Тварь из бездны - Исьемини Виктор - Страница 43

— Отставить!

Нирс тут же выпустил ткача и отступил, оправдываясь:

— А чего он… Подумаешь, Тварь нынче не вылезла… Вот если бы вылезла и эти герои ее изловил бы… Вот тогда бы…

— И что, если б изловили? — осведомился Ральк. — Ты б, Нирс, обрадовался, что за тебя твою работу эти почтенные мастера выполнили?

Нирс тут же стушевался, а ткачи забурчали одобрительно. Ральк обернулся к ним:

— А вам, мастера почтенные, я замечу, что пацанов своих вы распустили. Длинный язык до добра не доводит. Я вот велю этому солдату Нирсу каждый день являться к вам с проверкой. Пусть-ка проследит, как вы своих подмастерьев учите, а заодно — и сколько льна в шерсть мешаете.

Ткачи заворчали, но отодвинулись, кому нужны неприятности? Одно дело — пацаны за грудки похватали друг дружку… или даже в глаз если бы — дето-то молодое. А совсем иное — со стражей по-настоящему ссориться не след, наживешь беду.

Тут из кордегардии вышел их старшина и велел расходиться. Мастера церемонно распрощались друг с дружкой и, разбившись на группки, побрели в стороны. Сразу же стало просторнее. Ральк оглядел своих людей — вроде, все в сборе, кроме Торкера — и пошел за указаниями. В каморке писаря по-прежнему хозяйничал мрачный Эгильт. Похоже, сержанту так и не удалось выспаться — выглядел он паршиво. Глаза покрылись сетью красных прожилок, запали, и вокруг них растеклась синева, волосы неопрятными прилизанными прядями свисали по сторонам осунувшегося лица. Щеки блестели от испарины. Он склонился над грифельной доской и вяло водил по ней мелом — Ральку показалось, вычерчивает какие-то бессмысленные загогулины.

— А, Ральк… — вяло отозвался на приветствие сержант. — Ступай на рынок. До полудня побудь там, после, когда кто-нибудь тебя сменит, возвращайся сюда. Писарь к полудню придет, он дальше и разберется, кого куда… А я уже запутался… в бумажках этих… В списках этих… Ступай…

И снова уткнулся в грифельную доску. Десятник пожал плечами и вышел наружу. Десяток был в сборе, Торкер тоже появился. Ральк объявил новое назначение, и стражники зашагали к рынку. Никто не болтал, все, зевая, угрюмо кутались в плащи и накидки…

На рынке было пустынно. Крестьяне, как обычно, составили возы в ряд, но сбрасывать с товара рогожи не спешили — дождь. Кое-кто слегка откинул покров с угла, другие выложили образцы своих овощей поверх. Многие спрятались под возами.

Купцы вздыхали в лавках, печально выглядывали оттуда и скорбно чесались. Торговцы помельче, оставив прилавки, собрались под навесом. Покупателей по случаю непогоды сегодня не предвидится. Горожанки предпочитают пересидеть дождь дома. Несколько укутанных в промокшие тряпки теток бродило между торговых рядов, приценивались, качали головами и отходили. Изредка какая-то из них лезла под многочисленные одежки за кошелем. Если дождь не прекратится, сегодня торга не будет.

Ральк оставил Ропита с Эрвилем под навесом у входа на рынок, а с остальными прошелся вдоль телег и лотков. Народу мало, зато порядок! Где-то поблизости пронзительным тенором заливался нищий:

— Не скупитесь, подайте, люди добрые! Гилфинг видит, как страдаю — и в дождь, и в непогоду возношу молитвы Светлому!.. За всех вас, во грехов искупление!.. Ибо неотвратимо возмездие, никому от Твари из Бездны защиты не будет… Ни камень, ни железо не оградит от Зверя, приходящего с приливом… Подайте на пропитание, подайте, люди добрые, а уж я помолюсь за вас Светлому, уж я попрошу милости к городу Верну и жителям его… Кто добросердечен — тот спасется, кто сердцем глух, тому кара…

Ральк сплюнул в лужу. Торкер угрюмо проворчал:

— Накаркает, гнида…

— Что ж ты, господин солдат, божьего человека, бранишь… — пробурчал из-под зашпиленного воза крестьянин.

