Сокровища Перу - Верисгофер Карл - Страница 27

— Нет, знаешь ли, искусству твоему никто из нас учиться не желает, но мы охотно подарим тебе что-нибудь другое, если ты сообщишь нам некоторые сведения, весьма для нас интересные.

— Какие? — воскликнул Непорра.

— Касательно тайны вашего вождя! Мы хотели бы знать, что с ним случилось?

Колдун ответил злобным, полным ненависти взглядом и мгновенно скрылся, не проронив ни одного слова.

Рамиро и все остальные переглянулись между собой.

— Что за странная тайна окружает этого пленного вождя? — мысленно спрашивал себя каждый.

— Во всяком случае, — заметил Бенно, — Тенцилей, человек недюжинный, он единственный из всех своих соплеменников не искал спасения в огненном кольце.

— Не пойти ли нам к нему завтра? Чем он может нам повредить?

— Это трудно сказать, я попытаюсь разузнать кое-что об этом у старой колдуньи: ей, очевидно, все известно!

На этом и кончился разговор. Все, один за другим, закрыв лица для защиты от насекомых, стали засыпать. Только у гамака больного да у хижины, где были сложены все пожитки путешественников, бодрствовали караульные.

IX ПРИНУЖДЕНИЕ ОСТАТЬСЯ. — СТРАННЫЕ ГРОБЫ. — ПРАЗДНИЧНЫЙ ЗАЛ В ДЕВСТВЕННОМ ЛЕСУ. — УДОСТОЕНЫ АУДИЕНЦИИ. — ВИНА И СТРАХ КОРОЛЯ. — БЕЛЫЙ И КРАСНЫЙ КОРШУНЫ И ТЫСЯЧЕЛЕТНИЙ ТАПИР

На следующее утро состояние больного сильно ухудшилось: очевидно, во время падения он получил какие-то внутренние повреждения, так как жаловался на сильные боли в груди и в боку.

— Небольшая отсрочка еще не так ужасна, — сказал больной, — еще день-другой пробудем в пути дольше, вот и все!

Рамиро ласково утешал его, хотя в душе был ужасно огорчен этой отсрочкой дня прибытия в свое родовое гнездо. Ведь там, в Европе, его жена и дети, быть может, борются с самой горькой нуждой. Каждая минута для него дорога. Скорее бы! Скорее вступить в свои права, стать богатым человеком и спасти своих дорогих от голода, нужды и всяких лишений!

Как ни грустно, как ни тяжело было у бедного Рамиро в этот день на душе, все же он не мог удержаться от улыбки, глядя, как туземцы совершали свой утренний туалет.

Стоя по двое вместе, один из них разрисовывал кистью спину другому, а тот, в свою очередь, раскрашивал себя спереди и разрисовывал лицо точками, черточками и полосками, причем предварительно тщательно соскребал всю вчерашнюю мазню.

Женщины, между тем, хлопотали, готовя завтрак, состоящий из рыбы, мяса, месива из муки и воды с приправою какого-то плодового сока и неизбежного печенья из муки маниока. Ребятишки всех возрастов рылись и играли в песке. Люльки с грудными младенцами висели на ветвях деревьев, тогда как старшие ребятишки, особенно девочки, помогали матерям прибирать хижины и курятники, чистить овощи и коренья и исполняли другие хозяйственные работы.

Кроме того, женщины заплетали друг другу длинные, как смоль, черные волосы, другие лепили горшки или плели из пальмовых волокон маты и гамаки.

Мало-помалу и в лагере белых стало замечаться оживление. Выкупавшись в реке, все принялись за дело: одни жарили вчерашнюю дичь, другие собирали плоды. Тренте варил полученные им яйца, которых было так много, что хватило с избытком для всех.

Когда все было готово, друзья принялись за завтрак.

— Посмотрите, — сказал Халлинг, — там, под пальмами, собрались туземцы и, кажется, держат совет, но заметьте, что кудесник как будто подслушивает, подглядывает, но не смеет к ним приблизиться, да и Обия и Баррудо тоже!

— Ну, да это понятно, все они принадлежат к придворной партии! — пошутил Рамиро.

— Что тут за тайна?

— Я расспрашивал сегодня колдунью, но она молчит как рыба: она дала мне только понять, что мы все узнаем, когда луна перестанет светить.

— А вот собрание и расходится, — сказал Бенно. — Несколько человек идут сюда!

