Сокровища Перу - Верисгофер Карл - Страница 23

Педрильо позаботился подвесить гамак в тени двух громадных деревьев и перенес туда больного. Рамиро нашел доктора сильно изменившимся и ослабевшим. Он спал, тяжело дыша, и тревожно метался из стороны в сторону.

Покачав головою, содержатель цирка в раздумье отошел от больного. Если бы здесь, среди дремучего леса, да вдруг появилась злокачественная лихорадка, дело было бы плохо!

Тем временем там, на лужайке, все остальные сидели уже за трапезой. Хваленый минго в хорошеньких деревянных лоточках переходил от одного к другому. Сочное мясо жареной молодой козы распространяло приятный запах и уничтожалось гостями с неменьшим усердием и аппетитом, чем особое рагу из рыбы с прекрасным белым печеньем, напоминавшим хлеб.

Рамиро подошел и присел вместе с другими, но на душе у него было далеко не весело.

— Эти дикари, по-видимому, вовсе не бедны, — заметил Педрильо, — у них громадные запасы всякой снеди!

— Да, но все они как будто чем-то удручены, все как будто чего-то боятся, чего-то опасаются, — заметил Рамиро.

— Это правда!

В это время старая колдунья, вертевшаяся все время около яств, потащила куда-то по весьма почтенной порции всего предлагаемого гостям.

Михаил последовал было за ней, но она, обернувшись, погрозила ему кулаком.

— Грози, грози, — сказал Михаил, — а я уже побывал там!

— И что же ты там видел, в том углу за пологом? — спросили его сразу несколько голосов.

— Там стоит стол, на который старуха и кладет унесенное отсюда кушанье. Целые тучи летучих муравьев пожирают все это, а их в свою очередь поедает какое-то животное в блестящей броне и с остренькой мордочкой!

— Это броненосец! — сказал Халлинг, — если так, то тут поблизости должны быть постройки термитов.

— Право, эти фрутта-де-лобэ — настоящая манна небесная, — сказал кто-то, — я съедаю уже десятую штуку и теперь только чувствую, что у меня развивается аппетит!

— Да, здесь природа, кажется, дает людям все, чего они только могут желать, им остается только срывать и есть.

Поев досыта, путешественники длинной вереницей прошлись по деревне, наблюдая мирные занятия туземцев и их быт. Почти перед каждою хижиной был разведен небольшой плодовый сад, и маленький участок земли был засеян таро, маисом, маниоком и бобами. Перед хижинами играли и резвились совершенно нагие ребятишки, а старые и молодые женщины, сидя в своих садиках, ревностно отгоняли от своих посевов и посадок назойливых многочисленных птиц, готовых ежеминутно обрушиться на них целой тучей. Женщины или лепили горшки и кувшины из горшечной глины, или же плели из коры, стружек и соломы корзинки, матики и тому подобные вещи, имея постоянно у себя под рукой громадную деревянную трещотку, которую они быстро и ловко приводили в движение, как только на ближайших деревьях показывались дерзкие пернатые мародеры.

Среди крикливых пестрых попугаев, цепляясь, перепрыгивая и вечно ссорясь с ними, толпились бесчисленные маленькие черненькие обезьянки. Они отчаянно дрались из-за плодов фрутта-де-лобэ, отнимая их друг у друга, воровали молодые плоды, проворно и ловко шелушили зрелый маис, приводя в отчаяние бедных женщин, гонявшихся за ними с колотушками, оставляя на скамьях свои недоделанные глиняные сосуды, которые они украшали замысловатыми причудливыми рисунками с помощью острого камня и заостренных деревянных палочек.

Очевидно, эти дикари не были еще знакомы с металлическими орудиями и как будто еще принадлежали к каменному веку. Тут же, возле неоконченной гончарной работы или плетенья, лежали в маленьких плетеных корзиночках кисти из древесных волокон и краски.

Любезные, приветливые улыбки темнокожих туземок как бы поощряли молодых путешественников все разглядывать и осматривать их изделия; почти все женщины охотно все показывали и объясняли, как умели.

Проходя мимо старой колдуньи, все еще занятой варкой пенящегося напитка, Тренте попросил ее дать хлебнуть немного этого вкусного напитка.

Старуха отрицательно покачала головой.