Торкер хотел было ответить, но махнул рукой и смолчал. Прошли с десяток шагов, только тут толстяк вполголоса заявил Ральку:

— Вот не пойму я одного — ну с чего бы Светлому были ближе мольбы этого оборванца, чем мои? Что он чаще молится — так у него досуг есть, у бездельника, а я семью кормлю, мне некогда. Не угодно разве Гилфингу, чтоб моя семья жила в сытости?

— А если бы твою семью кто-то другой кормил и одевал, ты б чаще молился? — задумчиво пробурчал в ответ Ральк.

Мысли десятника были далеко от рынка, нищего попрошайки и глупого крестьянина — думал Ральк как раз о семье вышибалы. Вернее, об одном из членов семьи. О Сирине.

Прошлись вдоль рядов… Покупателей по-прежнему было не густо, а дождь, пожалуй, даже усилился. Похоже, опять зарядило на весь день, в затянувшей небо серой пелене — ни просвета.

Поскольку порядок на рынке нарушать никто не собирался, стражники отыскали более или менее свободный навес, служивший складом какому-то богатому купцу, и расселись на мешках. Кого другого распоряжавшийся там заспанный приказчик прогнал бы прочь, но стража — дело другое. Против присутствия стражников — кто ж возразит? Время от времени Ральк отряжал пару своих обойти пустые ряды и поглядеть, все ли спокойно. Чаще других отлучаться приходилось Нирсу — рыжий знал, за что, и помалкивал.

Оставшиеся под навесом, против обыкновения, сидели молча. Пару раз то один, то другой, пытался завести разговор, но беседа не клеилась, угасала, как будто раскисая под серым дождиком. Стало так скучно, что Ральк даже сам решил пройтись по рынку и размяться, но тут появился Ропит — доложил, что прибыла смена. Ральк прикинул, до полудня еще далеко, но раз пришли сменить — значит, так надо. Обменялся парой фраз с десятником — командиром прибывшего караула — и повел своих к кордегардии. И по дороге снова молчали и всем, видимо, было скучно. Но не Ральку — ведь он думал о Сирине…

В кордегардии солдаты поднялись на второй этаж, просушиться и погреться —несмотря на летнее время, стражники растопили печь. Сам Ральк отправился к писарю — грамотей явился раньше срока и теперь отчитывал Эгильта, а тот стоял перед писарским столом и безропотно помалкивал, по-прежнему черкая по доске огрызком мела.

— Ты что натворил? Что, я тебя спрашиваю? — орал писарь. — Я ж как чувствовал, раньше приперся! Не выспался, не пожрал толком! Как чувствовал, что не будет без меня ладу!.. Здорово, Ральк! Ну, ты понял? Ты погляди, что твой сержант натворил!

Писарь привстал и, перегнувшись через стол, вырвал из эгильтовых рук многострадальную табличку — десятник успел разглядеть, что поверх расписания караулов она размалевана какими-то хвостатыми зверушками. Кажется, у существ было разное количество раскоряченных ножек и треугольные зубки в пастях. Сержант деревянно качнулся следом за доской, мотнулись влажные патлы, свисающие на глаза.

— Может, я пойду пока, подожду там, наверху? — осторожно спросил Ральк. Не годится, чтобы в его присутствии отчитывали командира. — Там побуду. А то нас на рынке сменили…

— Ладно, — кивнул писарь, — ступай, погрейся. Я разберусь, кто где сейчас, тогда решу куда твоему десятку. Будь наверху, не уходи.

Ральк собрался уходить, но в дверях едва не столкнулся с капитаном. Посторонился, пропуская начальство.

— Ваша милость, поглядите, что он здесь натворил! — снова взвыл писарь.

— Эгильт, ты паршиво выглядишь, — вместо ответа буркнул офицер. — Я знаю, вчера тебе досталось. Может, отдохнешь пару дней? По-моему, ты болен.

— Да я ничего… — не поднимая глаз, тихо отозвался сержант, — только устал… Я отдохну и снова на службу…

— Как хочешь. Но если почувствуешь себя больным — можешь еще денек-другой отлежаться… Так что у тебя?

Капитан шагнул к столу писаря и склонился над записями. Ральк, воспользовавшись тем, что проход освободился, поспешил от греха подальше удалиться…

Глава 28

Ральк поднялся на второй этаж, там в большой комнате у камина собралось десятка три человек — сушили плащи, чистили оружие. В помещении было душно, пахло мокрым тряпьем. В ответ на расспросы подчиненных десятник пожал плечами — мол, ничего не известно. Ждите, мол.