Похититель тел - Лаумер Джон Кейт (Кит) - Страница 12

— Я спросил, в чем дело? Ты что, ел ягоды сники?

— Не, — ответил Лафайет, но почувствовал, как произнес нечто вроде «ниф». — Я думал, может, этот зик-зик нашел червяка зазз, — ясно проступил смысл сквозь жужжание и пощелкивание.

— Я думаю, они пытались меня живьем съесть, — сказал О'Лири и услышал, как сам выводит такие же рулады.

— Хаз, ты хорошо себя чувствуешь? — Летающий человек подошел быстрой семенящей походкой. — Ты говоришь, как будто у тебя каша во рту.

— Если честно, — ответил О'Лири, — я не слишком хорошо себя чувствую. Боюсь, у меня головокружение от высоты. Ты не мог бы мне сказать, как быстрей спуститься?

— Сбоку, конечно, как же еще? — Летающий человек удивленно уставился на Лафайета. Он скользнул взглядом по крылу О'Лири, которое тот прислонил к стволу для опоры. — Эге… похоже… вот те раз, чего ж ты молчишь? Или это фриблярная кость сломана, или ковылять мне по земле!

— Полагаю, — ответил Лафайет, но вдруг ему показалось, что голос раздается откуда-то издалека. — Полагаю… это так… к тому же…

Сознание покрыла пелена тумана. Он сообразил, что его подхватили чьи-то руки, слышал над собой щебетанье и свист, чувствовал, что его несут по неровной тропе, поднимают, тянут. Он ощущал приступы боли от перелома, слабые и отдаленные, а потом — момент давления — давления внутри костей, в мозгу, мгновение странного головокружения, будто мир вывернулся наизнанку.

Затем была прохлада и тьма и запах камфары; он утопал в мягкой постели под шепот, растворившийся в мягком зеленом сне.

— Уже три раза, — проговорил он, просыпаясь. — Мой череп больше не выдержит.

— Чего, Тазло, милый? — прошептал мягкий нежный голос.

— Ударов тупым предметом, — ответил О'Лири.

Он с трудом открыл глаза и взглянул на пикантное женское лицо, склонившееся над ним с выражением нежного участия.

— Бедный Тазло. Как это случилось? Ты всегда так искусно летал…

— Ты правда здесь? — спросил Лафайет. — Или это еще сон?

— Я здесь, мой Тазло. — Мягкая рука с изящными пальцами нежно дотронулась до щеки Лафайета. — Очень больно?

— Очень, если учесть, что мне пришлось вынести. Странно. Хожу месяцами, да что там месяцами — годами, ни разу не споткнувшись, и вдруг — бам, плюх, бах! И мою голову начинают использовать как макет для отработки ударов. Вот как я всегда могу сказать, что приключение начинается. Но больше я уже не в силах терпеть.

— Но теперь ты в безопасности, милый Тазло.

— У-у-у-х, — он лениво улыбнулся девушке. — А вот и награда за непоседливый образ жизни: эти восхитительные сновидения перед пробуждением.

Он осмотрел комнату. Она была круглая, стены из дерева вертикальной структуры. Темный отшлифованный пол, очень высокий потолок, теряющийся в сумраке, сквозь который пробивался луч света. У кровати, на которой он лежал, была резная подставка и мягкий как пух матрац.

— Полагаю, минуту спустя я обнаружу, что сижу на острой ветке на высоте сто ярдов над узким ущельем, которое поросло кактусами или кишит крокодилами, — покорно сказал он, — но пока мне не на что пожаловаться.

— Тазло, пожалуйста… — Ее голос прервался от сдавленных рыданий. — Говори вразумительно, скажи, что ты знаешь меня, твою маленькую Сисли Пим.

— Ты Сисли Пим, моя милая?

— Я Сисли Пим, твоя суженая! Ты меня не помнишь?! — Миниатюрное личико сморщилось от слез, но она сдержалась усилием воли и выдавила слабенькую улыбку. — Но ты не виноват, я знаю. Это ты ударился головой и стал странным.

— Я странный? — Лафайет снисходительно улыбнулся. — Я единственный нормальный во всем этом глупом сновидении, нет, ты, Сисли, не глупость, ты просто восхитительна…

— Ты так считаешь? — Она очаровательно улыбнулась. При слабом освещении Лафайет решил, что ее волосы похожи на султаны из перьев. Бледно-фиолетовые, они обрамляли ее лицо сердечком.

