Меняла - Исьемини Виктор - Страница 60

– Постой, человек, я ничего такого не помню… Хотя… Пожалуй… Отомстить Эгеннлану было бы славно… Или его потомкам… Но почему Мать решила, что мне нужна твоя помощь? А, человечек?

– Для меня это – обязанность. В моем роду, и в роду сэра Вальнта… Воина, как ты его назвал, князь. Словом, есть несколько семей в этом городе, в которых… ну, что-то вроде фамильной клятвы помочь тебе, когда ты вернешься. Мы ведь ждали тебя, как видишь. Я знаю только, что это – повеление Гунгиллы. Что я могу знать о решениях Гунгиллы? Как мы можем о них судить, верно, сэр Вальнт? Возможно, Мать нашла забавным, что ты, князь, восторжествуешь над потомством Эгеннлана при помощи потомков тех самых людей, что способствовали твоему поражению?

– Да? – в бесстрастном голосе Черного Ворона впервые послышались какие-то интонации, – а что? Пожалуй, это и в самом деле будет… Как ты сказал? «Забавно»? Да, забавно. Ха! И это будет сегодня, в нынешнюю ночь?

– Да, в ночь полнолуния. Представь себе, князь, сколько поколений моих короткоживущих предков ждали этой ночи, ждали твоего появления в Ливде!

– Хм, это и в самом деле забавно! Человечки рождались и умирали в этом городе, ожидая моего появления… Поколение за поколением – хе, славная шутка! Они бы позавидовали тебе, твои не дождавшиеся предки, человечек! И как же мне встретиться с потомком Эгеннлана?

– Он будет во дворце. Его окружает стража. Много людей…

Так-так. Они приведут эльфа во дворец и он будет убивать там, где, как ему скажут, пролегает путь к потомку Эгеннлана. А еще есть наемные солдаты, как я слышал. Они прикончат тех, кого не успеет убить эльф. Понятно… Не совсем, но понятно… Осталось только сделать так, чтобы Совет собрался ночью в Большом доме – но это уже совершенно технический вопрос. А ловок наш Сектер, он обернул дело так, что Меннегерн верит каждому его слову. Наш хитрец неуверенно мнется, он запинается, он обращается за поддержкой к барону – а ведь это один из самых известных болтунов в городском Совете! А самое главное – то, что Меннегерн не ждет, что его обманут именно таким образом, он думает, что люди – второстепенные действующие лица нашей мистерии. Он не собирается даже спросить об именах собеседников – «человечков»… Для него они – просто безымянные тени, которые явились из небытия и туда же канут, двое из многих на его бесконечно долгом жизненном пути. В голове князя эльфов просто не может возникнуть мысль, что его будут использовать так грубо. Он не допускает и намека на то, что он, князь Меннегерн, Черный Ворон из прошлых веков – всего лишь орудие в руках людей. Человечков. Че-ло-веч-ков.

– …Много людей меня не остановят. Но тебя не смущает, что я буду их убивать, твоих братьев?

Эльф меряет всех по себе. Он не понимает, что людей сейчас слишком много, чтобы всех соплеменников считать братьями. Чересчур много братьев для того, чтобы можно было относиться к ним по-братски.

– Князь, мы верим Матери. Такова наша религия, что… Понимаешь, Мать для нас… Она… Если она направила тебя… И потом…

– И потом ты думаешь о награде? Тебе нужно золото? Серебро?

– Это было бы справедливо, – ответил Сектер, – золото – не главное, но это было бы справедливо.

– Что ж, в моем дворце по-прежнему хранится немало золота. Но добраться до него могу только я, а? Ведь люди не могут войти в мой тронный зал. И эльфы не могут. Никто не может. Только я. Только тот, кто был в этом покое, только он и сможет проникнуть в него вновь.

– Или любой, кто въедет в развалины на твоем коне. Ведь лошадка найдет дорогу, а? – вот в этом месте я насторожился, такая постановка вопроса меня весьма заинтересовало.

– Лошадка? Если захочет.

Я опустил руку с амулетом. Это было именно то, что я хотел услышать. Вороной жеребец знает путь к золоту эльфа.

Глава 34

Я снова огляделся. Людей в центральном нефе стало заметно больше, хористы тоже собирались. Эти вечерние службы с пением гимнов – традиционное развлечение моих земляков. Вернее, тех из них, кого не влекут иные забавы, вроде драк в портовых кабаках Западной стороны и пустых разговоров «под пиво» у толстяка Керта в «Шпоре сэра Тигилла», к примеру. Возможно, эти люди лучше меня. Возможно, именно поэтому мне неприятно на них смотреть.

