Ночной орёл - Ломм Александр Иозефович - Страница 33

Штольц на минуту задумался, играя костяным ножиком для вскрывания писем. Он словно накапливал в себе злобу, чтобы разом обрушить ее на упрямого пленника.

Вот он выпрямился и устремил на Коринту холодный гипнотизирующий взгляд.

— Через три часа после вашего ареста в больнице был убит ваш заместитель, доктор Майер. Одновременно исчезла медсестра Ивета Сатранова вместе с матерью и младшим братом. Вы, конечно, скажете, что не знаете, кто убил доктора Майера, а нам известно, что доктор Майер выдал вас, Сатранову и Влаха и Что, стало быть, предателем он мог быть прежде всего для вас, Сатрановой и Влаха. Вы утверждаете, что за час до вашего ареста лесник Влах ушел на обход леса, а мы знаем, что Сатранова послала своего братишку именно к вам и что отправленный за ним в погоню обер-лейтенант Крафт был убит из охотничьей двустволки. Вы говорите, что лечили Влаха, а мы знаем, что в сторожке скрывался раненый советский диверсант по имени Иван и что лечили вы именно его. Об этом достаточно четко свидетельствует подслушанный Майером разговор между Сатрановой и ее братом. Вам не кажется, что все эти факты уличают вас настолько, что ваш рассказ о каких-то там экспериментах со сном выглядит наивным детским лепетом.

— Возможно, господин полковник. И тем не менее я не могу вам сказать ничего иного.

Коринта почувствовал ужасную слабость. Комната закачалась и поплыла. Гестаповец сделался маленьким и далеким.

Заметив, что арестованному дурно, Штольц снова подал ему стакан воды.

— Не время падать в обморок, господин доктор. Наш разговор еще не окончен.

Вода освежила Коринту, сознание его прояснилось. Штольц продолжал в прежнем тоне:

— Мы уверены, что Крафта застрелил лесник Влах. Но фанера убил не он. Не могла этого сделать и Сатранова. Ночной Орел, оставивший свою. визитную карточку на коленях убитого, должен быть человеком молодым, решительным, ловким и к тому же романтически настроенным. Он был вооружен пистолетом советской системы. Это наглядно свидетельствует о том, что нить ваших тайных связей, господин доктор, тянется не только к местным партизанам, но и дальше, через линию фронта, к самому большевистскому логову. Этих улик с лихвой достаточно, чтобы приговорить вас к расстрелу. Но мы не будем спешить. Нам нужно расследовать это дело до конца. С виду совершенно ясное, оно тем не менее содержит ряд непонятных для нас загадок, за которыми, несомненно, кроется нечто гораздо более важное, чем помощь диверсанту и двойное убийство. Помимо кровати-весов, меня крайне настораживает тот факт, что вы, доктор Коринта, имея полную возможность скрыться вместе с остальными преступниками, остались почему-то в сторожке и добровольно отдали себя в наши руки. Вы не могли рассчитывать, что мы поверим вашей беспомощной лжи о научных экспериментах. Вы должны были знать, что вас ждет расстрел. И тем не менее вы остались. Каким же важным должно было быть то таинственное дело, ради которого вы решились принести себя в жертву! Это было очень серьезное дело, не правда ли, господин доктор?

Коринта не ответил. Видя, что с ходу его не возьмешь, гестаповец изменил тактику и заговорил с необыкновенной мягкостью:

— Послушайте, господин доктор, я уверен, что вас случайно вовлекли в эту опасную игру. Ваше безупречное прошлое дает основания надеяться, что вы одумаетесь и отвернетесь от врагов великой немецкой нации. У вас немецкая семья, вы не можете считать нас своими врагами. Поверьте мне, за чистосердечное признание мы не только вернем вам свободу, но и обеспечим должное положение и полную безопасность. Кстати, вы слыхали что-нибудь о бесшумном снаряде, который в середине сентября упал в к-овском лесу?

— Слыхал, господин полковник. Мне рассказывал о нем обер-лейтенант Крафт.

— И только?

— Да, и только. Крафт предупредил меня, чтобы я был в лесу осторожным.

— Ясно. А скажите, ваши бумаги с какими-то вычислениями и с набросками каких-то траекторий относятся тоже к вашей научной работе?

