Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Другое небо

Алейник Александр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Другое небо - Алейник Александр - Страница 6

Изменить размер шрифта:

* * *

Одинокие мы, одинокие

головы над тротуарами…

Девушки проходят голоногие,

девушки, томящиеся парами.

В воздухе сиреневом угаснувшем

ветви зеленеющие плавают.

Набухают губы кровью красною —

розовые голуби двуглавые.

Над мостом, над бедными предместьями,

медленно Медведица затеплится,

медными лучами в перекрестии

смерти отодвинутой и сердца.

В этом дне такое было небо,

топкое, на площадях уснувшее,

что разгуливать опасно было мне, Бог

обок шёл. И к шёпоту прислушивался.

башня «Дания»

«… на свете много есть такого, что недоступно»…

У. Шекспир. «Гамлет»

Я в башню, под названьем «Дания»,

вхожу из среднерусской местности,

в которой изнываю от познания

своей непоправимой бесполезности.

Я вижу переполненные комнаты,

где спят вповалку, пьют и развлекаются.

Там девушка под одеялом скомканным,

луна в окно… и мы в ней кувыркаемся.

Я будто бы учусь в кирпичном домике

скучнейшей, гнилозубой филологии.

На самом деле, все-то мои помыслы

обращены на радости недолгие.

Я чувствую, что милая прелестница

ко мне охладевает, чаще хмурится.

Однажды мы спускаемся по лестнице,

ступенька за ступенькой, к серой улице.

Сугробов осязаемое таянье.

Сосулек убивающихся песенка.

Красавица моя, простая моя,

частит, щебечет что-то резвенькое…

Она — налево, я — на лекции,

но заворачиваю в запах кофе.

Накрапывает дождик. Он, как флексия,

на отглагольной дали, ртутной кровью.

Мне надо уезжать. Пора расстаться мне

с ученьем удручённым и с подружкою.

Я представляю утренние станции,

чай в подстаканнике и небо русское.

Плетни. Заборы. Белые уборные.

И — с поворота рельс — дорога дальняя —

и даль сама — зашмыганная — сорная,

с кирпичной башней, под названьем «Дания».

* * *

Людмиле Шаковой

В хороших садах вселенные полных лун

мерцают сквозь нервное мессиво колеблемых ветром листьев,

ветер безумен, вспыльчив, нетерпелив и юн,

и напор печали неистов.

Потому что как всё, как все, вечер должен пройти,

уехать на поворачивающейся игольчатой карусели.

Разве дано забыть, что у всех впереди,

неминуемом «впереди», когда мир обернётся постелью,

вместе с погодами, пагодами, городами, людьми,

походами на Восток, дорогами и горами.

Чёрные небеса истоптаны лошадьми,

осёдланными для нас, заботливо, и не нами.

О, жестяная музычка, шарманочный перезвон…

Лампочки так раскрашены, невозможно не рассмеяться,

наблюдая, как улетают пол, человек, газон,

ошарашенные деревья далеко внизу суетятся.

Хорошо бы, отпутешествовав, разыскать такой уголок:

в растворённом окне — островитянки, неводы, чайки,

а в камине позванивает уголёк

и слышно шараханье волн в ста шагах от кресла-качалки.

* * *

Здравствуй, смотритель цветов: жёлтого, бурого, чёрного,

ветра сырого, веток, распяленных на фасадах,

полумусульманское небо помешано на маленьких чётках —

чётких окошечках…

мутный мёд, мутный мёд для несытого взгляда!

Вслушайся в тихую жизнь, истончающуюся незаметно

на мелькание тополей, моську,

морщины остолбеневшей старухи,

всё застыло на родине, на неизменных бедных

улицах, поднимающих кирпичные руки

к страшному полнолунью, будто упрашивая о пощаде,

потому что у нежности целого неба в июньской ночи

нет им ответа, нечего дать им,

и они сворачиваются под набрякшее веко в горячую точку.

неисчерпаемые люди

Когда сограждан хмурые черты

разглядываю в утреннем сабвее,

глухое одиночество Нью-Йорка,

двуногое, с конвейера платформ,

читаю в произвольном беспорядке

рассыпанного механизма счастья.

Как будто схему сборки потеряли

и стала каждая деталь энигмой,

так как же приложить одну к другой?

Состав любого жителя Земли

и анатомия его терпенья

вполне понятны, в общем повторимы,

но поразительна безмерная свобода

неповторимых вариантов человека:

так много их и так разнообразны

и внешний вид его и сочетанья качеств,

что я невольно думаю о том

Сознаньи, чья фантазия способна

творить неисчерпаемых людей.

Не это ли простое наблюденье

доказывает, что причина мира

есть вольное паренье Духа,

чья цель таинственна, а время непомерно…

* * *

Больше всего я на свете любил

с моста смотреть в текущую реку,

чтобы буксирчик зачуханный плыл

и облака налетали с разбегу

на горизонт, чтобы ветер рябил

бедную воду, будто монеты

рук миллионы швыряют в неё,

чтобы вернуться сюда, так приметы

нас уверяют. И боги моё

ей подношенье приносят из Леты.

Разве подкупишь? Забывчивей нет

вещи на свете, и разве оставишь

взгляда и губ, или пения след

в ней, не имеющей памяти, клавиш,

чистых страниц, разрушенья примет.

О, амнезия воды