Так или иначе, мне надоело сидеть в храме, я уже чувствовал себя отдохнувшим и готовым к началу боевых действий. Даже захотелось, чтобы все началось быстрее. А здесь… среди всех этих ценителей хорового пения мне стало как-то даже не по себе – странное ощущение того, что я знаю больше их… Они собрались послушать хор, им нет дела до золота эльфов, они не ведают о предстоящей резне… А может, я просто завидую?..

Я похлопал Эрствина по плечу:

– Вставай, друг мой, идем отсюда.

– Куда? – задумчивым тоном спросил мой приятель, не отнимая руки с амулетом от уха.

– Пока не знаю. Но сейчас начнет петь хор и ты ничего больше не услышишь… Кстати, ты знаешь, как странно сейчас выглядишь? Ну, с рукой возле уха? Наверняка на тебя обращают внимание.

Мальчик быстро опустил руку и украдкой огляделся.

– На меня никто не смотрит, – сообщил он минуту спустя.

Я поднялся и, глядя на него сверху вниз, объявил:

– А чего на тебя смотреть? Любому почтенному горожанину достаточно одного взгляда, чтобы понять, что он имеет дело с ненормальным… Извини, но нам с тобой сейчас лучше не показываться на людях. Сейчас я выйду и буду ждать снаружи. Выжди немного и давай за мной.

На выходе я толкнулся с каким-то попом, лицо которого мне показалось смутно знакомым. Должно быть, я его обслуживал прежде – в качестве менялы, разумеется. Ну, не он первый, не он последний – в кружку для подаяний иногда бросают совершенно потрясающие вещи. И тогда благочестивый отец вынужден иметь дело с менялой. Один из недостатков моей профессии – приходится встречаться со слишком большим количеством случайных людей. Святой отец тоже вспомнил меня:

– Мир вам, почтенный мастер, – сказал он хорошо поставленным густым голосом, – а почему вы уходите? Сейчас мы начнем. Между прочим, сегодня будет звучать очень красивый гимн, «Свет твой». Я вам рекомендую, такого не услышите даже у блаженного Ригита по четвергам!

Да, я слышал, что наши храмы специально подбирают хористов и соревнуются друг с другом в исполнении священных гимнов… Благое дело, если забыть о грехе гордыни – но и паству привлекает. А это – пожертвования. Весь Мир одинаков в своем стремлении к мирскому преуспеянию… Разумеется, вслух я рассуждать не стал, наверняка попы знают назубок аргументы в защиту своих невинных слабостей… Я ответил, подстраиваясь под его манеру разговора:

– Благодарю, отче, но – увы – сегодняшний вечер я вынужден посвятить более мирским делам… А скажите, довелось ли вам слышать сегодня речи о Меннегерне из Семи Башен?

– Да, сын мой, – нахмурился священник, – я невольно стал свидетелем сего неподобия. Ересь… Ересь торжествует на улицах Ливды. Не слушайте лицемерных лжецов!

– Так это неправда? Про эльфа… – я постарался изобразить голосом наивное облегчение, – ну вот я так и думал… А эти бродяги, говорят, что Мать…

– Мать не станет помогать своему нечестивому лукавому сыну в ущерб добрым и искренним… Однако, прошу прощения, я должен занять свое место…

– Да, разумеется… Благодарю, святой отец, за наставление.

– Мир вам…

Пока я разговаривал с попом, Эрствин тихо приблизился и я заметил, что он внимательно прислушивался к ответам моего собеседника. Должно быть, у него из головы не шли мысли о том, что на эльфе лежит благословение Гунгиллы. Хорошо бы, если слова священника ему помогут избавиться от ненужных сомнений.

Выйдя из храма, я отвел Эрствина на несколько шагов и спросил его:

– Ты еще слушал?

– Да, немного. Эльф потребовал оселок и, должно быть, занялся своим оружием. Еще он осведомился, где его конь. Папа сказал, что конь ждет у крыльца. Потом они с Сектером вышли и велели какому-то чародею присматривать за эльфом. Тот был недоволен и сказал, что чары на Меннегерна действуют плохо. Сектер ответил, что пусть постарается, мол, уже недолго осталось. Потом он сказал папе, что нужно начинать. Что кому-то требуется время, чтобы прийти в какое-то состояние… Понимаешь, там рядом со мной собрались тетки, они принялись громко рассуждать, кто сегодня будет петь, что-то про иноземного певца, которого одевают в сутану и прячут во втором ряду хора… Хромой, а кто такой «кастрат»? Это имя или тембр голоса?