Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой - Соколов Борис Вадимович - Страница 18

На суде Гитлер говорил: «Не было большей государственной измены, чем предательство 1918 года». И скромно добавил: «Я считаю себя лучшим из немцев и хотел лучшей доли для немецкого народа». Фюрер утверждал: «Величайшее достижение 8 ноября состоит в том, что оно... содействовало подъему народа на небывалые вершины энтузиазма. Я верю, что наступит час, когда люди на улицах, стоящие под знаменами со свастикой, объединятся с теми, кто в нас стрелял 9 ноября. Я верю, что кровь никогда не разъединит нас. Настанет час, когда рейхсвер — и рядовые, и офицеры — станет на нашу сторону». И бросал гневные филиппики в зал: «Я обвиняю Эберта, Шей-демана и прочих в государственной измене. Я обвиняю их потому, что они уничтожили 70-миллионную нацию».

Гитлер также заявил: «Я с самого начала стремился к тому, что в тысячу раз выше должности министра. Я хотел стать уничтожителем марксизма. Я собирался решить эту задачу, и если бы мне это удалось, то должность министра стала бы нелепой донельзя...

Одно время я верил, что в борьбе с марксизмом можно рассчитывать на помощь правительства. В январе 1923 года я понял, что это невозможно... Германия только тогда станет свободной, когда марксизм будет уничтожен (этот тезис с Гитлером вполне разделяли и обвинители, и судьи. — Б. С.). Раньше я и мечтать не мог о том, что наше движение станет столь мощным и охватит всю Германию подобно наводнению.

Армия, которую мы строим, увеличивается день ото дня, час за часом. Уже сейчас я испытываю гордость от одной только мысли, что однажды пробьет час и эти разрозненные отряды превратятся в батальоны, батальоны — в полки, полки — в дивизии. Я надеюсь, что старую кокарду поднимут из грязи, старые знамена будут развернуты, чтобы вновь развеваться. Это станет искуплением перед Божьим судом. Тогда из-под наших камней и из-под наших могил прозвучит голос единственного суда, который имеет право судить нас.

И тогда, господа, уже не вы будете выносить нам приговор, а этот приговор будет дан вечным судом истории, который отвергнет обвинения против нас. Я знаю, что вы накажете нас. Но тот, другой суд не станет спрашивать нас: совершали вы государственную измену или не совершали? Этот суд даст свою оценку генералу старой армии, этим офицерам и солдатам, которые, как немцы, хотели лишь блага своему народу и своему отечеству, которые сражались и готовы были погибнуть. Вы можете тысячу раз считать нас виновными, но богиня вечного суда истории улыбнется и выкинет предложение государственного прокурора и приговор этого суда; мы будем признаны невиновными».

Мюнхенский процесс способствовал росту популярности НСДАП. На выборах в баварский ландтаг нацисты получили каждый шестой мандат. А в германский рейхстаг на декабрьских выборах 1924 года прошло 40 депутатов от НСДАП. «Пивной путч» стал также важной частью «гражданской религии» нацистов. Это событие стало первым «героическим деянием» нацистов. 16 погибших на Одеонплац превратились в первых национал-социалистических мучеников. И наконец, в Ландсбергской тюрьме Гитлер создал священное писание национал-социализма, а на стену своей камеры повесил лавровый венок — символ грядущей победы.

Новое евангелие – «Моя борьба»

Нацизм в Германии развивался на благодатной почве. Десятки миллионов немцев, задыхавшихся под гнетом репараций, и особенно миллионы тех, кто эмигрировал из Польши, Мемеля и Судет, жаждали реванша. Им недоставало вождя, который бы просто и понятно мог объяснить миллионам немцев, кто главный враг и как его можно победить, если сплотиться в единую германскую национальную общность. Нужен был человек, способный воодушевить немецкий народ на борьбу за восстановление империи. И Адольф Гитлер стал таким человеком. Это была гениальная личность, обладавшая незаурядными ораторскими и организаторскими способностями, пусть и вошедшими в историю с огромным знаком минус. Гитлер был политиком масштаба Бисмарка. И получилось так, что он разрушил то, что собрал «железный канцлер». Только столь сильная личность могла выступить как могильщиком Веймарской республики — первой республики в германской истории, так и могильщиком Германской империи. Перед гибелью Гитлеру удалось поднять Рейх на небывалую в истории высоту, по крайней мере в плане территориальных захватов. И тем страшнее для народа было последовавшее затем стремительное падение.

