Спасатель. Серые волки - Воронин Андрей Николаевич - Страница 2

– А генералто наш прав, – посасывая из большой стеклянной кружки колючий хлебный квас, поддержал хозяина третий участник посиделок. Он был невысокого роста, располневший, с обширной лысиной, которую старательно и безуспешно маскировал длинной прядью, зачесываемой справа налево. Сейчас эта прядь, намокшая в процессе омовения, косым треугольником пересекала его незагорелый лоб, почти касаясь левой брови. Лицо его напоминало ком непропеченного теста, маленькие бесцветные глазки близоруко щурились, а вялый рот, тоже маленький, будто пересаженный с чужого лица, брезгливо кривился. – С такими украшениями никакого компромата не надо. Один раз показать тебя избирателям в натуральном виде – и конец карьере.

– Что вы привязались? – огрызнулся Беглов. – Свести, свести… Легко сказать – свести! Я, между прочим, свои мозги тоже не на помойке нашел. Думаете, не сообразил изучить вопрос? Свести легко то, что набили в салоне, профессиональной машинкой, специальными красками. А в том салоне, где я обслуживался, пользовались рояльной струной и жженкой. Что такое жженка, знаешь? Жженая резина пополам с мочой. Это, братец ты мой, хрен каким лазером выведешь. Что мне теперь – целиком с себя шкуру срезать? Да и потом, где гарантия, что, пока я под наркозом буду валяться, какойнибудь ушлый докторишка мою спину на мобильный не сфотографирует? Выложит в Интернет, и будет ровно то, чем ты, – обратился он персонально к близорукому, – меня стращаешь: появление перед электоратом в натуральном виде. Не заголяться в общественных местах – оно, знаешь, и дешевле, и проще.

– Да ладно, распетушился, – сказал близорукий. – Остынь, слуга народа!

«Слуга народа» стиснул челюсти так, что хрустнули зубные протезы. Со времени его последней отсидки прошло уже полтора десятка лет, но есть привычки, расстаться с которыми так же сложно, как с тюремными татуировками. На некоторые слова и выражения он до сих пор реагировал весьма болезненно и, с точки зрения простого, законопослушного гражданина Российской Федерации, незнакомого с тонкостями лагерного этикета, неадекватно. В данном конкретном случае ситуация усугублялась тем, что собеседник, допустивший в отношении Ильи Григорьевича оскорбительное сравнение с петухом, по долгу службы знал упомянутые тонкости назубок и, следовательно, дразнил Беглова намеренно, проверяя его нервную систему на прочность. «Хрен тебе, гнида прокурорская!» – подумал Илья Григорьевич и молча хлопнул стопку ледяной водки, закусив шашлычком из кабанины. Для его искусственных зубов мясо было жестковато, но здесь собралась не та компания, чтобы качать права по мелочам. Да и потом, кабан – он и есть кабан. При его образе жизни мясо просто не может быть нежным; оно, как и медвежатина, – пища настоящих мужчин, к числу которых Илья Григорьевич с детства привык автоматически причислять себя.

Генерал Макаров последовал его примеру, налив стопку до краев и осушив ее одним махом. Пощелкав пальцами над блюдом с шашлыками, выбрал кусочек посочнее, присовокупил веточку петрушки, сунул за щеку и аппетитно захрустел.

– К шашлыкам полагается кинза, – стыдливо поправляя на пухлой груди съехавшую простыню, сообщил близорукий.

– Так то к бараньим, – с набитым ртом невнятно возразил генерал. – Эх, ты, знаток! И потом, терпеть не могу эту вонючую гадость. Ты знаешь, что второе название кинзы – клоповник? А за бугром ее называют кориандром, от латинского «корис», что в переводе означает «клоп». А почему? А потому, что клопами смердит… Эх ты тютя! Генеральный прокурор должен быть культурным человеком, а тебе простые вещи невдомек.

– Точно, – с удовольствием поддакнул депутат Беглов, наливая себе еще стопочку.

– Я не генеральный, – поправил собутыльников близорукий, – а всегонавсего заместитель. И даже не первый.

– Потому и не первый, что темный, – объяснил генерал. – Какие твои годы! Учись, расширяй кругозор – глядишь, и до генерального дорастешь. Генеральный прокурор России Владимир Николаевич Винников – звучит?