Действительно, приблизившись к белым, туземцы через переводчика сказали, что все племя просит белых людей провести у них еще неделю, и что они берутся охотно снабжать их пищей, а жены их будут печь для белых бейиу (хлеб из маниока) и варить водку; кроме того, они сегодня устроят пиршество и праздник в честь белых гостей.

— О, на таком празднестве мы непременно должны присутствовать! — сказал Халлинг.

Все согласились на просьбу туземцев, только Рамиро подавил вздох и молчал. Педрильо подошел к нему и, положив ему руку на плечо, сказал:

— Что с вами, сеньор? Больны вы или грустите?

— Нет, нет, мой добрый друг, и я согласен с остальными, только пойдемте теперь куда-нибудь на ловлю или на охоту, лишь бы только не сидеть здесь в бездействии! Я хочу посмотреть, как здесь женщины делают горшки. Вчера я заметил, как одна женщина лепила из глины громаднейший сосуд, из которого можно было бы напоить или накормить целую роту солдат. Он был величиною с колесо телеги. Пойдемте, господин Халлинг!

— Пойдемте, только как мы будем изъясняться без Тренте? Конечно, можно прибегнуть и к языку жестов.

Оба молодых человека отправились в деревню. По дороге им встретились две женщины, несшие громадные корзины с живой рыбой. Неподалеку мужчины ловили рыбу, и друзья подошли посмотреть, как это делают дикари. В том месте, где река образовывала довольно высокий водопад, была укреплена в воде громадная, плотно сплетенная из ивовых прутьев корзина, в которую попадала вместе с водой и рыба. Предоставив мелкой рыбе уходить на волю, туземцы насаживали крупную на свои длинные стрелы и таким способом вытаскивали их из воды.

В другом месте мужчины вбивали в землю столбы и устраивали над ними навес из плетеных матиков. Затем все эти столбы убирались венками и гирляндами цветов, куклами из соломы, фигурами различных животных, мелкими красивыми корзиночками и различными другими безделушками. Сюда, под этот навес, женщины несли громадные корзины плодов и ставили их в большие сосуды с водою, чтобы предохранить их от полчищ муравьев.

Неподалеку от этого сооружения стояла хижина той древней старушки, что лепила гигантский горшок, о котором говорил Бенно. Старушонка, худая как скелет, дрожащими пальцами вырезала в сырой еще глине громадного горшка какие-то причудливые рисунки, не обращая ни малейшего внимания на подошедших к ней молодых людей, с любопытством следивших за ее работой. Тяжело вздыхая, старушка приделала к горшку две массивные ручки.

Бенно дотронулся до ее плеча, и когда она взглянула на него, молодой человек знаками спросил у нее, для чего должен служить этот громадный горшок, не для еды ли?

Старуха отрицательно покачала головой.

— Пить? Минго? — продолжал Бенно.

— Нет! — Старуха закрыла глаза и склонила голову, затем указала на сосуд, на землю, но видя, что ее не понимают, взяла лопаточку из крепкого дерева и, вырыв небольшую яму, показала, что горшок зарывают в землю. При этом она опять указала на себя и закрыла глаза.

— Ну да, ну да! Теперь я понял! — воскликнул Халлинг. — Этот громадный горшок — ничто иное, как гроб. В него укладывают покойника и затем зарывают!

Подоспевший Тренте подтвердил догадку Халлинга.

— А где же они зарывают этот горшок?

— Каждый в своей хижине. Каждый раз, когда заготовленный мною горшок зарывают в землю с каким-нибудь мертвецом, я тотчас же изготовляю новый, — сказала старуха. — За это мужчины приносят мне рыбу и мясо, дрова и воду, а женщины — овощи и плоды, так как сама я стара и не могу добывать себе все это. Да, Тамунда стара, но она умеет делать такие рисунки, каких не умеют делать другие, да, поверьте мне!

— Ну, а если, например, умрет вождь, и его также хоронят в таком глиняном горшке? — спросил Бенно.

Глаза старухи засверкали, она знаком пригласила молодых людей следовать за собой и заковыляла в свою хижину. Здесь она поспешно раскидала кучу матиков, сваленных в углу и друзья увидели другой громадный горшок, совершенно черный, весь разукрашенный причудливыми белыми рисунками: тут были и зубцы, и круги, и какое-то чудовище с громадными глазами, и змеи, и развесистые пальмы, и парящие в высоте орлы.