— Да, конечно! Но все остальное — это мои типичные сновидения перед тем, как проснуться. Вот и этот язык, на котором я говорю, всего лишь плод моего подсознания для завершения окружающей картины — просто тарабарщина какая-то, но сейчас он кажется вполне осмысленным. Плохо, что я не могу записать это на магнитофон. Интересно было бы узнать, имеет ли этот язык свою систему, или это просто набор случайных звуков.

— Тазло, пожалуйста, не надо! Ты меня пугаешь! Ты… ты даже говоришь не по-своему!

— Действительно, — признал О'Лири. — На самом деле меня зовут Лафайет О'Лири. Но не пугайся, я не опасный.

— Тазло, не надо! — прошептала Сисли. — Вдруг Уизнер Хиз тебя услышит?

— Кто это?

— Тазло, Уизнер Хиз — смотритель Таллатлона! Он может не понять, что ты просто бредишь, потому что ударился головой! Он может всерьез принять твои речи, будто ты кто-то другой! Вспомни, что случилось с Фуфли Ханом!

— Боюсь, я забыл. Что случилось с бедным стариком Фуфли?

— Они… Они заставили его слушать пение до умопомрачения.

Лафайет прищелкнул языком:

— Сисли, если уж кто высидит на концерте королевской филармонии Артезии, то никакой другой хор ему не страшен. — Лафайет сел и ощутил острую боль в пояснице. Эта боль начиналась где-то в воздухе фута на два выше и влево от лопатки. Он повернул голову и увидел кипу белых повязок, из которых торчали довольно грязные золотисто-коричневые перья.

— Как… вы все здесь?

— Кто? — тревожно спросила Сисли. — Тазло, надеюсь тебе не мерещатся невидимые враги?

— Я говорю об этих чертовых крыльях, — ответил Лафайет. — Мне снилось, что я летел по воздуху легче легкого, а потом разбился о верхушку дерева. Затем последовало нечто вроде нападения плотоядных голубей, потом появился человек-птица и… и это все, что я помню. — Он потер голову. — Смешно, сейчас мне следовало бы уже проснуться и хорошенько повеселиться по поводу всего этого.

— Тазло, ты бодрствуешь! Разве ты не видишь? Ты здесь, в Таллатлоне, со мной!

— А до того как я начал летать, — продолжал Лафайет, хмурясь от напряжения мысли, — я был изолирован на вершине горы. Совершенно явная символика, отражающая мое ощущение изоляции вкупе с проблемой. Понимаешь, я нашел Главный Референт — разновидность прибора вероятностных энергий, думаю, украденного из Центральной. Я ужасно намучился, пытаясь добиться разговора с властями…

— Тазло, забудь об этом! Это был просто страшный сон! Теперь ты проснулся! Ты совсем поправишься, как только заживет твое крыло!

— Я считаю, что если восстановить все события сна сразу же после пробуждения, то можно зафиксировать его в сознательной памяти. Итак, надо подумать: в пещере находился человек — это было привидение. Он был, пожалуй, под чарами, если не учитывать, что логическая часть моего мозга сохранила нечто под названием STASIS POD, чтобы все рационализировать. Предположим, он олицетворяет Мудрость. Но факт его нападения наводит на мысль, что у меня скрытый страх перед непознанным.

— Тазло, может, нам выйти на солнышко, чтобы рассеялись эти нездоровые фантазии…

— Постой, это же очень интересно. Я и не знал, что можно проводить самопсихоанализ, разбирая собственные сны! Я всегда думал, что верю в Науку, а на самом деле она меня подспудно пугала! Так, теперь посмотрим: был еще старичок, похожий на ангелочка. Он нашел меня, когда я упал с утеса, принес меня домой и накормил роскошным завтраком, — Лафайет улыбнулся при воспоминании.

— Тогда даже не казалось странным, что у человека, живущего в травяной хижине, полный холодильник гастрономических продуктов.

— Ты голоден, Тазло? У меня прекрасный большой булфрут, только что сорван.

— Конечно, отчего бы и нет? — Лафайет довольно улыбнулся девушке. — Я могу попробовать все, что в этом сне, включая тебя… — Он поймал ее руку и нежно поцеловал в губы.

— Тазло! — Сисли взглянула на него, и было ясно, что она приятно удивлена. На близком расстоянии он видел бархатисто-гладкую поверхность ее щеки, длинные ресницы, обрамляющие светло-зеленые глаза, и пушистые кудрявые перья на гладком лобике.