Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези - Датлоу Эллен - Страница 5

Этой ночью поспать не удается. Сначала вокруг в течение нескольких часов (по крайней мере, Линне так кажется) ходят какие-то огромные фыркающие звери, время от времени задевая машину. Сэм тоже беспокоится. Линна думает, что это медведи, что ее угораздило наткнуться на медвежью реку (почему нет, в конце концов? Мир, в котором есть пчелиная река, может преподнести еще тысячу разных чудес), но при свете звезд становится видно, что это молодые волы. Почему-то им вздумалось прогуляться этой ночью под звездным небом, и теперь они идут к водопою, а может, что-то их напугало, или им просто не спится. И тем не менее Линна еще долго не может заснуть, даже когда они уходят, оставив по себе лишь шаркающие и фыркающие воспоминания.

Только когда светает, Линна вынуждена признать, что уже не заснет. Когда ушли волы, она никак не могла унять дрожь и неловко скорчилась на переднем сиденье в обнимку с Сэмом, натянув его мягкое одеяло на них обоих. Теперь выступающие позвонки пса давят ей на бедро, каждая косточка остра, как можжевеловая шишка. От него пахнет застарелой мочой и болезнью, но кроме того, и им самим. На какое-то мгновение Линна успокаивается, прижимается лицом к плечу Сэма и глубоко вдыхает, чувствуя, как его запах проникает в ее легкие, кровь и самые кости.

У людей тоже бывают такие запахи, запахи, которые Линна собирает и хранит в памяти своего тела, но Сэм — совсем другое дело, он был частью ее жизни дольше всех, за исключением разве что родителей и братьев. У нее есть друзья, когда-то были мужчины, хотя в последнее время она все больше предпочитает одиночество. Сейчас Линне впервые приходит мысль, что, возможно, лучше было остаться на дороге, ближе к тем местам, где в чистых и светлых зданиях обитают ветеринары. Но у нее достаточно римадила, чтобы убить Сэма, если это будет необходимо, а ведь смерть сейчас — это единственный дар, который может дать ему она или кто-либо еще из живущих.

Наконец Линна выбирается из машины и потягивается, смакуя удивительное сочетание прохлады утреннего воздуха и тепла поднимающегося солнца.

— Ну давай, щен, — громко произносит она.

Собственный голос заставляет ее вздрогнуть. Линна не слышала человеческого голоса с тех пор, как покинула Нашуа, — ведь это было вчера? А кажется, будто времени прошло гораздо больше. Сэм пытается подняться на сиденье, и Линна берет его и ставит на землю. Он проползает несколько шагов, потом мочится, ползет еще немного и делает передышку, чтобы понюхать какой-то желто-зеленый кустик. Линна и не думает возиться с поводком: убегать Сэм не собирается. Если бы он только мог убежать, хоть куда-нибудь.

Река гудит ярдах[3] в ста впереди, она стала шире, и течение ее замедлилось. Некоторые пчелы отбиваются от общего движения, Линна может наблюдать за ними, пока мочится, присев на корточки. В очередной раз она возносит благодарность за туалетную бумагу, которой среди прочего снабдил ее тот полицейский, Табор. Вокруг высятся буйные заросли каких-то цветов с приятным запахом, напоминающим Линне о лаванде, хотя она привыкла связывать лаванду с чем-то культурным и домашним: свежевыглаженными простынями, солью для ванны, цветочными букетиками и гирляндами. Кстати о соли для ванной. Сидя на корточках, Линна вдыхает запах своих подмышек и с отвращением фыркает. Ну что ж, собаки любят зловоние, быть может, Сэм оценит такую новую, благоухающую хозяйку по достоинству.

Заблудившиеся пчелы исследуют цветы вокруг, носясь взад и вперед, как частицы в камере Вильсона. Одна из них садится на ужаленную руку Линны, которая покоится у женщины на колене. Линна, наверное, и не заметила бы легкого прикосновения лапок насекомого, если бы своими глазами не увидела пухлое бархатистое брюшко. Это классическая пчела: небольшая, в черную и желтую полоску, темные прозрачные крылышки аккуратно сложены. Она ощупывает воздух крохотными усиками, потом наклоняет головку и касается хоботком белого пятнышка на руке, как будто пробуя женщину на вкус. На какое-то безумное мгновение Линне кажется, что пчела сейчас схватит и сожрет ее, как Сэм сожрал ту пчелу, которая оставила ей свое жало там, в Сиэтле.

