Сокровища звезд - Лаумер Джон Кейт (Кит) - Страница 28

— С тобой все кончено, Тарлетон, — произнес я, и мой голос мне не понравился. — Забраться-то ты сюда забрался, а выйти не можешь. Это конец

— последний поклон после последнего акта. Ты похоронен, и через какое-то время умрешь, ну, может быть, последовательность и не совсем такая, как принято, но никто на это жаловаться не будет.

— Успокойся, Бен, — услышал я голос Пола Дэнтона.

При таком повороте событий кто-нибудь более слабый, мог бы и свихнуться. Но не я. Я их провел. Я свихнулся уже давно. И то, что я слышу голоса, не так уж и плохо. Ничто так не развлекает, как небольшая галлюцинация. Поговорить с другом, когда у тебя галлюцинация, лучше, чем беседовать самому с собой.

— Рад, что ты пришел, Пол, — радушно сказал я. — Все хотел тебе сказать: жаль, что ты мало мне доверял и не рассказал, в чем ты был замешан. Впрочем, наверное, я сам в этом виноват.

— Тебе нужно отдохнуть, Бен. Полежи немного здесь и поспи. Ты очень плох. Твое тело почти умерло.

Какое-то время мне казалось, что я лежу на койке в своей каюте на «Тиране», но я сделал усилие и вернулся к так называемой реальности. Воображаемые голоса, которые так явно звучали в ушах, — еще ничего, но воображаемая койка — это уж слишком.

Небольшая, безвредная галлюцинация, только в профилактических целях, не больше — таково было мое жесткое правило. А то еще стану воображать, что лежу на пляже острова Монте-Белло, рядом красотка по имени Дженни-Энн, мы попиваем ледяное шампанское и думаем, не окунуться ли еще разок…

Солнце светило мне в глаза; под руками хрустел песок; из портативного тридео доносилась веселая музыка. Я ощущал запах моря, слышал шум лениво набегающих волн. Я повернул голову, открыл один глаз и увидел изгиб загорелого бедра…

— Нет! — закричал я и сел. — Оставьте в покое мой мозг!

— Мы не хотим сделать тебе ничего плохого, — ответил кто-то в моей голове.

Я зажал уши руками и побежал в темноту, но натолкнулся на холодный, шершавый камень стены.

— Прочь из моей головы! — повторял я.

Говорить было трудно, зубы стучали. Дело становилось нешуточным. Я был напуган гораздо сильнее, чем когда-либо в жизни.

— Не бойся, Бен, — вновь раздался голос.

— А я боюсь, черт возьми! — заорал я и еще плотнее прижал руки к ушам.

Не помогло, потому что голос проникал не через мою слуховую систему, он был во мне, внутри меня…

Песчинки, налипшие на мои израненные ладони, царапали кожу. Шершавый песок. Такого здесь быть не может. Пол пещеры каменный, на нем лишь немного пыли. И никакого песка. А особенно такого — грубого, кремниевого, как на пляже в Монте-Белло.

Я плакал и жаловался кому-то, чему-то:

— Я умру, я знаю. Но я не хочу умереть безумным. Дайте мне уйти из жизни в здравом рассудке. Дайте умереть, сознавая, кто я и где я, а не с пригоршней песка с пляжа, который за десять световых лет отсюда. Я ведь не так уж и много прошу, правда?

— Ты хочешь умереть, Бен? — спросил меня Пол. — Нет, вижу, что не хочешь…

— Прочь! — кричал я, срывая голос. — Оставь меня в покое!

— Чего ты боишься, Бен?

— Я боюсь того, что разговаривает у меня в голове, того, чего я не вижу! Я боюсь сойти с ума, боюсь перестать быть самим собой! Я боюсь темноты!

Мне пришлось остановиться, потому что я представил себя орущего с безумными глазами в подземной камере, и эта картина парализовала мои голосовые связки. Это равносильно тому, что вы вошли в темную комнату и оказались прямо перед зеркалом, с которого на вас смотрит незнакомое, чужое лицо.

— Успокойся, Бен, — сказал голос.

И тут страх пропал.

Я сидел скрючившись, глаза плотно сжаты, в будто судорогой сведенных руках — песок. Я сидел и ждал.

— Нам очень жаль, что мы испугали тебя, Бен, — сказал голос. Это был уже другой голос, не Пола Дэнтона, и в то же время, черт побери, тот же самый. — Мы хотим тебе помочь.