Винников криво, нерадостно улыбнулся непропорционально маленьким ртом и приложился к кружке с квасом, проигнорировав придвинутую Бегловым стопку водки.

– Чтото ты, Николаевич, нынче кислый, – вскользь заметил генерал Макаров. – Не пьешь, не ешь, рожу кривишь… Что, Володенька, невесел, буйну голову повесил?

– Зато вы, как я погляжу, всем довольны, – сказал заместитель генерального прокурора. – Знаете, как называется это наше застолье? Пир во время чумы!

– Ну что за человек? – обратился хозяин к Беглову. – Вечно у него все не слава богу!

– Дать бы ему в табло, – поддержал его депутат, – да нельзя – засудит, крючкотвор. А между прочим, сам все это затеял. Надо, говорит, собраться, сто лет не виделись…

– Да, – сказал генерал, – так и было. Оторвал от дел, организовал, понимаешь, выходной посреди недели, и сам же норовит всю обедню испортить. Не человек – ходячий феномен! Сидит, почитай, в чем мать родила, а все равно с камнем за пазухой. И как это у него получается?

– Работа такая, – тоном, в котором явственно слышались отголоски природной неприязни бывалого сидельца к стороне государственного обвинения, пояснил Беглов, – без подлянки никуда.

– Нуну, – кислым тоном произнес Винников, – веселитесь. Посмотрим, что вы запоете, когда узнаете то, что знаю я.

– И что же это? – воздержавшись от предположений, довольно благодушно поинтересовался Макаров.

– Француз возвращается, – без дальнейших проволочек сообщил Владимир Николаевич и откинулся на спинку дубовой скамьи, мрачно наслаждаясь наступившей после этого сообщения немой сценой.

2

Любопытное солнце, выставив рыжую голову изза соседнего высотного здания, заглянуло в квартиру, расчертив пол и стены длинными косыми тенями. Лиза пошевелилась, и, повернув голову, Андрей увидел, что она смотрит на настенные электрические часы. Он сейчас же услышал их размеренное тиканье; привычное настолько, что уже не воспринималось сознанием, сейчас оно звучало назойливо, раздражающе, как записанный на пленку голос в телефонной трубке, напоминающий о необходимости своевременно оплатить накопившиеся счета.

Предчувствие его не обмануло, и раньше, чем Андрей успел сообразить, откуда растут ноги у данной ассоциации, Лиза одним движением села на кровати. Еще одно движение – и плавный изгиб ее обнаженной спины скрылся под складками шелковой ткани.

– Что такое? – не скрывая разочарования, спросил Андрей. Он знал, что такое, потому что, как и Лиза, прекрасно видел часы на стене и даже умел узнавать по ним время.

– Не валяй дурака, – сказала Лиза и поднялась, запахивая халат. – Уже половина четвертого, Женька вотвот вернется.

Андрей тяжело, длинно вздохнул.

– Сто пятьдесят квадратных метров, – капризно произнес он, – два этажа, шесть комнат, гуляй – не хочу! Парню семнадцатый год, и неужели ты всерьез думаешь, что он не догадывается, чем мы тут занимаемся в его отсутствие?

– Может, и не догадался бы, если бы ты пореже на это намекал, – расчесывая перед зеркалом волосы, заметила Лиза.

– Да, я такой, – самодовольным тоном отпетого негодяя сообщил Андрей. – Целиком состою из грязных намеков и инсинуаций, преследующих определенные цели – тоже, разумеется, грязные. И коль скоро эти цели уже, можно сказать, достигнуты, коль скоро все всё понимают и обо всем догадываются, может, мы, наконец, перестанем прятаться?

– Тебе просто лень вставать, – сказала Лиза.

– Не надо валить с больной головы на здоровую, – потягиваясь, возразил Андрей. – Это не я, это твой сын лентяй и лоботряс. Посмотри, какая погода! Лето на дворе, солнышко светит – живи и радуйся! Гоняй в футбол, ухаживай за девушками, загорай, купайся… Так нет же, ему необходимо круглые сутки торчать дома за компьютером, мешая родной матери налаживать личную жизнь!

– Ты прекрасно знаешь, что он всерьез увлечен программированием, – напомнила Лиза.

– Как бы не так! Матерям свойственно заблуждаться по поводу своих любимых чад. Если он там чтонибудь и изучает, то уж никак не программирование. Фотографии голых тетенек в Интернете – вот истинный предмет его изучения!