За спиной взвизгивает Сэм, это визг удивления и боли. Линна мигом бросается к нему и чувствует, как струя ее же мочи ударяет ей в колено, когда она встает, и тут же вспышка боли пронзает руку — пчела.

— Сэм? — Линна неловко шагает к псу, на ходу натягивая трусы. Не то от паники, не то от укуса, ее начинает трясти. Она знает, что Сэм умирает, но в сознании ее бьется: «Только не сейчас!» Слишком скоро.

Сэм хромает к Линне с забавной гримаской страдания на морде. Это мгновенно ее успокаивает. Такое выражение ей хорошо знакомо, и оно не имеет никакого отношения к ее самому большому страху.

Линна становится на колени подле пса (еще, кажется, не вполне осознавая, что делает) и смотрит на лапу, которую он поднимает. На бледной коже видна крохотная черная точка. Доставая пинцетом жала сначала из Сэмовой лапы, потом из своей руки, Линна вдруг понимает, что истерически смеется. Отец полицейского Табора знал, что делал.

Теперь Линна едет со скоростью не больше пяти миль в час, хотя здесь такие понятия, как миля и час, кажутся неуместными. Возможно, лучше или просто точнее было бы сказать, что она встретила на своем пути сорок небольших ущелий, тридцать из которых пришлось объезжать, пересекла двенадцать скалистых хребтов и два прекрасных луга, идущих под уклон ровно, как какое-нибудь кукурузное поле в Айове, и усыпанных маленькими голубыми цветочками, — время и расстояние здесь мерились единой мерой. Линне приходит в голову мысль, что она, должно быть, уже пересекла канадскую границу, но на это нет никаких указаний. Она израсходовала почти всю воду, и ее уже тошнит от мюсли, но с самого Нашуа ей не попалось ничего хотя бы отдаленно напоминающего город.

Линна едет по извилистой звериной тропе, не то коровьей, не то оленьей. Запасных колес у нее нет, и ей остается только надеяться на лучшее. Пока она едет на небольшой скорости, это срабатывает. Линна все время посматривает на место, куда ужалила пчела: кожа вокруг сочащегося сукровицей белого пятнышка, всего в полудюйме от первого укуса, воспалилась и опухла. Что такое полдюйма, если измерить это расстояние временем? Линна не знает, но озадачивается этим вопросом, как будто на него можно найти ответ.

После пчелиного укуса свет начал казаться Линне очень ярким, а руку обдавало то жаром, то холодом. Она размышляет о том, не стоит ли ей повернуть назад и попытаться найти какую-нибудь больницу. (Где? Как она может знать это, если сейчас для нее единственное мерило расстояний — происходящие события?) Но знаки, которые пчелы выписывают в воздухе, становятся все отчетливее. Линна чувствует, что вот-вот поймет их смысл, ей хочется довести это до конца.

«Субару» со скрежетом останавливается на дне глубокого оврага. Линна чувствует, как река говорит с ней: «Близко, уже так близко!» Она выносит Сэма из машины, и они продолжают путь пешком. Сэм идет очень медленно. Пчелы здесь повсюду, они, как брызги, разлетающиеся от горного потока. Они садятся Линне на руки, щекочут лапками лицо, но не жалят. Сэм внимательно наблюдает за ними и шумно фыркает на пчелу, которая жужжит в покрытых серебристым пушком листьях какого-то растения. Они пересекают небольшой скалистый гребень, потом еще один, и вот перед ними устье пчелиной реки.

Пчелы вливаются в заросшее травой углубление в земле. На глазах у Линны тысячи, миллионы пчел уходят туда, покидая реку, но река не убывает, и ни одна пчела не вылетает обратно. Река будто утекает прямо под землю, в какой-то неведомый океан.

Линна знает, что бредит, потому что у берега пчелиного пруда раскинут тент, украшенный по краям кисточками и бахромой. Белую шелковую крышу поддерживают шесть жердей, солнечный свет падает сквозь нее как-то особенно тепло и приветливо. А поскольку это только бред, Линна бесстрашно подходит к тенту. Сэм идет рядом, навострив уши.