Ярость отцов - Шакилов Александр - Страница 5

– Эй, парень, ты бы аккуратней! – попросил Заур.

Держась за ушибленное место, Андрюшка попятился и ткнулся задницей в стеклянную витрину, в которой на стеклянных же полочках стояли такие и сякие бензиновые зажигалки и аксессуары к ним. Протараненная витрина треснула, не осмелившись противостоять напору хозяина, и сутенёр плюхнулся на пол, после чего его накрыло водопадом осколков. И всё бы ничего, – мелкие порезы не в счёт – но один осколок угодил в бедро, пробив плоть там, где проходит одна очень важная артерия…

Плеснуло алым.

Заур повернулся к блудницам. Широко открытыми зарёванными глазами те наблюдали за действом.

– Эй, барби, – окликнул он давешнюю знакомую, – как я уйду, сразу вызывай труповозку и пожарных.

– Я не барби, – мгновенно окрысилась блондинка и тут же, умерив пыл, поинтересовалась: – А пожарных зачем?

Заур молча шагнул к Андрюшке, возлежащему среди окровавленных осколков, и вытащил из-под него пяток ёмкостей с чистейшим бензином для заправки зажигалок. Зажигалку он тоже прихватил. Осенив крестным знамением сутенёра, бензин он вылил в ящик с часами, горящую зажигалку уронил туда же. Сверху, чтобы получше занялось, бросил парочку итальянских сорочек, а потом ещё добавил шмоток, и ещё.

Да, это поджог.

И да, это противозаконно.

Но пламя это – очистительное. Ведьм сжигали. Чумные трупы сжигали. Побрякушки путников тоже надобно предать реакции окисления. Горелая крокодилья кожа и расплавленное золото вряд ли сохранит способность воздействовать на разум людей в угоду чужакам-завоевателям…

Убедившись, что даже пытаться избавиться от огня огнетушителем бессмысленно, – отчаянно дымя, горела уже треть помещения, – Заур наконец покинул бутик. Его не поблагодарили за покупку и приходить ещё не попросили, но его это не расстроило.

Скорее наоборот.

Ведь теперь он знал, с чего начать поиски.

Видно сам Господь отправил Заура не куда-нибудь, а именно в магазин дорогих и шикарных вещей, куда рядовому палачу вообще-то несвойственно заглядывать. Да и менее всего ему следовало тратить время на шмотки, когда весь мир летел в тартарары. Причём летел стремительно, не намереваясь не то что останавливаться, но хоть чуточку притормозить.

Заур был в больнице – спасал сестрёнку от опасного маньяка, убившего их родителей, – когда позвонил Край. Он рассказал о том, что путники намерены совершить в Киеве самый страшный теракт в истории человечества. Они спрятали в столице специального бионоида, который, активировавшись, взорвётся подобно ядерной бомбе. И случится это очень скоро. И где именно спрятан бионоид – неизвестно.

Услышав такое, любой здравомыслящий человек впал бы в панику и приложил максимум усилий, чтобы вместе с близкими побыстрее покинуть обречённый город. Но только не Заур. Господь устами Макса Края, грешника из грешников, доверил слуге своему миссию по спасению. Киев – не Содом, не Гоморра, его население должно жить и процветать. К тому же сестру – в её-то состоянии – Заур попросту не мог эвакуировать. Ему ничего не оставалось, кроме как спасти город и заодно уберечь мир от тотальной войны…

Размышляя о случившемся, палач не забывал мониторить обстановку, замечая всё, что попадало в поле зрения и что было вне. На глаза попался парнишка лет двадцати, вряд ли старше. Взгляд отрешённый, лоб и щёки цвета его песчаного камуфляжа. Проблемы с печенью, что называется, налицо. И точно – подносит по рту бумажный пакет, из которого торчит стеклянное горлышко. Будучи в заграничной командировке, – судя по амулету на шее, где-то в Африке, – он вдоволь покатался на раскаленной броне, а по возвращении обзавелся инвалидной коляской. Ранение в позвоночник – и будешь колесить до конца жизни.

– Африка ужасна, да-да-да…[4] – пробормотал Заур, привычно сунув руки в карманы плаща, – и поморщился, не обнаружив там сладкую парочку.

