Последнее предупреждение - Паттерсон Джеймс - Страница 7

— Я здесь, — подает голос Газман и тоже заходится кашлем.

— Что это было? — ошарашенно спрашивает мама, а Джеб деловито отряхивает с плеч мусор и бодро оповещает:

— Кажется, все целы!

Поразительно, но все мы, действительно, целы и отделались легкими царапинами, неглубокими порезами и синяками. Тотала словно в сухарях обваляли и вот-вот поджарят. Если бы Газзи вовремя не заметил проволоку, мы бы уже и сами были похожи на плоскую свежеиспеченную пиццу. С большим количеством красного соуса. Только томатного ли?

— Что, что это было? — снова и снова повторяет мама. Она совершенно обалдела и только и делает, что ощупывает нас по очереди, проверяя, целы ли кости.

— Приветственный салют! — отвечаю я, подхватывая на ходу наши скудные манатки. — Стая, ноги в руки, и вперед. Того и гляди, сюда менты нагрянут!

12

Мы разделились. Мама и Джеб какое-то время оставались на нашей «безопасной» явочной квартире, а мы побыстрее смылись. Минут через тридцать встретились в неприметном мотеле на хайвее на подъезде к городу. Они ехали на машине, а мы летели над ними, следя, нет ли за ними хвоста. Но вроде все было тихо — никакого преследования. Думаю, тот, кто подложил нам бомбу, решил, что она взорвалась у нас в руках, и все мы уже уничтожены. Нас уже давненько никто не взрывал и не преследовал. Судя по тому, как мы все среагировали, мы, видно, отвыкли от таких напрягов и расслабились. А напрасно. Пора запомнить: опасность подстерегает за каждым углом.

После того как мы отряхнулись и почистились, так что стало можно показаться людям на глаза, не вызывая лишних вопросов, мама и Джеб сняли два номера рядом. Мы подождали, пока путь был свободен, и вся стая пробралась внутрь. Может, повезет, и хоть здесь мы ненадолго окажемся в безопасности.

В ту ночь, когда все заснули, мы с мамой долго разговаривали в темноте. Я свернулась на диване калачиком у нее под боком и изо всех сил старалась не представлять себе, как прекрасна была бы жизнь, если бы всегда можно было с ней так болтать.

— Как ты думаешь, кто бы мог такое устроить? — она никак не успокоится и все еще здорово нервничает.

Пожимаю плечами:

— Да кто угодно. Любые из наших врагов, любые из наших друзей, которые только притворяются друзьями. Или те, кто работает на одних или на других. А может, правительственной шайке не понравились наши ответы.

Она затрясла головой:

— Вот в это я не верю. Они, конечно, давили и явно ситуацию до конца не понимают, но до такого не опустятся. Уверена, правительство за этим нападением не стоит.

— А Джебу ты абсолютно доверяешь?

— Доверяю… — задумчиво отвечает она. — Но вам все равно надо быть настороже. Всегда и со всеми.

Я киваю:

— Прямо не знаю, что мы теперь после всего этого будем делать?

— А как насчет правительственного предложения определить вас в школу? — улыбается мама. — Может, в свете сегодняшнего происшествия к нему стоит вернуться?

— Нет.

— Я всегда буду рада вам дома. Место найдется, — она берет меня за руку.

Я снова мотаю головой:

— Это рискованно. Зачем же я тебя подставлять буду! И Эллу тоже! То есть, даже если буду, то все же не очень часто. Раз ты нам помогаешь, значит, и ты в опасности. Например, хоть сегодня.

— Но все равно ты знай, что у тебя и у стаи всегда есть приют.

— Ладно, буду знать. Мне бы только хотелось, чтобы мы с тобой почаще вместе были.

— И мне. Мне очень о многом хочется с тобой поговорить. Я ведь так мало о тебе знаю. — Она в нерешительности помедлила. — У тебя с Клыком что-то есть?

Глаза мои округлились, а к щекам прилила кровь, и я неубедительно забормотала:

— Нет… Что ты имеешь в виду?

Мама погладила меня по голове и постаралась стереть с лица беспокойство.

— Ничего. Просто будь осторожна. — Она целует меня в лоб. — Есть всякая боль. И не только от ударов и синяков.

Как будто я этого сама уже не знаю.

13

— Эй, Макс! — Это Клык. Его голос.

Я сразу проснулась и села, натягивая на себя простыню:

— Что? Что случилось?