Краеугольным камнем национал-социалистической идеологии стала книга «Моя борьба». Приступая к написанию своего главного труда, Гитлер, ничтоже сумняшеся, заявил: «Я научился большему, чем десятки тысяч наших интеллектуалов». Свою главную книгу Гитлер начал с призыва к аншлюсу Австрии: «Объединение двух немецких государств... кажется той заветной целью, которой нужно добиваться всеми средствами. Немецкая Австрия во что бы то ни стало должна вернуться в лоно великой германской метрополии, и притом вовсе не по соображениям хозяйственным. Нет, нет. Даже если бы это объединение с точки зрения хозяйственной было безразличным, более того, даже вредным, тем не менее объединение необходимо. Одна кровь — одно государство. До тех пор пока немецкий народ не объединит всех своих сынов в рамках одного государства, он не имеет права стремиться к колониальным расширениям. Лишь после того как немецкое государство включит в рамки своих границ последнего немца, лишь после того как окажется, что такая Германия не в состоянии прокормить в достаточной мере все свое население, — возникающая нужда дает народу моральное право на приобретение чужих земель. Тогда меч начинает играть роль плуга, тогда кровавые слезы войны орошают землю, которая должна обеспечить хлеб насущный будущим поколениям».

Аншлюс должен был быть только первым шагом. Захват «жизненного пространства» стал краеугольным камнем программы национал-социалистов. Гитлер призывал искать «чужие земли» для Рейха прежде всего на Востоке — в Польше, в Советском Союзе. Именно земли этих государств должен был в первую очередь вспахать плуг войны и оросить ее кровавые слезы. В книге «Моя борьба» Гитлер писал: «Мы, национал-социалисты, сознательно подводим черту под внешнеполитическим направлением нашей довоенной политики. Мы начинаем с того, на чем остановились шесть столетий тому назад. Мы прекращаем вечное германское устремление на юг и запад Европы и обращаем взор на страну на Востоке. Мы расстаемся наконец с колониальной и торговой политикой довоенного времени и переходим к территориальной политике будущего. Когда мы сегодня говорим в Европе о новых землях, мы можем в первую очередь думать только о России и подчиненных ей пограничных государствах...»

А дальше Гитлер обвинил в агрессии сами потенциальные жертвы германского экспансионизма: «В русском большевизме мы должны видеть предпринятую в двадцатом столетии попытку евреев завоевать мировое господство...

Германия является сегодня ближайшей крупной целью большевизма. Потребуются все силы молодой миссионерской идеи, чтобы поднять наш народ на освобождение от пут этой международной змеи и остановить внутреннее заражение нашей крови, чтобы направить освобождающиеся силы нации на сохранение нашего национального духа, что могло бы и в самом отдаленном будущем предотвратить повторение последних катастроф».

Рано или поздно Советский Союз и Германский Рейх должны были столкнуться в смертельной схватке, а пока главными противниками Германии были государства версальской системы — Франция, Чехословакия и Польша. Именно их Гитлер собирался сокрушить в первую очередь после прихода к власти. Польшу и Прибалтику необходимо было оккупировать, так как при отсутствии общей границы воевать с Советским Союзом было физически невозможно.

Гитлер мечтал о единении всех немцев и обретении ими «жизненного пространства». Для этого необходимо было создать государство нового типа как инструмента достижения мирового господства: «То государство, которое в эпоху отравления рас посвятит себя делу совершенствования лучших расовых элементов на земле, раньше или позже неизбежно овладеет всем миром».