Александр (СИ) - Алмазная Анна - Страница 13

 Мне стало так страшно, что я не могла даже спать. Фантазии, воспаленные безумием, шептали - если засну, то больше не проснусь, так и останусь в этом кошмаре...

 Подошли выходные. А вместе с ними и Мишкин день рождения, на который я, против обыкновения, пошла. Завернула в оберточную бумагу привезенную кем-то, уж и не помню, кем, бутылку дорогого вина, и пошла с одной целью - хорошенько напиться. Не одной, как последняя алкоголичка, не этим противным вином, как псевдоаристократка, а Мишкиным дешевым пойлом и в знакомой компании, как нормальная студентка. И напилась, не сомневайтесь!

 Правда, Мишка весь вечер на меня смотрел с явным удивлением, смешанным с интересом: такой Ритки никогда не видел... Да и никто не видел.

 Странным образом вокруг меня стали виться парни, чего раньше не бывало. Почему-то им очень нравились мои печальные глаза побитой собаки, постройневшая фигура и полное безразличие к их персонам. Нравились преграды. Но мне-то что?

 Я пила, пытаясь забыться, и чем более расплывался перед глазами этот мир, тем более вставал передо мной другой. Я закрывала глаза и видела захра. Смеялась и слышала его голос. Улыбалась и видела его глаза. Он был везде, он сидел напротив меня, он протягивал мне новый бокал, он смотрел на меня с укором.

 Спиртное не помогало, делало только хуже. После второго похода к унитазу и приступа рвоты, мне захотелось громко и истошно завопить в такт внезапно разоравшемуся под окном коту. Это уже клиника!

 Это клиника! Я повторяла про себя эти слова, глупо улыбаясь Мишке и отодвигая от себя очередной стакан. Хватит на сегодня, ой хватит...

 Оторвав от стакана разочарованный взгляд, я встретилась взглядом с Мишкой. Уловив в серых глазах бесшабашного обычно именинника страх и беспокойство, я подавилась угрызениями совести, сбавила обороты и оставила Мишку в покое. Мой друг такого "подарка" не заслужил.

 А вечером, когда перед глазами растекались пьяные образы, я потянулась к компьютеру. Потому что захотелось все рассказать. Все!!! Кому? Этой бездушной машине, психологу, даже соседке, всему свету, в конце-концов, какая разница? Пусть! Пусть все читают, мне все равно! Только бы писать, только бы стряхнуть часть тяжести на клавиатуру, на чужие плечи...

 В тот миг Александр мне казался самым прекрасным на свете человеком. Потому что он знал его, не видел, не любил, но знал! Он слушал меня, ему это было надо! Я чувствовала, что надо! Как, оказалось и мне! И этот миг я убила бы любого, кто попытался бы мне помешать. Потому что Дал жил не только в моих снах, но и в этом стареньком компьютере. И я на время умерла, расплылась по этим серым клавишам с полустертыми буквами, с заедающим пробелом. Как же мне хорошо! Как же мне плохо!

 "Я скучала по Далу, но приснился мне не он. Приснилась плохо освещенная комната, в которой стоял застаревший запах непроверенного помещения и дыма. Странным был этот запах - смутно знакомым. Колыхал он во мне невиданную ранее тоску, и теперь даже память по Далу отошла на задний план. Потому что я была в шоке - слишком знакомым мне показалось все, что я видела. Знакомым и щемяще тоскливым. Будто приснился дом, который навсегда для меня потерян, будто с этими стенами было связано множество воспоминаний. Радостных и грустных, но таких родных... Воспоминания подкрались ко мне, задышали в затылок, но тут что-то щелкнуло в сознании, невидимые призраки подернулись дымкой, исчезли, и все вокруг вновь стало обычным, незнакомым.

 Скинув с плеч дурное предчувствие, я огляделась. И чувство, что я все это уже видела, как-то само собой пропало.

 Здесь было красиво. Каждый сантиметр стен и пола украшали темно-бурые ковры, расписанные золотыми цветами. На такую красоту смотреть было кощунством, не то, что по ней ходить...

 В высоких жертвенниках дымились белые кубики, истощающие тонкий, но быстро надоедающий аромат. Мебели не было - лишь множество подушек и небольшой помост. И не единого окна, от чего помещение сразу же показалось мне склепом.

