Византия - Ломбар Жан - Страница 11

Зеленых волновал его голос, от которого веяло борьбой. Как часто рукоплескали они ему, как часто выносили его со скачек на своих плечах под пение гимна Акафиста. Он воспламенился. Живо восстали в памяти его внушения игумена, в беседах своих обсуждавшего союз Евстахии и Управды. Как-то игумен посоветовал ему посетить одно из собраний Зеленых у слепцов, и вместе с Сепеосом и Гараиви призвать их к борьбе за престол в пользу обоих детей.

Заговор как бы обрастал силой, деньгами и вождями. Он объединил Зеленых, теперь уже готовых с оружием в руках напасть на Самодержца Константина V.

На Солибаса устремлены были пытливые взоры. Но не бесплодно ли надеяться на слепцов, подстрекать их, бороться для них за престол Базилевса, которого, отстраняя остальных, исключительно для себя жаждал каждый из пяти братьев. И Зеленые вспоминали их распри, пререкания, их взаимное недоверие, ненасытное честолюбие. Вспоминали безумие братьев, ущербность их помраченного мозга, недоступного согласию и братской дружбе. Евстахия сейчас подрастает, – разве пристало ей вечно быть безучастной игрушкой этих жертв Филиппика, которые скорее умрут, чем отрекутся в ее пользу, хотя она воплощает надежду, юность, девственность, а они – старческую дряхлость и бессилие?

Имя Управды было знакомо им. Они слышали о нем ранее от Зеленых, которые следовали за Солибасом. Вопрос казался исчерпанным. Решение, принесенное Солибасом вместе с Гараиви и Сепеосом, радовало их. Они заметили блеск одобрения в глазах Евстахии, и это подкрепило их уверенность, что они не изменяют делу крови эллинской, так как торжество этой именно крови будет целью объединенного восстания. И не обращая больше внимания на слепцов, разъяренных своим одиночеством, они окружили возницу, лодочника и спафария.

__ Мужи доблестные и отменные! Вы знаете, конечно, этого Управду, которого мы возведем на престол Базилевса, чтобы через Евстахию, которая соединится с ним, вступило потомство Феодосия в Великий Дворец.

Так восклицали Зеленые. В пылу боевого усердия, один из них сжал даже кулаки, закрыл глаза.

– Мы будем рукоплескать Управде, так как победим с ним Голубых, и Солибас стяжает достаточно серебряных венцов, чтобы несли его Зеленые на плечах!

Кипели негодованием слепцы:

– Уходите! Покидайте нас для этого Управды! Нашего золота, Зеленые, нашего дворца не видать больше вашим вождям. Мы сможем покорить Империю и без вас!

Они удалились в сопровождении встревоженных слуг, тучных евнухов, глухонемых, ничего не говоривших и не слышавших, одетых однообразно в зеленые тоги под цвет мозаики стен. И Иоанникий, обернувшись, произнес суровым голосом, вытянув в пространство отягченную ларцом руку:

– Они обманывают вас: Сепеос и Гараиви, и ваш возница Солибас, да, обманывают, и вы убедитесь скоро в этом. Мы отстраняемся от вас!

Не выпуская из рук глобусов и ларцов, слепцы осыпали друг друга жгучими упреками в одной из смежных зал. Безмолвно увели Евстахию слуги в зеленых одеяниях, и очарованная возвещенным, она улыбалась и кланялась. Часто доводилось ей присутствовать на собраниях Зеленых, на которых обсуждались замыслы восстания, но слепцы всегда мешали заговорщикам, полные взаимной ревности и недоверия. В глазах ее собрания эти превратились в обряд, который приходилось исполнять на пути к достижению венца Империи. Она знала, что отец отца ее, Аргирий, предполагал передать после себя венец этот ей, минуя братьев.

– Ты слышал? – прошептала она согбенному старцу, поспешившему раздвинуть перед Сепеосом и Гараиви завесу, закрывавшую угловой выход. – Есть Управда в Византии, и он станет Базилевсом. Гибреас, по совету которого я ношу всегда жезл в виде драгоценной красной лилии, внушил мне, что я буду его супругой. Я повлияю на Зеленых, и они помогут мне.