— Несомненно.

— Странно. Когда я просматривал эти непонятные заметки и схемы, я подумал было, что вы увлекаетесь баллистикой. Но это лишь к слову. Я не настаиваю на вашем немедленном признании. Я дам вам возможность подумать. На сегодня достаточно. В течение одной недели, господин доктор, вас будут содержать не как преступника, а как моего личного гостя. А через неделю мы продолжим наш интересный разговор.

— Хорошо, господин полковник.

После этого Штольц позвонил и приказал дежурному офицеру отвести доктора Коринту в баню, выделить для него чистую, светлую камеру и выдавать пишу из офицерской столовой.

«Спасибо и на том, — подумал Коринта. — Наберусь пока сил, а дальше видно будет. Кожин парень решительный. Он, наверное, не бросит меня в беде…»

Но купание, сытный обед и новая камера с удобной койкой и одеялом не размягчили первооткрывателя антигравов. Он понимал, что за неделей сносного тюремного существования последуют такие казни египетские, что и темный подвал с гнилой соломой покажется ему райским уголком. Ему дали отсрочку? Ну что ж, он использует ее для того, чтобы приготовиться к дальнейшей борьбе.

11

Хотя командирам не терпелось узнать правду о Кожине и его необыкновенной способности, испытание сержанта в первый же день после его прибытия осуществить не удалось.

Утром на базу прискакал на лошади связной из партизанского отряда, действующего в соседнем районе. Отряд вел тяжелые бои с превосходящими силами фашистских карателей, от которых никак не мог оторваться и которые угрожали ему окружением и полным уничтожением.

Горалек и Локтев, отложив все дела, повели свой отряд на помощь соседям.

Трое суток прошли в тяжелых кровопролитных боях. Несмотря на то, что к карателям каждый день прибывало подкрепление, объединенным партизанским отрядам удалось отразить все атаки, оторваться от врага и вывести из-под угрозы окружения людей и обозы с материальной частью. Забрав у соседей, вынужденных искать новое место для укрепленного лагеря, всех тяжело раненных, отряд Горалека вернулся на свою базу.

Кожин не участвовал в этой операции. Майор не только не взял его в дело, но даже отказал ему в просьбе нести караульную службу на базе. Это было тяжелым ударом по самолюбию сержанта, который был уверен, что, вернувшись в отряд, сразу же восстановит свою пошатнувшуюся репутацию и займет в отряде то особое положение, на которое ему давали право его исключительные, уникальные способности.

Дни, проведенные в полном бездействии и в тяжком раздумье о своей странной безрадостной участи, наложили на психику Кожина глубокий отпечаток. Ни приход Влаха и Владика, которые на другой же день к вечеру благополучно добрались до лесной крепости партизан, ни желанная встреча с Иветой, которую горбатый Яник привел на базу ранним утром, на вторые сутки после к-овских событий, не вывели Кожина из угнетенного состояния. Ему было мучительно стыдно перед друзьями за свое изолированное положение в отряде, и поэтому он после первой радости встречи избегал более близкого общения с ними, чтобы не отвечать на их вопросы.

Проводя долгие часы в уединении темной пещеры, где теперь, когда весь отряд ушел на задание, царила глубокая подземная тишина, остро напоминавшая Кожину штреки его родной шахты, он в мыслях своих невольно возвращался к доктору Коринте. Ведь это был теперь единственный человек, который знал о нем всю правду, верил в него, любил его и не задумываясь принес себя в жертву ради закрепления в нем, Кожине, его удивительного таланта.

Как ужасно, что этот единственный близкий человек подвергается теперь пыткам, истязаниям, а быть может, и опасности потерять жизнь. Если бы Коринта был здесь, все было бы по-другому. В его присутствии Кожин чувствовал бы себя более уверенным в своей правоте, в своем праве на внимание со стороны командиров.

Коринту нужно спасти! Это первое, чем займется Кожин, после того как убедит Локтева и Горалека в своей способности летать. Он освободит Коринту любой ценой, даже если ему придется выполнить это дело одному. Впрочем, он уверен, что майор не только не будет возражать против операции по спасению Коринты, но и сам в нее включится, как только поймет, какую огромную ценность представляет собой этот пока никому не известный провинциальный чешский врач.