Спасатель. Серые волки - Воронин Андрей Николаевич - Страница 50

Зато, когда он заговорил непосредственно о деле, налета комизма в его манерах и речи как не бывало, и Андрей был ему за это очень благодарен: сам он никакого веселья не испытывал уже давненько и гдето на третьей или четвертой минуте разговора почувствовал возрастающее желание прекратить все эти одесские хиханьки да хаханьки одним точным, хорошо рассчитанным ударом по сопатке. И то ли господин АнтониоАнтоновКацнельсон это почувствовал, то ли такова была его стандартная манера ведения деловых переговоров, но, как только дошло до конкретики, шуткиприбаутки исчезли без следа вместе с утрированным одесским акцентом.

«Я без бумаг и печатей вижу, что вы хорошо знакомы с сеньором Французовым и его обстоятельствами, – сказал он. Тут возможны два варианта: либо дело обстоит именно так, как вы говорите, и вы действуете во исполнение предсмертной воли моего клиента, либо вы, а следовательно, и молодой человек, невзирая на его юный возраст, работаете на врагов Французова, являясь, так сказать, их полевыми агентами. Просьба ваша будет удовлетворена в любом случае – мне это несложно, а моему клиенту уже не может навредить. В первом случае молодой человек получит все, о чем вы просите: временное, и притом весьма комфортное, пристанище, кров над головой, недурное пропитание, обслуживание, массу новых приятных впечатлений и беспрепятственный, никак не ограниченный доступ в Мирную информационную сеть. Во втором он будет иметь все то же самое плюс солидный срок заключения в одной из местных тюрем – я вам это гарантирую, и я же клянусь своим честным именем, что местные тюрьмы – не сахар. Поэтому советую хорошенько подумать, прежде чем мы продолжим наш приятный во всех отношениях разговор…»

Горечь, прозвучавшая в смехе Андрея, кажется, убедила господина адвоката лучше любых слов, и Липский отбыл, пребывая в уверенности – дай Бог, чтобы не беспочвенной, – что оставил своего наполовину пасынка в надежных руках.

Следующий раз он проснулся, когда за иллюминатором самолета уже царила глубокая, беспросветная тьма. В ней не было ни верха, ни низа, ни луны, ни звезд – ничего, по чему сумел бы сориентироваться в пространстве и времени древний мореход. Толстый сосед, умиротворенный выпитой водкой и своей принадлежностью к богоизбранной нации, мирно похрапывал, но производимые им звуки уже не проникали в сновидения Андрея Липского, а если и проникали, то вполне деликатно – так, что, проснувшись, он этого уже не помнил.

Древние мореходы в подобных случаях ориентировались по скорости и направлению ветра, исходя из своего последнего местоположения. Последним местоположением Андрея Липского был Мехико; скорость была ему приблизительно известна, а направление не имело большого значения: это уже была забота экипажа. Собьются с курса и брякнутся оземь на какомнибудь безымянном тропическом островке – значит, такова воля провидения. Значит, останется только строить шалаши из пальмовых листьев, вязать плоты из бамбука и надеяться, что однажды на этот же островок плюхнется «боинг», везущий небезызвестных господ: храброго Портоса, любезного Арамиса и доблестного д\'Артаньяна…

Окончательно проснувшись, он посмотрел на часы. Подвешенная на тонкой нити вероятностей, собранная из легкосплавных материалов, начиненная живыми человеческими душами пузатая сигара болталась между землей и небом уже без малого пять часов. Учитывая скорость полета и полагаясь на удачу, можно было надеяться, что серединная точка маршрута осталась позади.

Словом, если следовать методу древних мореходов, думать надлежало уже не о том, что осталось позади, а о том, что ждет за далеким горизонтом – чистить пострадавшие от морской соли ружья, клинки и кирасы, сушить порох и отливать в глиняных формах несущие неведомому врагу смерть тяжелые свинцовые шарики пуль.

Враг, впрочем, уже не был неведомым. В ходе одного из разговоров, состоявшихся в клинике, Французов обмолвился, что один из его прежних приятелей стал заместителем генерального прокурора. Другой достиг больших высот на поприще тылового обеспечения доблестной российской армии, а третий выбился в члены главного законодательного органа страны – словосочетание, с какой стороны ни глянь, достаточно неприличное, но из песни слова не выкинешь. И потом, каждый рассуждает в меру своей испорченности – так, помнится, говорили в школе, где учился Андрей Липский.

