Медальон для невесты - Картленд Барбара - Страница 27

Тара перестала плакать и стала внимательно слушать, хотя и не понимала пока, к чему он ведет.

— Мне придется нарушить слово, — с легкой торжественностью объявил мистер Фолкерк, — и рассказать тебе, почему герцог так зол, рвет и мечет и что заставило его жениться на тебе.

— Чтобы побольнее задеть… Килдоннонов… я так понимаю, — быстро ответила Тара.

— Да, с этим я спорить не буду… Но ты не знаешь того, почему он решил так обойтись с ними!

— Я и сама удивляюсь… что бы это могло быть.

— Это не моя тайна. Но раз уж ты стала герцогиней Аркрейгской, лучше тебе тоже узнать обо всем.

Он по-прежнему обнимал ее одной рукой, и Тара, чувствуя себя в безопасности, опустила голову ему на плечо.

Мистер Фолкерк не стал отстраняться, но немного напрягся, ни за что не желая спугнуть эту ее почти младенческую доверчивость.

Просто и без прикрас рассказал он ей обо всем: и как жена герцога ненавидела своего мужа, поскольку тот был Мак-Крейгом; и как она тайно встречалась со своим кузеном Нилом Килдонноном, и как оба бежали во Францию, куда он, Фолкерк, и герцог помчались за ними — иначе поступить было нельзя, это рассматривалось бы как потворство пороку.

Он рассказал Таре и про дуэль, на которой он был секундантом. Сказал и о том, как герцог предпринял все мыслимые предосторожности, чтобы дуэль прошла максимально честно — как и подобает между истинными джентльменами, хотя Нила Колдоннона он таковым не назвал бы.

— Но он же… убил его! — в ужасе прошептала Тара.

— Нил Килдоннон умер от полученных ран, а это дело совсем другое. Он мог остаться в живых, прямого убийства не было, герцог должен был отстоять свою честь, это дворянский кодекс… Ты должна понимать разницу.

— А как же… герцогиня? — кивнув, что понимает про кодекс, спросила Тара.

Мистер Фолкерк вновь приступил к рассказу, стараясь как можно меньше драматизировать происходящее. Тара постепенно становится его участницей, если не главной героиней этих событий, а к ним она пока не готова, надо ее пощадить. Тем не менее — иного выхода не было — он поведал Таре о том, как герцогиня ударила себя ножом, а потом, невзирая на все попытки спасти ее, все-таки покончила с собой с помощью опия.

Тара выслушала его в полном молчании. А потом задала вопрос — детски трогательный и в то же время очень и очень женский:

— А что… герцогиня… она была очень красивой?

Мистер Фолкерк улыбнулся и легким движением чуть прижал к себе Тару в знак того, что он понимает все ее чувства.

— Всякий счел бы ее весьма привлекательной… или даже красоткой, как принято говорить в этих краях.

— А герцог… любил ее?

— Не думаю, чтобы его светлость когда-нибудь по-настоящему влюблялся, — по губам мистера Фолкерка скользнула еле заметная усмешка. — Женщин в его жизни было немало, но клан для него был главным, чему принадлежало его сердце.

— И вот теперь он… страдает.

— Страдает его гордость! А гордость Мак-Крейгов — весьма сильное чувство. Сокрушительное! Его светлости потребуется время, чтобы справиться с пережитым, и в этом, Тара, ты можешь ему помочь.

— Но как?

— Как? Да просто не забывай, что ты — его жена.

— Я и не думала… я и представить себе не могла… что ожидает меня в Шотландии!

— Я тоже, поверь… Но это произошло, и пути назад нет. Это твой долг, твоя ответственность — если хочешь, то дело, в которое ты должна верить и за которое должна сражаться. Помнишь, ты говорила мне о библейских женщинах — ты называла их героинями. Вот что-то примерно такое ожидает здесь и тебя. Здесь тоже борьба, оскорбленная честь, обман и коварство, предательство, а возможно — победа хитростью и любовью…

Тара глубоко вздохнула.

— Как шотландцы сражались за то… что любили, что считали своим верным делом.

— Именно!

Тара отерла слезы с лица.

— Не хочу, чтобы вы считали меня… предательницей и трусихой. Я… вернусь в замок.