Ругань рикш, не поделивших клиента, достигла апогея. Ей вторили резкие выкрики зазывал, приглашающих отдохнуть и утолить голод в их прекрасном кафе. Запах жареного на мангале мяса заставил Заура сглотнуть слюну. Он долго мог оставаться без пищи, но у каждого «долго» есть свой предел. Блудливо покачивая бёдрами, мимо продефилировала сочногрудая дама. Её голову уставшей коброй обвивала толстая коса.

Вскоре всего этого не станет – всё сожжёт адское пламя.

Быть может, сожжёт.

«Быть может» – потому что появился шанс на спасение.

Ещё несколько минут назад у Заура не было ни малейшего представления о том, с чего начать поиски. Ни единой зацепки. А когда не помогают обычные методы, надо поступать не так, как ведёшь себя в подобных ситуациях. Вот почему палач оказался в магазине, в который при иных обстоятельствах не зашёл бы. Решил напоследок приодеться поприличней. Если не удастся предотвратить взрыв, не хотелось предстать перед апостолом Петром в рванине. Хоть в раю, хоть в аду, а выглядеть надо по-человечески…

Из состояния задумчивости Заура, топающего к спуску в метро, вывел рёв клаксона – не выдержали нервы у одного из сотен бедолаг, что вместе со своими консервными банками на колёсах намертво впаялись в пробку без конца и края. Над пробкой висело жаркое марево, провонявшее выхлопными газами. Потратить последний час жизни на это? Заур пожелал автолюбителям более приятной смерти.

И прозевал атаку.

Город встретил её ароматами гниющего мусора.

Драные кошки, императрицы помойки, не соизволили заметить её гибкую фигурку, как и здоровенные – вровень кошкам – крысы. Зато двое безногих бомжей проводили светловолосую красотку хищными взглядами, после чего вновь зарылись в отвалы мусора из перевёрнутого набок контейнера. На груди у бродяг звякали боевые ордена. Рядом, в квартале всего, стреляли – нет, не разборка, у африканского землячества очередной праздник. А какой праздник без АК?! И чтобы каскадом на асфальт гильзы падали, задорно звеня?! Только бар-мицва какая-нибудь…

Ведь это Вавилон, детка.

Милена – это она вышла на променад – остро почувствовала, что любит Вавилон всей душой. Она – часть его, плоть от плоти. И её, как и город, просто распирает от бесконечной свободы. Свободы от всего – от закона, от морали, от любых ограничений. Всё вокруг есть свобода жизни и смерти.

Когда Милена была маленькой, Вавилон назывался иначе. Как давно это было…

Поправив сумочку на плече, она процокала каблучками на проспект.

Здесь было шумно, светло и в меру, как обычно, грязно: под ногами ветер играл обёртками от мороженого и обугленными сигаретными фильтрами. Гудел никогда не иссякающий поток машин. На обочине возле своих «карет» сидели рикши и попивали из пластиковых стаканов американо с молоком. От рикш пахло застарелым потом, на их скудных одеждах проступили вычурные соляные узоры.

– Эй, красотка, вижу, ты не прочь порезвиться с настоящим чёрным мужчиной? – окликнули Милену.

Значит, она не зря надела это платье – снежно-белое, с вырезом на спине до середины ягодиц, а на груди – почти до пупка. И ярко-алые ногти – не зря. И полкило штукатурки на лице.

Муж – бывший! – и сын в отъезде, так что можно пошалить, верно?

– Красотка, давай. Не пожалеешь! Подо мной все кончают!

Недавно Край предложил ей поселиться в дешёвом мотеле со шлюхами. Мол, там она сойдёт за свою…. Ты хотел, чтобы я стала шлюхой, да, Макс? Ну вот и получай!

Она обернулась.

Сначала взгляд её скользнул по тачке – громадному армейскому «хаммеру», с которого содрали камуфляж, чтобы нанести краску цвета ванильного пломбира. Сразу видно, что машина после тюнинга: бронеплиты на дверцах, надменно торчит из башенки над крышей «Корд»[5] – точно оттопыренный средний палец, показанный не только Вавилону и его обитателям, но самому мирозданию. Лишь вдоволь налюбовавшись «пальцем», Милена соизволила заметить высоко чёрнокожего парня лет двадцати пяти. Мальчишка ещё. Широкие плечи и мускулистые руки в сплошной вязи татуировок. Ритуальные шрамы на щеках. Самодовольная пьяная улыбка обнажает чернёные зубы. На чёрной футболке крупная светлая надпись: «АФРИКА», а чуть ниже – «РЕЖЬ БЕЛЫХ!»