— Ничего. Пойдем полетаем. — Клык мотнул головой. Я огляделась. Девочки спят в этой комнате с мамой. Наша мужская половина — в соседней. За окном глухая ночь, но от лунного света светло.

— Почему? — шепчу я.

Он неожиданно улыбается, и мое сердце счастливо прыгает в груди.

— Нипочему. Потому что мы можем.

Летать я всегда готова. Особых аргументов или уговоров мне не нужно. Клык выскользнул наружу в едва приоткрытую дверь, а я наспех натягиваю джинсы и куртку. Выйдя вслед за ним, бегу в самый темный угол парковки и прямо с разгона взмываю в небо.

Прорези в куртке крыльев совершенно не стесняют. И крылья раскрываются, сильные и надежные. Набрав высоту, ныряю пару раз вниз, наконец ловлю поток воздуха, и наполненные ветром крылья, как паруса, мощно поднимают меня над крышами тихо спящего вашингтонского предместья. Улыбаюсь, разрезая ночное небо. Клык уже взвился в самое поднебесье. Где-то там, на тысячефутовой высоте, в лунном свете мерцает его очертание. Поднажав, нагоняю его в пару секунд. Меня подхлестывает счастливое возбуждение от свободного полета. Полета без всякой цели, просто для удовольствия, радуясь, что не надо лететь сломя голову, спасаясь от погони.

Молча кружим, обдуваемые прохладным ночным воздухом. Город вскоре остается позади. Под нами залив Чезпик. И совсем близко слышится могучее дыхание океана. Снижаемся широкими кругами. Под нами в воду врезается старая заброшенная пристань. Не сговариваясь, спускаемся все ниже и ниже и, в конце концов, на полной скорости, сжигая подметки, тормозим на самом краю причала.

Даже не запыхавшись, садимся и свешиваем ноги к воде. Распластанные за спинами крылья остывают в ночной прохладе. Но пристань узкая, и правое крыло Клыка сплелось с моим левым.

— Красиво, — тихонько говорю я, болтая ногами в ярде от воды.

— Ага… Спокойно. — Клык смотрит куда угодно, только не на меня. — Мы с тобой вернулись на прежние позиции?

Недоуменно поднимаю на него глаза:

— Какие позиции? Ты о чем?

— Ну… Ты и я… Мы же расстались.

— А… Ты об этом… — я смущенно созерцаю черно-серую рябь залива.

— Я хочу снова быть вместе, — говорит Клык.

— Я тоже.

— Макс…

В темноте по его лицу ничего не понять. Я только чувствую на своем крыле его, горячее, упругое и мягкое. Что он от меня хочет? Почему не может оставить все как есть?

— Что ты от меня хочешь? — вдруг спрашивает он.

— Я хочу? Что ты имеешь в виду? Хочу, чтобы все было как всегда.

Ненавижу подобные разговоры. Всей душой, дорогой читатель, ненавижу все эти обсуждения чувств да эмоций. Если я злая, слова бьют из меня фонтаном. Но чуть дело доходит до сердечных излияний, совсем немею. Просто какой-то тихий ужас.

Он пристально на меня смотрит:

— Послушай, ты ведь страшно разозлилась тогда в Вирджинии, когда меня с той девчонкой в школе увидела.

Это правда. Я его застала целующимся с его рыжим «чудом природы», и у меня тогда случилось настоящее разлитие желчи. Вспоминаю и молчу.

— Я тоже не был в восторге от твоего Сэма. Никакой гарантии нет, что он не был там в Вирджинии подсадной уткой. Я и до сих пор почти уверен, что с ним дело было нечисто.

— Да уж, в Вирджинии было мало хорошего, — соглашаюсь я.

— А теперь скажи-ка ты мне, почему тебе не нравится, когда я с кем-то другим, а мне — когда ты?

Господи помилуй! Куда его несет?! Даже если у нас с ним что-то большее, чем у брата с сестрой, я и себе-то боюсь в этом признаться. А уж ему и подавно.

— Потому что мы мелкие, себялюбивые эгоисты, — начинаю я, надеясь, что он на этом остановится.

Но Клык криво усмехается и берет меня за руку. Ладонь у него жесткая, мозолистая, вся в старых шрамах. А рука сильная и мускулистая. Ночь накрыла нас своим черным одеялом. Слышу, как внизу под досками причала плещется вода. Мы совсем одни.