 На помосте, удобно усевшись, сидел, выпрямив спину и скрестив ноги по-турецки, старик. Рядом с ним, на низком столике, стояли всевозможные кушанья. Супов здесь, видимо, не знали - вся еда была подана на плоских блюдах и представляла собой политые подливкой кусочки чего-то. Были тут и фрукты, половину из которых я и в глаза не видела, и плоские пиалы с какой-то жидкостью. Мне почему-то захотелось всего этого попробовать, но во сне не едят. Во сне вообще многого не делают - например, не чувствуют голода. А я знала откуда-то, каковы на вкус эти яства и даже почувствовала особенный, ни с чем не сравнимый привкус, которым, как мне казалось, должно было обладать каждое из этих блюд.

 Старик был сед. Такой седины я не видела уже давно. В нашем мире седина - что-то немодное, постыдное, неблагородное. А седина старика отливала снежной красотой, дышала свежестью и приобретенной годами мудростью. При этом у незнакомца не было даже следа обычной в этом возрасте плешины: волосы старика, длинные и слегка вьющиеся, были густы и опускались аккуратным водопадом на плечи. Чтобы этот водопад не почувствовал себя чересчур вольно, его слегка придерживал тонкий, серебряный обруч.

 Нос у старика был, на мой вкус, был большеват, и похож на клюв, губы слишком тонки, а морщинки, как сговорившись, собрались в районе лба горизонтальными волнами. Сам незнакомец казался излишне худощавым, но это не удивляло. Такова уж старость - она либо толста, либо худа, и редко средняя.

 Одет он был под стать обстановке: длинный, черный плащ, расшитый золотом, просторная темно-синяя туника до пят, скрепленная на талии широким поясом, золотые браслеты на руках, и вышитые золотом тоненькие тапочки на ступнях.

 Такая одежда и обезьяну сделает величественной. Старику же величие было присуще в любом наряде: такое шлифуется поколениями и впитывается с молоком матери. Таким приятно подчиняться.

 Мой восторг вполне разделял молодой слуга с серебряным ошейником. Увы, сразу поняла я, но гибкий юноша был рабом. Однако в глазах смуглого мальчишки с длинными ногами вовсе не было страха, скорее, уверенность любимчика.

 - Что? - спросил старик, отрываясь от еды с легким раздражением. Я его вполне понимала: такие яства стоили и большего неудовольствия.

 - Посланец из Ланрана, - почтительно ответил слуга.

 Безмятежность исчезла с лица старика и он вскочил на ноги, опрокинув столик, и даже не обратив внимания на хрустнувшие суставы:

 - Я уже думал, что боги меня не услышат.

 Старик с улыбкой воздел глаза к небу и сделал множество жестов, для меня совершенно бессмысленных и даже опасных для хрупкого старого тела. Но движения со стороны казались красивыми и походили на танец. Мне бы так танцевать - от кавалеров на дискотеке отбоя бы не было! И вновь подошли ко мне привидения, заныло тело, просясь в странный танец, сами собой заходили по далекому одеялу руки... Сон подернулся легкой дымкой, я уже была готова проснуться, но мой дух был сильнее: комната снова приняла привычные глазу очертания, а я уловила звуки чужих голосов.

 - Не знаю, мой повелитель, - остудил восторг хозяина предполагаемый раб.

 Их язык отличался от слышаемого мною раньше мелодичностью и обилием звука 'л', но почему-то, как и прежде, был мне понятен. Мало того, эти звуки я могла бы с легкостью повторить, чего нельзя было сказать о языке Дал.

 - Чего же ты стоишь, зови! Впрочем, нет, - старик внезапно осекся, и на его лице появилось настороженное выражение. - Нельзя показывать, как сильно нам нужна помощь. Где мой внук?

 - В саду, мой повелитель.

 - Позови его... И... Ансара. Надо одеться к приходу посла...

 В покои вошел молодой юноша, которому едва минуло восемнадцать. Господи, как же они ходят! Будто танцуют! О такой походке мечтает любая современная красавица, такого юношу только за несколько плавных шагов с руками оторвут в любой подтанцовке.