Выкуп за Ретифа - Лаумер Джон Кейт (Кит) - Страница 12

— Такова, значит, ваша идея Перераспределения! — воскликнул Ретиф, всплеснув руками.

— Да нет же! — Инарп, казалось, немного запутался. — Жадность! Самое разукрашенное, разодетое чувство! Обыкновенная вековая жадность!

— Реалистично, — заметил Ретиф. — Ну, хорошо, вы с добычей. А остальные как?

— В рабство. Скажем, вам, землянам, а? Купите?

— Откуда такие мысли?

— Вы, земляне, похожи на нас. И вы, и наша Группа — выше толпы и способны ею руководить. Это раз. Я слышал, что вы испытываете удовольствие, отнимая у одного его собственность и передавая ее другому. А наше Перераспределение — разве не та же самая штука? Это два.

— Порой трудно выбрать: у кого отнять и кому передать.

— Напротив, очень просто. Обладание собственностью — это подобие моральной проказы: владельцы собственности бедны духовно. Мы их собственности лишим.

— Но если затем передать ее таким, как вы, то вместе с нею придется автоматически передать и духовную скудость, не правда ли?

— Абсолютно разные вещи, землянин, — быстро проговорил Инарп, его руки изо всех сил вцепились в край стола. — Как насчет первой партии автоматов, танков, бомб, огнеметов? Мы ведь с вами будем заодно?

— Возможны административные проволочки, Инарп. Даже такой понятливый человек, как посол Паунцрифл, пожалуй, с трудом сможет поверить в то, что вы, простите за выражение, пока кучка оборванцев, являетесь законными наследниками престола планеты…

— А теперь я скажу самое главное, — Инарп понизил голос. — Ведь сегодняшний кризис на планете — это во многом расовые отношения.

— И что?

— Кажется, ты ничуть не взволновался, — разочарованно проговорил Инарп.

— Мне говорили, что стоит вам, землянам, только сказать это слово и вы уже начинаете подписывать чек…

— Небольшое преувеличение. Так или иначе, но этот термин едва ли применим в отношении Лумбаги. Ведь у вас нет рас в привычном понимании этого слова.

— Э, что это ты говоришь? — обиделся Инарп.

— Я заметил, — ответил Ретиф, — что у вас глаза или, скажем, уши ничем не отличаются от глаз и ушей, что живут самостоятельной жизнью где-нибудь в ближайшем леске.

— Ну хватит, Ретиф! Наш разговор принимает нежелательное направление…

— Нет, действительно, — невозмутимо продолжал тот. — У меня стойкое впечатление, что более высокие формы жизни на Лумбаге создаются простой комбинацией более низких форм.

— Я не желаю тут выслушивать твои бредовые эволюционистские доктрины! — взорвался Инарп.

— Успокойтесь. В том, о чем я говорю, нет никакого кощунства или оскорбления ваших патриотических чувств, — не унимался Ретиф. — Просто я хотел сказать, что, например, вы представляете собой венец комбинационного соединения отдельных…

— Обойдемся без перехода на личности, землянин!

— Но постойте, Инарп, ведь в сказанном мною нет ничего такого! Ну разве покажется обидным вопрос о, скажем, вашем возрасте?

— Не твоего это ума дело, Ретиф, запомни!

— Я полагал, что для переворота вам необходима помощь землян…

— Это так, но…

— В таком случае это именно моего ума дело, запомните!

— Что ж. Я точно не знаю свой возраст, — пробормотал подавленно Инарп,

— но согласно самым проверенным данным, цифра эта колеблется в районе четверти миллиона… Это, конечно, приблизительно. Даже если ты скостишь пару столетий, это не будет иметь ровно никакого значения.

— Понятно, — сказал Ретиф. — Значит, лумбаганец, у которого хроническая мигрень, больное сердце или сломана нога, просто-напросто обменивает поврежденный орган на новехонький? И вот наступает момент, когда его организм полностью обновлен и от старого не осталось и следа? Что же вы молчите?

— В общем, так и есть, — торопливо проговорил Инарп. — Вернемся лучше к тому, о чем говорили в начале…

— Так получается, что лумбаганец бессмертен?! Он никогда не умирает?! Но тогда возникает другой вопрос: а как же он появляется на свет?

