Золотой тюльпан - Лейкер Розалинда - Страница 32

— Уверяю вас, я чувствую себя прекрасно. Просто я до смерти перепугалась, но сейчас уже пришла в себя.

— Да уж, вам просто повезло, что удалось отделаться только испугом.

— Надеюсь, никто серьезно не пострадал.

Фрау де Хаут посмотрела на окно, мимо которого промелькнула чья-то тень.

— Должно быть, это гер ван Дорн.

Женщина направилась к двери, и через мгновение Франческа услышала голос Питера. Она встала со стула и повернулась к входу. Питер вошел в комнату и радостно улыбнулся Франческе. Он где-то потерял шляпу, но, похоже, сам нe пострадал.

— Рад видеть вас живой и здоровой, Франческа!

— И я тоже. А почему толпа набросилась на того юношу?

— Он — француз. Выпив лишнего в таверне, стал хвастаться, какая сильная армия у Людовика XIV. Несколько голландцев очень обиделись и заявили, что юноша шпионит в пользу Франции. Конечно, это глупо. Ну какой же шпион станет болтать о таких вещах в таверне? Но ведь вы знаете, какое сейчас настроение у народа. Слова этого глупца были подобны спичке, зажженной рядом с сухим деревом. Началась потасовка, и француз обратился в бегство. За ним бросилось несколько человек с криками: «Французский шпион!», на улице к преследователям присоединялись все новые охотники до драк. Сейчас бедняга в безопасности, и надеюсь, с наступлением темноты у него хватит ума покинуть Амстердам.

Франческа снова села, а Питер занял свободный стул рядом с ней, так как фрау де Хаут больше в гостиной не появлялась.

— Как мне вас благодарить за свое спасение?

— Должен признаться, что я глазам своим не поверил, когда увидел вас в самом центре взбесившейся толпы.

— Многие люди пострадали?

— Ну, не обошлось без проломленных голов и переломанных рук и ног, но убитых нет.

— Сколько часов вы бываете на дежурстве?

— Таким, как я, идут навстречу. Ведь у меня дела в другом городе. Роты городской стражи были созданы для очень важной цели в те времена, когда наши предки сражались с испанцами. А теперь мы просто призваны поддерживать в городе порядок, но вызывают нас довольно редко. Дай Бог, чтобы так было всегда.

— Вы считаете, что угроза со стороны Франции настолько серьезна?

— Боюсь, что да. По-моему, Людовик задался целью расширить свои границы и не станет слушать увещевания де Витта. И все же нельзя допустить, чтобы на улицах наших городов французы подвергались таким нападениям, как сегодня. Пока это первый случай.

— Надеюсь, он станет последним.

— Я тоже. — Питер снова улыбнулся девушке. — Особенно, если вы снова там окажетесь. Ведь в следующий раз я могу и не успеть.

Франческа улыбнулась в ответ и поднялась со стула:

— Я должна идти домой.

Питер тоже встал:

— Я вас провожу, вот только найду другую шляпу.

Придя домой, Франческа сразу же повела Питера к отцу. Она была уверена, что Хендрик непременно захочет его увидеть. Тот с ужасом выслушал историю, рассказанную дочерью, и стал горячо благодарить Питера. Он хотел угостить молодого человека вином, но тот сказал, что должен вернуться на дежурство. Хендрик проводил его до двери, не переставая благодарить за спасение дочери. Питер откланялся, а перед уходом бросил долгий и пристальный взгляд на Франческу.

Франческа сказала Марии, что мяса к обеду нет. Грета, которая тоже в этот момент была на кухне, молча пошла в кладовую за овощами, чтобы сварить суп. Франческа поднялась к себе и стала переодеваться. Вдруг она поняла, что думает совсем не о своем счастливом спасении, а о взгляде Питера, которым он на нее смотрел при прощании. Это открытие привело девушку в полное замешательство.