— Он еще ядовит, — промолвила она, — тебе придется подождать, пока не выварится вся пена. Сырой плод маниока так ядовит, сын мой, что если ты покушаешь его, то тотчас же умрешь!

Говоря это, она продолжала усердно снимать пену с кипящего напитка.

— Здесь не ходите! Здесь нельзя! — окликнула старуха тех молодых людей, которые намеревались пройти по узкому проулку между хижин.

— А почему нельзя, бабушка? — спросил Бенно.

— Потому что этот проулок ведет к хижине вождя, только слуги его смеют приблизиться к нему и никто более.

— Что такое с вашим вождем? — спросил Бенно через Тренте. — Почему он так скрывается от всех?

— Несчастье! Великое несчастье грозит нам! — таинственно прошептала она. — Огонь истребит хижины наши и мужей, и женщин, и детей!

— Но скажи, бабушка, — осведомился Халлинг, — откуда же возьмется этот неумолимый огонь?

Старуха, точно заклиная, подняла обе руки кверху и сказала:

— Он спустится из облаков и вырвется из-под земли.

— Что она подразумевает под этим? Неужели какое-нибудь вулканическое извержение? Но как могут эти дикари заранее знать об этом? — рассуждал Халлинг. — Скажи нам, бабушка, когда это должно случиться?

— Этого нельзя знать! — отвечала она.

— И все это должно произойти из-за Тенцилея?

— Да, все из-за него! Правда, у него есть еще несколько добрых, надежных друзей, но что из того? Он останется в своей хижине и не выйдет больше из нее, и никто не ходит к нему. Он все равно, что мертв!

— Скажи нам, бабушка, — стал опять просить Халлинг, — не содержится ли ваш славный вождь в заключении там, в этой хижине? Уж не изгнали ли вы его из вашей деревни?

— Да, да, он в заключении, он пленник, но убить его нельзя, потому что Обия, Непорра и Баррудо — его друзья и стоят за него, а Непорра могущественный колдун, и может по желанию навлечь самые страшные несчастия на все наше племя. Вот потому-то Тенцилей жив, увы! Все еще жив! Ну, а теперь пейте, друзья! Это минго мы варили для вас. Поля наши изобилуют маниоком, а кленовый сок льется у нас рекой, пейте, чужеземцы, и будьте уверены, что мы охотно угощаем вас!

Тренте поспешно перевел слова старухи и с жадностью стал тянуть вкусный ароматный и крепкий напиток, тогда как белые умеренно пили его маленькими глотками из красивых бамбуковых чашечек. Ничего более им не удалось узнать о вожде Тенцилее и его таинственной истории.

— Дворцовый заговор в глухих дебрях девственного леса, — сказал, усмехнувшись, Рамиро, — право, это ужасно любопытно!

Теперь все маленькое общество вернулось на полянку. Здесь их глазам представилось удивительное зрелище: их мулы спокойно растянулись на мягкой траве, лениво пощипывая ее вокруг себя, а у них на спинах толпились с оживленным квохтаньем сотни кур, суетясь и усердно работая в качестве санитаров. Эти пернатые самаритяне с видимым наслаждением вырывали и склевывали клещей, впившихся в тело бедных мулов, которые с чувством благодарности предоставляли этим домашним птицам хозяйничать у себя на спинах. Освоившиеся с присутствием новых гостей собаки дикарей, подходя, зализывали ранки, оставшиеся после клещей, и таким образом довершали дело кур.

Солнце начинало уже садиться, тени деревьев ложились далеко на полянку. Друзья сложили всю свою кладь и все свои пожитки в отведенную для них хижину, в которой теперь было уже совершенно темно.

По приказанию одного из туземцев, маленький мальчуган притащил длинную палку из крепкого дерева, кусок древесной коры и немного легких сухих стружек. Кроме того, он принес два толстых узелочка, связанные между собою и обернутые какими-то растительными волокнами.

Тогда туземец положил кору на землю, воткнул в нее палку и принялся старательно крутить последнюю между ладонями рук. Спустя несколько секунд, дикарь ловко поймал концом сухой стружки вылетевшую искру и поджег стружкой сухую лучинку. Затем он достал из узла черный воск диких лесных пчел, скатанный наподобие свечей с фитильком в середине, которые тотчас же зажег. Вся внутренность хижины осветилась ровным приятным светом.