Дорогой ценой - Рой Кристина - Страница 58

Степану пора было уходить. Маргита и Аурелий пошли проводить его. Николаю хотелось поговорить с отцом о прошедшем часе. Хотя он никогда не мешал отцу в его занятиях, и, несмотря на то, что отец именно теперь набросился на газеты и углубился в чтение их, как государственный деятель, от решений которого зависят большие политические изменения, Николай сел рядом на диван и обратился к нему:

— Отец, позволь тебе что-то сообщить.

— Что, Никуша? — Коримский обнял и привлёк его к себе.

— Так как мы сейчас наедине, я тебе, родной мой, хотел бы рассказать об изменениях, происшедших со мной во время болезни, особенно за последние дни, и о появившихся у меня твёрдых намерениях.

— Да, я слушаю.

— Всё, что рассказывал Степан, пережил и я, может быть, несколько иным образом. Я был духовно мёртв, но Иисус Христос открылся мне. Я пошёл ко кресту. Тяжесть грехов, с которой так трудно умереть, снята с меня. Теперь и я могу сказать вместе с Иовом: «Я знаю. Искупитель мой жив».

— Николай! — воскликнул Коримский с болью в душе.

— Не прерывай меня, отец. Всё, что Бог делает, хорошо, даже если мы Его не понимаем, сказал мне однажды Мирослав. И он прав. Если бы не моя болезнь, я бы никогда не узнал самого себя, и Мирослав не пришёл бы в наш дом. Какая польза была бы мне от того, что я провёл бы всю свою жизнь в удобствах, богатстве и счастье, а потом всё потерял бы. Я тебя прошу, отец, сколько бы моя жизнь ни продлилась, дай мне возможность уйти из неё, сделав доброе дело.

И Николай рассказал своему побледневшему отцу о предложении Мирослава относительно евангелистов. Он сообщил ему также о предположении Аурелия, что католическое духовенство вряд ли долго даст Урзину спокойно трудиться, так как собрания он проводил в арендованном для этого доме. Хорошо бы позаботиться о том, чтобы такой запрет стал невозможным.

— Я думал о том, — продолжал Николай, несмотря на то, что молчание отца его угнетало, — что ты не любишь общества, я никогда и не стану собирать его, но что наш дом для нас слишком велик. Как хорошо было бы освободить большой салон и оборудовать его для собраний! Мы могли бы сказать, что проводим в нём свои домашние богослужения, никто не мог бы вмешаться, и Мирослав беспрепятственно мог бы работать. Отец, позволь мне выполнить это моё желание, которое, как луч света, озаряет вечер моей молодой жизни! Ты мне не откажешь, отец, не правда ли?

Ты позволишь, или это для тебя слишком большая жертва?

— Жертва? Проси всё, что у меня есть, всё к твоим услугам, — вскипел Коримский. — Но насчёт евангелиста — хоть двух пошли на учёбу, только не требуй от меня, чтобы имя наше стало предметом насмешек для людей! Что люди о нас с тобой скажут?

— Люди, отец? Люди распяли Иисуса Христа, с ними мы не можем равняться. О тебе люди сказали бы, что ты в отношении меня проявил слабость, а что они обо мне скажут — неважно.

— Прошу тебя, отец, позволь!

— Нет, Николай, этого я тебе позволить не могу! Ты требуешь такое, что противоречит моим принципам. Я не позволю опозорить моё имя. Довольно того, что однажды случилось. Не будем больше об этом говорить.

Коримский встал и оставил сына одного с его разрушенными надеждами. Он не хочет посвятить дом свой прославлению Бога, перед Которым дрожит, но перед Которым не хочет склониться.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В прекрасном Подолинском парке в мягком кресле, покоилась его юная владелица.

Вокруг неё благоухали нарциссы и гиацинты. Над её головой шумела молодой листвой столетняя липа.

Неподалёку плескался ручеёк, берега которого украшали незабудки. Вокруг дочери востока простиралась райская красота западного майского дня, однако Тамара не обращала на неё внимания.

Её голубые глаза за тёмными очками смотрели в безоблачное небо таким вопросительным взглядом, будто она ждала оттуда ответа на все волнующие её вопросы и мысли. «Значит, там живёт Бог», — думала она, имея в виду не только бесконечные миры, солнце, луну; нет, над ними она представляла себе другое небо, где жил истинный Бог, Который всё видит и всем управляет; и там был теперь и Его Единородный Сын, Иисус Христос. Как странно! Как она до сих пор ничего об этом не знала?

