Земная кровь - Лаумер Джон Кейт (Кит) - Страница 47

— Парк, — пояснил Генри Дред. — Весомое нанпоминание о прежней земной роскоши. Может, потом у нас и будет время осмотреть его.

— Здесь танк! — прорезался человеческий гонлос из-за соседнего дома. Боло Марк-ЭX, фабричнная марка свежая…

— Только не трогай его, тупоголовый идинот! — протрещал Кзак из Боло. — Я не хочу, чтонбы чьи-нибудь грязные лапы прикасались к ненму, пока я его сам не осмотрю.

Генри Дред рассмеялся.

— Это тебе не женщина, ты, плешивый череп. Это мой танк, и я его увижу первым.

— Слушай, я хочу слазить в парк, — сказал Роун. — Позови, когда понадоблюсь. Генри Дред насторожился.

— Да не убегу я, — успокоил его Роун. — Во всяком случае, до тех пор, пока ты держишь Женлезного Роберта в камере.

— Ну хорошо, — согласился Генри Дред. — Монжет быть, если ты увидишь этот парк, то пойнмешь разницу между джинами и людьми. И тогнда, вероятно, тебе станет ясно, чего я хочу.

— Босс! — позвал Кзак. — Посмотри-ка, полнные баки, и магазины, и…

— Не трогай ничего! — крикнул Генри Дред Роуну. — У этих проклятых гуков яичница вменсто мозгов.

— Ладно, — пообещал Роун и приготовился карабкаться по сучковатому старому дереву, которое возвышалось над стеной сада. — Пальни в воздух, когда захочешь, чтобы я вернулся.

— Смотри в оба, мальчик, — произнес мягко Генри и осекся. Он достал свой бластер Марк-ХХХ и вручил его Роуну. — Я знаю, что ты вернешьнся, — сказал он, — и узнаешь много нового для себя.

Сидя на нижней ветке дерева, Роун подкинул пистолет в руке, определяя его вес. Он чувствовал твердость его металла, холод стали, с пламенной ее душой, и заключенную в нем мощь. Он реншительно посмотрел на Дреда. Тот понимающе улыбался, догадываясь, какие чувства обуревают его сейчас. Вскоре капитан широким шагом пенресек площадь. А Роун стал взбираться на деренво, вспоминая свои игры с грасилами, свой полет через каньон, Экстравагаязоо, дерево-недотрогу и свои последние дни в Тамбуле. На самой верхонтуре он вспомнил натянутый на высоте канат, Стеллери на нем и ее встревоженный взгляд… Но тут перед ним распахнулся парк во всей своей мощи и красоте, и те воспоминания в этот миг улетучились бесследно. Его взгляду открылись следы Земной цивилизации, о восстановлении конторой так много говорил и думал Генри Дред.

В парке росла зеленая трава и пестрели цветы. Роун заметил маленький автоматический кульнтиватор, движущийся вдоль тропинок, рядом с которыми вспенивались и разбрызгивали свои струи не тронутые временем фонтаны.

На ухоженной лужайке лежала упавшая стантуя, лицом вверх. Ее поднятая рука указывала в небо.

Это был землянин. Настоящий землянин.

И он был похож на Роуна.

Спрыгнув со стены на упругую траву, Роун подбежал к статуе. Все — глаза, уши, лоб, муснкулы — ну все, как у Роуна. Это, несомненно, был Землянин!

лНаверное, мой отец выглядел так же, — дунмал Роун. — Кто это? Мужчина? Откуда он принплел?» Он наклонился к основанию статуи. лЗем. Имп.» — гласила надпись, увенчанная голубем и ветвью. И ниже: лсе — человек, июль 28, 12780».

— Се, — сказал Роун статуе, прикоснувшись к ней и задумавшись над тем, как же должно пронизноситься это имя.

Затем он очнулся от звука, витающего в возндухе. Он прислушался к мелодии, она, как и благоухающий тонкий аромат, слегка кружила голову. Она ничего общего не имела с той каконфонией, которой одаривали слушателей цирковые извлекатели шума. Где-то глубоко — в сознании или подсознании — эта музыка навевала воспонминания о том, с чем сам Роун не сталкивался в реальности. О солнечном свете, которого он нинкогда раньше не видел даже во сне; о ветре, дунновения которого он никогда не ощущал; о тех местах, в которых он никогда не бывал…

лМир» — снова и снова произносил про себя Роун и понимал, что Генри придал этому пронстому и такому всеобъемлющему слову какое-то иное, слишком узкое значение.

Весенне-зеленая трава покрывала холм до санмого края тропинки и расстилалась дальше, межнду клумбами, усеянными роскошными яркими цветами. Какой-то широколистный голубой бутон с черными крапинками, словно алчущий зев, ритмично разбрасывал и снова собирал свои ленпестки…

Музыка внезапно оборвалась и опять зазвучанла, но уже совсем другая, пробуждающая смутнные воспоминания о том, чему он, возможно, данже был когда-то свидетелем.

Он вдруг услышал игру фонтана, мелодичный звук серебряных водных струй. Затем в звенянщую тишину ворвался зов рожка, настойчиво нанбирающий свою звуковую высоту и силу, словно только для того, чтобы разомкнуть старые замки запертой памяти Роуна. В пронзительный зов рожка мягкой дисгармонией вплелась струнная музыка. Она то внезапно исчезала, то возвращанлась в чуть иной вариации. А теперь рожок бронсал ей вызов, неожиданно подхватив струнную мелодию. К их дуэту присоединился далекий конлеблющийся звук, пробудивший в душе Роуна острое щемящее чувство, пронзившее все его сунщество. В конце концов оно прорвалось наружу его горькими слезами по старым, потерянным, но таким прекрасным и бесконечно дорогим венщам… Которых, может быть, никогда у него и не было?..

Толстая пчела, прожужжав, приглушенно зангудела в цветке в поисках нектара. С материннской заботой цветок распахнул перед ней свои лепестки, и вскоре, вся покрытая желтой пыльнцой, она горделиво полетела прочь.

Роун рассмеялся. Его тоска рассеялась.

Музыка тоже засмеялась. И маленькая флейта захихикала, поддразнивая и убегая прочь, словно приглашая последовать за собой.

И, подчинившись, Роун двинулся вслед за звуком.

Раскинувшись на огромном пространстве, парк утопал в букете ароматов всевозможных цветов. Он манил голубым озером, на водной гланди которого, слегка покачиваясь, белели нежные цветы и стройные длинношеие птицы. Едва Роун ступил на берег, они доверчиво к нему поплыли, словно легкие белые лодочки.

От озера Роун повернул в заросли, туда, где виноградные лозы со сладкими ягодами образовывал и целые беседки. Он миновал солнечные склоны, покрытые колышущимися на ветру транпами, тенистую рощицу, порядком заросшую мхом, и попал в темный туннель кустов, котонрый внезапно вырывался на солнечную поляну.