— Что же это?! Для вас, чужеземцев, и правда нет ничего святого?! Ретиф?!

— Мой интерес имеет чисто научную окраску, Инарп.

— От ваших вопросов у меня создается впечатление, как будто меня окунают с головой в котел с кипящей смолой, — сказал лумбаганец. — Ты очень резво мыслишь. Вот и сейчас ты это показал. Но пропустил несколько моментов. Простейшие, так мы их называем, — свободно существующие в природе глаза, уши, различные железы, — могут соединяться в группы не более десяти особей. Например, ухо может объединиться с осязательным щупальцем или усиком. Рожденное таким образом существо будет обладать хорошей защитой от врагов — чуткий слух и тонкое осязательное чувство — это уже очень много! Затем подсоединяется пищевод. Имея уши и осязательные органы, он может уже не беспокоиться о том, что что-нибудь застанет его врасплох. Конечно, не все такие организмы выживают. Очень много так называемых эволюционных тупиков. Тогда существо распадается на составные части, которые затем, наученные горьким опытом, находят в дальнейшем более оптимальные сочетания. Несколько миллионов особей, олицетворяющих собой напряженный поиск, подбор, эксперимент — и пожалуйста: достаточно большое количество выживших организмов живут себе и наслаждаются этим! Отлично! Но!.. Существо, составленное из десяти Простейших, является венцом своего вида. Оно может почти бесконечно менять свои составные — ухо на глаз, глаз на нос, нос на нижнюю губу, — но оно не может перепрыгнуть за это число: десять! Десять Простейших, объединенные в один организм — это самое совершенное, самое сложное Простейшее. Дальнейшего восхождения, развития у этого вида нет.

— Но…

— Правильно: но! Что произойдет, если соединятся между собой два самых совершенных, самых сложных Простейших?.. Понимаешь меня, землянин?

— Стараюсь, Инарп. Говорите!

— Так, дальше. Два самых совершенных Простейших организма объединяются, и мы получаем Двойню. А если… Если соединятся две Двойни? Тогда мы получим Тройню. Эти существа великолепны, это настоящее произведение искусства. Но, к сожалению, большинство из них не выдерживает испытания жизнью. Большинство… но не все. А те, кто выживает…

— Они идут в своем развитии дальше, ведь так?

— Они идут в своем развитии дальше, и рождается организм Четвертой Ступени!

— А если… — начал до крайности взволнованный рассказом лумбаганца Ретиф, но был тут же прерван:

— Чушь! Какая чушь! Где ты этого понабрался, наглый землянин?! Четвертая Ступень — это наисовершеннейшие создания, это кульминация природы, это и есть тот самый лумбаганец, с которым ты сейчас сидишь за одним столом!

— Хорошо, хорошо, Инарп, успокойтесь. Я не скажу, что вы ответили на все мои вопросы, но все равно туман рассеивается, я благодарен вам за это. Но я так и не услышал от вас самого важного разъяснения. Почему вы, существа Четвертой Ступени, тратите так много времени и сил на то, чтобы расколотить друг друга на составные? Другими словами, как вы выбираете, кто ваш враг, а кто друг?

— А вот здесь-то и проявляются расовые отношения, в которых ты, землянин, отказал нам в начале нашего разговора. Когда лумбаганец уже не может поглотить другого для своих эволюционных интересов, начинается дискриминация. Порой она принимает просто немыслимые размах и формы. И тем не менее лумбаганцу на это наплевать, если… — Инарп чуть помедлил. — Если этот лумбаганец не является членом преследуемого и гонимого меньшинства.

— Любое меньшинство предполагает сходство своих членов хотя бы по одному-двум биологическим параметрам, — заговорил Ретиф. — А если каждый лумбаганец уникален, то…

— Кроме таких, как я, — пробормотал Инарп. — Мы не похожи друг на друга в пределах нашего меньшинства, но мы имеем НЕЧТО, чего не имеет ни один представитель ни одного меньшинства.

— Вы не способны к труду, не можете себя защитить, как это могут другие?

— Отнюдь, Ретиф. Это бы еще было ничего. Дело в другом. Мы — за счет этого НЕЧТО — стоим неизмеримо выше других, и это нам не прощают! Это наше качество — именно оно заставляет точить на нас ножи.