— Я знал, что ты так решишь, иначе и быть не могло, — радостно вздохнул мистер Фолкерк и, осторожно поднявшись на ноги, протянул Таре руку. Она приняла ее и встала с ним рядом, оглядываясь вокруг.

— Какая здесь красота, — тихо прошептала она. — Как мне нравится тут… словно я в этих местах и родилась, — повторила она то, что сказала, впервые ступив на землю Шотландии.

Он молчал, не торопил ее, слушал, опустошенный своими мыслями и состоявшимся разговором, которого он так боялся, страшась напугать Тару. Хотя он надеялся на ее разум и волю. А то, что он нарушил слово, данное герцогу, — это не грех. Ведь он спасал Тару от неведенья, в котором она могла блуждать долго и вконец заблудиться и наделать много непоправимого, с чем герцогу справиться было бы не по силам. Так что он, Фолкерк, нарушив слово, послужил тем самым герцогу больше, чем если бы сдержал это слово. Кто может сказать ему наверняка — в чем долг и в чем справедливость, в чем ответственность? Поступаешь по чести в одном, а оно оборачивается для кого-то горем в другом, и нет конца-края этим перетеканиям… Жизнь научила его предвидеть и не бояться брать ответственность на себя. Кажется, сейчас он ни в чем не ошибся, открыв правду Таре и подсказав ей, как она должна действовать дальше. Пока они ехали сюда из Лондона, он сам терялся в догадках, зачем герцогу Тара, но сейчас… Сейчас он все понял и готов принимать участие в ожидающих их событиях. Только надо быть настороже и подмечать все, что происходит вокруг.

* * *

Герцог сидел у себя в кабинете, разбирая груду писем, которые накопились за время его отсутствия. В дверь постучали, и в комнату вошел мистер Фолкерк.

Плотно прикрыв за собой дверь, он подошел к письменному столу.

— Где вы пропадали? — не поднимая головы от бумаг, ровным голосом спросил герцог спустя пару секунд. — Я уж думал, не случилось ли с вами чего…

— Со мной — нет, ваша светлость… А помните, когда вам было шестнадцать, вы поколотили одного верзилу? Тот лупил своего пса, и вы за него вступились.

— Ясное дело помню! — воскликнул герцог. — Еще бы! То был пастух! Напьется — и в драку. Пес — тварь безобидная, если руку на него поднимает хозяин. Все стерпит! Но и на хозяина должна быть управа! Вот я с ним и разобрался его же способом, чтоб ему было понятнее. Нечего распускать руки, если язык не ворочается от спиртного. Но с тех пор тот драчун присмирел — я не слышал больше, чтоб он хоть пальцем тронул какую-нибудь собаку!

— Верно, именно так и было. И вот, доходчиво разобравшись с тем дебоширом, вы вернулись в замок. И что сказали мне?

— А что я такого сказал? — герцог удивленно приподнял брови.

— Сказали, что ненавидите жестокость в любой ее форме и не потерпите, чтобы человек — кем бы он ни был — жестоко обращался с животным.

— А… это… Да он просто взбесил меня, этот чертов пастух! Его дело — пасти, а не драться! Таким надо мозги ставить на место, пока они дел не натворили похлеще… Да и того хватает, что обижают безвинных и верных им тварей. Но к чему вы это всё вспомнили? Что вы хотите сказать мне, Фолкерк? Что кто-то в поместье ведет себя, как тот пастух?

— Не в поместье, ваша светлость, а в замке!

Герцог хотел уже что-то сказать, но мистер Фолкерк продолжил:

— Я нашел герцогиню в трех милях от замка. Она сидела и горько плакала — одна, посреди поля. Она поняла так, что вы прогнали ее… И искала себе пристанища. Но идти-то ей некуда…

— Боже милостивый!

— Вы приказали ей уйти. А она привыкла к тому, что приказы должны выполняться — молча и точно.

Герцог вскочил. Лицо его исказилось раскаяньем.

— Да что она такое придумала? Я и подумать такого не мог! Просто она пришла как раз в тот момент, когда я читал одно уязвившее меня письмо. До тетки моей дошли слухи, что Маргарет сбежала во Францию, и она вздумала меня отчитать за то, что я сразу не позаботился о наследнике!

Тут он прервался, прокашлялся, после чего закончил:

— Не выношу, когда вмешиваются в чужие дела!