Какую чудесную книгу подарила ей Маргита! Она ещё очень Мало в ней прочитала — только начало первой и начало второй части о создании мира и о рождении Иисуса Христа. Какое это было странное и чудное событие! Ах, скорее бы ей получить английскую Библию, чтобы её компаньонки могли читать ей вслух.

«Это, наверное, было чудно, когда с неба с многочисленным воинством небесным явился Ангел, который воскликнул: «Я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам Спаситель, Который есть Христос Господь».

Если Он родился всем людям, если это радость для всех, то это касается и меня, — размышляла Тамара. — Это было мировое событие, а я до сих пор не знала ничего о Нём. Почему мне ничего об этом не сказали? Или оно касалось только мира того времени? Невозможно! Николай Коримский сказал, что Иисус жив, и что Он и ему даровал жизнь и его скорбь заменил радостью, о которой возвещал Ангел. Но если то событие коснулось Николая, то почему оно меня не касается? И если Бог Своим всесильным словом в течение шести дней сотворил небо и землю и вообще всю природу и небесные тела, даже самого человека, почему меня тогда учили, что всё это само собой возникло и развивалось в течение миллионов лет и что человек появился в результате эволюции? Разве не гораздо легче понять и поверить в существование всесильного, вечного, любящего Творца, Который всё создал, в том числе и человека? Что Он создал его по образу Своему и дал ему власть над всем остальным творением? О, я верю в это и рада, что мне не нужно уже думать о том, что человечество когда-то стояло на очень низкой ступени развития».

Девушка рассматривала небо, где живёт Бог. «Но если Создатель там, как Он тогда всё видит и слышит? Откуда Он всё знает?

Заботится ли Он о Своих созданиях? Ведь Он не мёртвый, как идолы язычников! Если Он даровал Николаю радость, Маргите — свет, если Он услышал молитвы Лермонтова за Николая, значит, Он заботится… А обо мне Он тоже заботится?»

Ах, что бы она отдала за то, чтобы ей кто-нибудь дал ответ на эти вопросы! Тихо и величественно синел небосвод над ней, издали доносилась соловьиная трель, как хвалебная песнь, как молитвенный псалом. Цветы распространяли свой аромат, вода плескалась, деревья шумели — вся природа, казалось, просила своего Создателя: «Откройся этой душе, чтобы она узнала, что Ты заботился о ней день и ночь, что это Ты в её жизни всё так устроил, чтобы она, наконец, познала Тебя и великую любовь Твою»,

Вдруг мысли её прервал радостный возглас:

— Тамара, вы здесь?

Оглянувшись, она тотчас, вскочила.

— Маргита, ах, Маргита! — ликовала она, побежав навстречу всаднице. Молодые дамы уже обнимали друг друга.

— Извините меня, Тамара, за моё неожиданное вторжение, но мне нужно было вас увидеть. Сердце моё не могло ждать до завтра!

— О Маргита, мне не за что вас извинять! Наоборот, я так счастлива. Вы сами видите, как я одинока и как мне скучно.

— Вы одна, Тамара? — спросила Маргита озабоченно. — Где ваши компаньонки? Где ваш отец?

— Отец занят, — сказала девушка, нахмурившись. — У него много дел. Сейчас у него пан Орловский. Они вместе разбирают древности. Ася разучивает пьесу, которую вы ей вчера дали, а Орфа пишет за меня письма в Египет. Так как мне делать ничего нельзя, я вышла. Однако, что мы стоим? Вы всё ещё держите своего коня…

Тамара достала серебряный свисток и на её зов сразу же появился чернокожий слуга и увёл коня. Обе дамы сели на диван.

— Вас, собственно, нужно бы ввести в дом, — извинилась Тамара и встала, после того, как они немного поговорили. — Простите, что я это сделала не сразу.

Но Маргита усадила её снова на диван.

— Ах, прошу вас, останемся здесь в этой райской красоте! У вас наверху, конечно, тоже очень хорошо, но то всё сотворённое человеком, когда здесь вокруг нас жизнь, созданная нашим чудным Отцом Небесным.