Сквозь сомкнутые веки я почувствовал мерцание слабого света. Я открыл глаза. Жемчужный свет, похожий на закат в подводной пещере, пробивался непонятно откуда. Он освещал трех маленьких существ с головами в виде репы. Они сидели рядком на корточках, и их безглазые лица были обращены ко мне.

Они потратили довольно много времени, прежде чем убедили меня, что существуют на самом деле, что они безобидны и даже полезны. Они назвались энсилами — Службой Помощи, но был ли то родовой термин или название Спецкомитета по Спасению Потерпевших Бедствие Космонавтов, я не понял. Энсилы столетиями жили в пещерах, выращивали лишайник и слушали голоса Космоса. Все это они сообщили мне голосами моих знакомых и друзей, которые возникали у меня в голове, прямо за глазами, как будто там был маленький радиоприемник, настроенный на их волну.

Я собирался задать им тысячу вопросов, но неожиданно почувствовал сильную усталость.

— …Бен! — До меня еле дошло, что один из них зовет меня. — Бен, огонек жизни угасает в тебе! Чтобы он не угас совсем, ты должен подлечить себя сейчас, немедленно!

— Я чувствую себя отлично, — сказал я не словами, а иначе, по-новому, мысленно. — Я чувствую себя так хорошо, как уже давно не чувствовал. Я просто отдохну немножко, а потом мы еще поговорим…

— Он угасает, он угасает, — говорил другой. — Поддержим его, каждый и все вместе!

Я почувствовал, как прохладные пальцы проникают мне в мозг и, пробираясь вглубь, исследуют его. Голоса слились в монотонный гул:

— …странное строение… однако не лишено логики…

— …обширное поражение этой системы… и этой. Эти органы поражены, уровень упал…

— …обширное поражение этой системы… и этой… Эти органы не работают; уровень падает…

— Бон! Послушай меня! — До меня отчетливо донесся громкий голос Пола. — Мы можем тебе помочь, но ты должен бороться вместе с нами. Проснись, Бен! Давай вместе! Надо бороться!

Я хотел ответить, сказать им, что время борьбы давно миновало, что я уже близок к благословенной темноте, в которую можно нырнуть и которая не потребует ничего взамен. Это достойная награда за все мои усилия. Но сил сказать все это не было; энсилы были слишком далеко, не докричишься. Их голоса казались лишь слабыми отзвуками в сгущающихся сумерках, более темных и безысходных, чем любая из ночей, которые мне довелось пережить… Но они не отступали. Они толкали, подгоняли и звали меня.

— Старайся, Бен! Помогай нам!

— Зачем?

— Свет жизни — слишком большая ценность, чтобы так легко от него отказаться! Стой, Бен! Держись! И помогай нам, Бен!

— Помогать вам… как?

— Вот так, Бен!

Более твердая, уверенная рука коснулась моего мозга. Барьеры рухнули. Псевдосвет сиял в бескрайней, призрачной пещере.

— Так, Бен! Так!

Голос вел за собой, я шел за ним среди абстрактных сталактитов своих мыслей, которые маячили, перемещались, менялись в туманном потоке умирания. Струилась энергия — переплетенные, запутанные узоры, исчезающие и возникающие вновь. Я видел темные провалы, порванные паутины, рассыпанную мозаику. Повинуясь направляющей руке и призывному голосу, я прикасался, поднимал, восстанавливал, перестраивал. Наконец сияние стало устойчивым, потом начало расти, увеличиваться. Я чувствовал движение, создающее новые течения в нематериальных структурах моего мозга.

— Огонь жизни становится устойчивым, Бен! Давай! Мы обязаны построить все снова!

Мы устремлялись все глубже и глубже в ослепляющие лабиринты непостижимой сложности. Я продвигался по ним, реставрируя, налаживая, собирая вновь. Не существовало ни времени, ни пространства, ни материи. Только схемы и картины, некогда разрушенные, а теперь обновляемые.

Схемы внутри схем; схемы, которые цеплялись друг за друга и разрастались. Схемы мыслей, запечатленные на потоках энергии.

А потом все закончилось, и я поплыл в центр структуры из света, формы и движения, которая заполняла собой все, вибрируя в резонанс с биением вечности.

— Все сделано, Бен, — раздались тихие, далекие голоса, которые казались еще тише по сравнению с тем огромным, что меня окружало. — А сейчас уходи, Бен. Возвращайся обратно, отдыхай, спи, обновляйся…