Ее природное честолюбие прониклось чистой надеждой внедрить православие, как проповедовал его Гибреас в часто посещаемом ею монастырском храме, и в брачном союзе этом ей мерещилось нечто в высшей степени вдохновенное: некое господство родного ей племени эллинского и племени славянского, неисчислимые полки которого стекались к границам Империи. Оба народа эти покорят вселенную. Дети детей их будут царствовать в Византии под сенью Теоса, Иисуса и Приснодевы, и отныне законом для народов трех материков сделаются повеления, исшедшие из Великого Дворца, в котором воцарятся она и будущий супруг ее.

Зеленые расходились. Одни направились к стенам, замыкавшим город с суши. Другие спустились по мшистым берегам Лихоса, кучками рассеялись по аллее Побед и прощались, прикладывая палец к губам, как бы внушая себе блюсти тайну. Сепеос, Гараиви и Солибас расстались у синевшего бордюра перед аллеей Побед, обрамленной дворцами, в которых за занавесями этажей мелькали белые лица женщин, украшенных драгоценностями. Наибольшей решимостью казался проникнут Сепеос. Союз славянина и эллинки вселял надежду на рождение династии и объединение усилий Управды и слепцов. И это наполняло его великой радостью, придавало неподдельную отвагу голосу его и осанке. Его воодушевлением прониклись Солибас и Гараиви. Лодочник хотел немедленного разрушения Святой Премудрости, где царил во имя соображений государственных патриарх-скопец, в котором игумен видел своего врага. Солибас обещал одержать на бегах много побед над Голубыми для Зеленых, которые будут властвовать в Империи Востока, возрожденной Управдой и Виглиницей. Сепеос доказывал, что необходимо поднять мощное восстание, не дожидаясь таинственного оружия, обещанного Гибреасом для Зеленых, и мечтал, как он средь бела дня нападет в Ипподроме на Константина V и умертвит его на глазах сотен тысяч зрителей. Меч его пронзит, – хвалился он, – не только Константина V, но и высших сановников: Великого Правителя Дворца, Великого Друнгария, Великого Логофета – степени эти перейдут, несомненно, к ним троим, – Протостатора, Протовестиария, Великого Стратопедарха, Блюстителя Певчих, Великого Архивариуса, Протиэракария, Протопроэдра, Проэдра, Великого Миртаита, Каниклейоса, Кетонита, Кюропалата! Заметив на лице Гараиви сильную досаду, которая всегда забавляла его, он прибавил, что Виглиница после стольких подвигов охотно наречет его своим супругом – она, которой суждено стать сестрою Базилевса.

Гараиви отвязал свою ладью, спрятанную под Золотыми Вратами, и возвратился в Византию тем же путем, каким приплыл.

V

Дневной свет растекался под сводами, золотил ризу молящейся Приснодевы, разгонял туманный сумрак монастырского храма и обнажал его сверкающую наготу, постепенно освещая свод с четырьмя фигурами ангелов, имевшими мощный торс и руки, простертые в бесконечность Небес и держащие трубы, словно кресты на покровах рак, извлеченные на свет Божий из замогильной бездны. Изображение Иисуса лучилось золотом над карнизами обеих галерей, на которых изображены были мифические животные – павлины, голуби и агнцы – под сенью символического винограда, листва которого раскидывалась удивительными сочетаниями. Показался священник Склерос. С механической правильностью опускалась и подымалась в беззвучном смехе его борода, похрустывали в такт зубы. Он нес зажженную восковую свечу, в свете которой рыжая борода его горела еще ярче, и ронял в бороду слова, весело подхватываемые эхом пустого храма. Быстро закрыв за собой дверь узкого прохода, выходившего на широкую лестницу, ведущую в здание пристройки, он кричал:

– Не смейте ходить за мной, когда я зажигаю светильни Святой Пречистой! Я запрещаю вам это! Я отец ваш Склерос, которому игумен вверил надзор за благочинием храма! Если не послушаетесь, я накажу вас всех: высеку Параскеву, Анфису, Николая и Феофану, хорошенько выбраню Даниилу и Кира и не обниму младших Акапия и Зосиму, который не сосет больше и не сидит спокойно на месте.

За дверью раздался взрыв смеха, расшалившиеся дети стучали в дверь ногами. Склерос быстро удалился, прибавив на ходу:

– Я не секу, не браню, не обнимаю вас, но и мать ваша Склерена не обнимет вас, а высечет и выбранит!