Проект Омега - Паттерсон Джеймс - Страница 41

— Ну ты асс, — восхищенно тянет Газман.

— Стараемся.

— Подожди-ка. — Клык смотрит на экран через плечо у Майка. — Перейди на минуточку в мой и-мейл. Там в углу, похоже, сигнал срочной почты мелькнул.

— Ага, вон смотри, первостепенной важности — целых три красных флажка.

Сердце у Клыка бешено застучало.

«Мы в Германии. Город Лейденчейм. Большой замок. Главный мировой штаб ИТАКСА. С нами по-настоящему большая беда. Летите сюда как можно скорее. (Клык, привет. Я по тебе скучаю. Надж). Клык, не подведи. Давайте скорее. Времени совсем нет. Дни остались, но, скорее, часы. Это точно. Торопитесь. Макс».

Клык сел на место и кивком дал Майку знак продолжать.

Значит, Макс его зовет. Значит, он ей понадобился. Про своего крылатого Франкенштейна[16] она помалкивает. Коли он еще там, Клыку там не место.

Но, с другой стороны, она явно наступила на горло своей гордости. Ей это, поди, дорогого стоило. И блог-то его она всерьез никогда не воспринимала. Но теперь, видать, ее совсем приперло, раз она через блог с ним связалась и умоляет вернуться. Может, умоляет, конечно, не то слово, но и-мейл этот — максимум, на что Макс способна.

Что их в Германию понесло? Что они там делают? Каким образом они там оказались? И как ему с мальчишками до Европы добираться?

Он посмотрел на дату и-мейла. Он пришел сегодня рано утром. Германия часов на десять впереди…

И что Макс называет «по-настоящему большой бедой»? Как будто бывают не по-настоящему большие беды. Какой же понадобилось случиться беде, чтобы заставить ее забыть свою гордость и позвать его на подмогу.

Похоже, дело там у нее, действительно, хреново. Только как именно хреново, ему даже не представить.

— О'кей, готово, — говорит Майк, откидываясь на стуле. На лице его играет гордая удовлетворенная улыбка. — Сработает, как вирус. Но пойдет к народу в почту, как и-мейл. И не беспокойся, пожалуйста, вирус — только в смысле распространения. Никакого вреда от него не будет. Никакие компы не гигнутся.

Потом подумал-подумал и добавил:

— Я, по крайней мере, так думаю. Короче, давай, печатай свой текст и жми вот сюда в это окошко. Я тут специальную клавишу тебе нарисовал. А там видно будет.

Клык замер. Вот он, его шанс рассказать всю правду всем ребятам на свете. По всей планете они прочтут его послание.

Вот он, ЕГО шанс спасти мир.

Он садится и начинает писать.

94

95

Через плечо Клыка Газман дочитал последнюю строчку:

— А я бы от экс-бокс вовсе даже не отказался.

— Классное послание, кореш, — говорит Майк. — Я хоть сейчас на демонстрацию готов выйти. А что ты теперь делать будешь?

— Теперь, — нахмурился Клык и сосредоточился на новом и-мейле, — теперь мы отправляемся в Германию.

На то, как скачет его сердце при одной мысли, что он увидит ее снова — всех их увидит, — Клык старается не обращать внимания. Он, конечно психанет, если этот ее кретин по-прежнему с ней. Но есть кретин или его нет, раскалывать стаю было нельзя. Если настает конец света, в последний час им надо быть вместе.

И он нажал на клавишу отправления.

96

Помнишь, дорогой читатель, старинное выражение: в каждой шутке есть доля правды. А теперь рассуди, пожалуйста, где шутка, а где правда. И, главное, где доля чего?

Вот смотри: мы в подземелье в Германии, прикованные в каземате. Моя мать — патологическая ледышка с каменным сердцем. Да еще псих ненормальный, обуреваемый манией величия. А лучший друг с половиной моей стаи откололся и ударился в бега.

Так где тут получается шутка, дорогой читатель? И если есть во всей этой катавасии доля правды, то какая она, эта правда?

— Макс, ты опять что-то бормочешь, — голос у Надж совсем усталый.

— Прости, — я вздыхаю и поднимаюсь на ноги.

Все мы за одну ногу прикованы цепями к каменной стене. Цепи длиной футов восемь. Так что можно немного ходить. Видишь, мамашка-то у меня оказалась мягкосердечная. Могла бы ведь и за обе руки приковать, и на короткую цепь посадить. Ан нет, пожалела.

Я имею в виду, что, коли мне подай доказательство ее материнской любви, так вот оно и есть, доказательство это. Правильно я говорю?

Тотал подтянулся и, когда я мимо него проходила, ласково и нежно ткнулся мне мордой в ногу и тихонько укоризненно тявкнул:

— Опять бормочешь.

— Больше не буду.

Отодвигаюсь от них подальше, сколько моя цепь мне позволяет.

Вот тебе, пожалуйста, дорогой читатель, картинка. От моего отчаяния и горя даже моя стая с ума сходит. Я не могу быть им поддержкой — только хуже делаю. А помощи у Клыка кто попросил? Кто его вернуться умолял? Я написала ему, потому что не могу без него больше. Он мне нужен. Так что, дорогой читатель, твоя несгибаемая Максимум Райд оказалась на поверку просто слезливой и бессильной дамочкой.

Что, удивлен? Не видел меня еще в такой «отличной форме»? Я и сама себя еще такой не видела. Мне и самой все это в новинку.

— Ты раньше не бормотала себе под нос все время. Что с тобой? — Ари подползает ко мне поближе.

— Я раньше была в своем уме, а теперь чуток сбрендила.

— А-а-а, понятно…

Смотрю, как он водит пальцем по полу и неожиданно вспоминаю, как он сказал мне, что не умеет читать.

Я знаю, он пристально за мной наблюдает, и медленно рисую по грязи большую букву «А». Потом «Р». И еще «И».