Как и предвидел Виллем, оказалось очень трудно найти покупателя для картины «Нищий и бриллиант». Несомненно, это была одна из лучших работ Хендрика, столь же прекрасная, как и «Богиня весны». Именно в этих картинах Хендрику удалось достичь вершин творчества. Тем не менее, картина «Нищий и бриллиант» просто не могла снискать симпатии рядового покупателя. На нее нельзя было смотреть без боли в сердце. Страдания нищего, написанные на его лице, были так страшны и безысходны, а сам сюжет так мрачен и тосклив, что даже самые стойкие и малочувствительные люди не могли долго задерживаться возле этого полотна. Сам Виллем в полной мере осознавал роковую силу, исходившую от картины, глядя на которую он терял покой. Вряд ли кто-нибудь согласится держать подобную вещь в доме. К нему уже приходило несколько серьезных коллекционеров. Они долго рассматривали полотно, а потом ушли, даже не спросив о цене. Другие покупатели, не желая говорить о малоприятных чувствах, которые вызывала в них картина Хендрика, ссылались на то, что бриллиант слишком велик, и это не соответствует действительности. Виллем знал, что так и будет, но он прекрасно понимал и то, что Хендрик был полностью прав, а сам он заблуждался. Бросающийся в глаза огромный бриллиант лишь подчеркивал страдания голодного человека, который был не в силах до него дотянуться. Наконец Виллему удалось продать картину «Нищий и бриллиант» за 60 флоринов. Конечно, эта цена была просто смехотворной, но Виллем вздохнул с облегчением, когда картину забрали из его дома.

«Богиня весны» все еще висела закрытой в галерее Виллема. Все остальные картины он убрал в другую комнату, куда также могли заходить посетители. Это придало картине Хендрика еще большую таинственность и значимость. Однако Виллем знал, что нельзя слишком долго испытывать терпение покупателей. Он точно рассчитал время и подобрал подходящий момент для показа, пригласив по очереди шесть главных покупателей, предложивших самую высокую цену. Если повезет, то можно показать «Флору» только одному покупателю. Виллем послал приглашение тому, кто значился в его списке первым. Этот человек жил в самом богатом квартале Амстердама, который назывался Херенграхт, что означало «канал господ», этот квартал был также известен как «золотой пояс», само его название символизировало богатство тех, кто там жил.

В галерее Виллема стоял хорошо одетый господин в широкополой шляпе и свободном голубом плаще, в руках он держал длинную модную трость. Он с нескрываемым нетерпением ждал, когда хозяин, наконец, снимет покрывало с картины. Наиболее ценные работы всегда завешивались тканью, чтобы защитить их от солнечных лучей. Ставни в галерее были плотно закрыты, и только тускло мерцали свечи. Виллем де Хартог собирался показать картину при ярком дневном свете, чтобы Флора предстала перед зрителем во всем блеске своей красоты.

— Прошу, садитесь, сударь, — сказал Виллем посетителю, желая еще больше возбудить его любопытство.

Людольф ван Девентер взял большой стул и уселся перед завешенной картиной, с раздражением наблюдая, как Виллем стал неторопливо открывать ставни на первом окне. Вот уже несколько недель Людольф был заинтригован этой картиной, которую Виллем никак не мог решиться продать. С самого начала он решил приобрести это полотно. Из всех черт характера в Людольфе преобладала жадность. Жажда собственничества захватила его полностью. Так часто происходит с людьми, которым пришлось начинать жизнь с нуля. Виллем несколько раз отклонял предложения Людольфа купить картину, даже не видя ее, но это только усилило его решимость. Весь Амстердам говорил о новой «Флоре», и приобрести ее будет очень престижно. Для Людольфа было крайне важно, что картина написана местным художником, так как он всячески старался подчеркнуть свой интерес ко всему, что связано с Голландией. Людольф здесь родился и вырос, и сейчас было совершенно неуместно как-либо проявлять свою связь с Францией. Неважно, что все французское сейчас в большой моде. Слишком многое поставлено на карту, а значит, нужно, чтобы люди видели в нем верного патриота своей родины. Действуя под чужим именем, Людольф даже пытался отыскать следы коллекции старых голландских мастеров, которую он имел глупость продать десять лет назад.

В то же время он продолжал общаться с богатыми горожанами и купцами, относившимися благосклонно к дружбе с французским королем. Конечно же, они боялись войны и хотели сохранить свои богатства любой ценой. Какие глупцы! Неужели они думают, что такой всемогущий король-католик, как Людовик, не станет душить их непосильными налогами и позволит протестантской церкви занимать главенствующее положение в стране? Простые люди, дорожившие своей свободой и готовые бороться за нее, открыто говорили об угрозе со стороны Франции. Но никто из представителей власти к ним не прислушивался, а следовательно, для Людовика они не представляли большой опасности.