Поименный список несовершеннолетней дворовой шпаны, что не давала покоя тогда еще свежеиспеченной пенсионерке Фаине Яковлевне, был составлен со слов почтенной дамы пронырливым Женькой. Он – понятное дело, список, а не Женька Соколкин – пересекался с добытыми Мартой списками генпрокурорского, генштабовского и госдумовского корпусов ровно по трем позициям: Владимир Николаевич Винников – заместитель генерального прокурора, он же Законник, он же любезный Арамис; Василий Андреевич Макаров – генералполковник, один из заместителей по тылу самого главнокомандующего, по совместительству доблестный д\'Артаньян; Илья Григорьевич Беглов – сын дворничихи Раисы Бегловой, рецидивист с тремя отсидками за спиной, депутат Госдумы, он же храбрый Портос…

К списку следовало добавить исполнителя – рано поседевшего симпатягу байкера с шестизарядной мортирой под мышкой и его знаменитыми, оставляющими легкоузнаваемые следы, шибко импортными ботинками. Все это вместе применительно к ситуации воскрешало в памяти классическую сцену из «Золотого теленка», когда Паниковский и Шура Балаганов, тыча друг в друга ладонями, с нарастающей агрессией вопрошали: «А ты кто такой?!»

«А кто я такой?» – уже не впервые спросил себя свободный журналист Андрей Липский и честно, тоже уже далеко не впервые, ответил себе: «Против них – никто. Вольный писака, ноль без палочки – плюнуть, растереть и забыть. Ну, и?..»

– Под крылом самолета о чемто поет зеленое море тайги, – тихонько промурлыкал сосед и, вдруг открыв глаза, спросил: – Может, всетаки вмажем?

– Да спи ты уже, дед Мазай! – раздраженно отмахнулся Андрей.

– Sorry, – отчегото вдруг перейдя на язык Шекспира, сказал толстяк. – I\'m late. London is the capital…

– Окстись, – сказал Андрей, – на баню лезешь. Какая тебе еще «capital of Great Britain»? Спи давай, полиглот!

– О\'кей, – сказал толстяк и послушно захрапел.

Андрей мысленно пожурил себя за неосторожность, с которой одним махом пустил насмарку всю свою конспирацию, а потом решил: ничего страшного. Сосед, мягко говоря, нетрезв и наутро вообще вряд ли вспомнит этот короткий, спросонья, ночной разговор. А если вспомнит, то решит, что это ему приснилось, – после буритос, знаете ли, еще и не такое может присниться.

6

Андрей остановил машину за два квартала от места, которое с некоторых пор называл своим домом, расплатился с непривычно молчаливым, угрюмым таксистом и вышел. Такси укатило, волоча за собой подсвеченный красными огнями задних габаритов шлейф пара из выхлопной трубы. Накрапывал мелкий дождик, было прохладно. Андрей поднял воротник легкой спортивной куртки, надвинул на глаза длинный козырек кепи, вскрыл свежую пачку «честерфилда», закурил и, сунув руки в карманы, неторопливо зашагал под дождем туда, где его никто не ждал.

При большом желании в его теперешней без малого бродяжьей жизни можно было найти чтото забавное и даже вселяющее оптимизм. Он заново привыкал к тому, от чего отвык давно и, казалось бы, навсегда: общественному транспорту, обшарпанным, засаленным обоям, ржавой раковине в ванной, текущим кранам, бугристой неудобной постели, перекусонам на бегу и прочим прелестям нищего, неустроенного холостяцкого быта. Спору нет, это бодрило, но, признаться, уже начало потихонечку надоедать, как рано или поздно надоедает любая игра.

Почти пустая спортивная сумка висела у него на плече, потихонечку тяжелея от впитывающейся в якобы непромокаемую синтетическую ткань дождевой воды. Внутри чуть слышно побрякивало в такт шагам обычное снаряжение вольного охотника за сенсациями: диктофон, фотоаппарат, запасные аккумуляторы к тому и другому, несколько шариковых ручек и карандашей и прочая мелочь, в числе которой с некоторых пор присутствовал предмет, ранее не входивший в список журналистской амуниции Андрея Липского. Таскаться по городу с этой штуковиной было непривычно и, по правде говоря, страшновато; никогда до сих пор Андрей этим не занимался и даже не предполагал, что однажды выйдет из дома с заряженным пистолетом в сумке. Но, как сказал один из его любимых литературных персонажей, жизнь диктует нам свои суровые законы. Им приходится подчиняться, и Андрей подчинялся, хотя, честно говоря, чувствовал себя при этом довольно глупо, поскольку не знал, будет ли от этого хоть какойто толк. Стрелять он умеет, это верно, и, прицелившись в мишень, скорее всего, не промахнется. Вот только дадут ли ему прицелиться? Ведь, если дойдет до дела, тип с пистолетом, в которого придется стрелять, будет отнюдь не бумажный, как в тире у Кошевого…