Десятый самозванец - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 70

— Ну, ничего! — бодро заключил свой рассказ Иван. — Сил-то там много, а жратвы мало! Спешил Ерема-то, обозы бросил. Через неделю сдаваться начнут.

Татары, которые первыми наткнулись на обозы поляков, едва не перегрызлись с казаками из-за того, что те чуть припозднились. Едва-едва Хмельницкий и Ислам-Гирей сумели растащить свое воинство. К счастью, в обозе в основном были мука и крупы. Припасы были поделены по казачьим куреням и татарским сотням.

Иеремия, опытный военачальник, сумел использовать для обороны и старый замок, построенный еще крестоносцами, и новый, сработанный заезжими итальянцами лет десять назад. Даже со стен монастыря бернардинцев глядели пушки. А там, где пушек не было, текла река.

Несколько попыток штурма были отбиты. Правда, контрнаступление, предпринятое Вишневецким, тоже ничего не дало.

Тимофей впервые увидел атаку польских гусар. Красавцы в дорогих жупанах с откидными рукавами, в блестящих на солнце кирасах и с огромными, в половину человеческого роста, крыльями за спиной! Гусары атаковали не лавой, как принято у казаков, когда между каждым из всадников есть свободное для рубки пространство, а сомкнутым строем. Пики, направленные на врага (между лошадиных ушей, на полвершка от правого, чтобы лошадь не покалечить!), выглядели страшновато. А крылья, от которых шел душераздирающий свист…

Конечно, доведись Тимохе самому вступить в бой с гусарами, так он бы живым не вышел. Ему, наблюдавшему за боем с безопасного места, даже показалось, что вот сейчас гусары разгромят всех и вся! Но казакам было не привыкать рубиться с красавцами-ляхами. Гетман умело использовал извечную шляхетскую неприязнь и высокомерие. Навстречу гусарам был направлен полк Зарецкого, который, вступив в короткий бой, развернулся и поскакал прочь.

Поляки в запале боя не сразу и поняли, что против них используют обычный и старый татарский прием, известный на Руси еще со времен битвы на реке Калке, — заманивание противника ложным отступлением. Когда же гусары поняли, то было уже поздно. Пехота, выпущенная Вишневецким для подкрепления контратаки, безнадежно отстала, а конница, попавшая между двух жерновов — оборотившихся к ним казаков и татар, зашедших во фланг, — была перебита стрелами и вырублена. Оставшиеся в живых были свергнуты с седел арканами (а ими не только татары, но и казаки владели умело!) и взяты в полон.

Впрочем, развить успех Хмельницкому не удалось. Атака казаков на пехоту закончилась потерями, потому что первый ряд немецкой пехоты (польского, правда, происхождения) ощетинился байонетами, вставленными в ружейные стволы, а второй и третий ряды густо стреляли через головы, получая заряженные ружья от четвертого ряда. Казаки, теряя людей и коней, отступили, а польская пехота ушла в крепость.

Осажденная крепость не сдалась ни через неделю, ни через две, ни через три. За это время вся земля вокруг Збаража была копана-перекопана траншеями и рвами, заполненными казаками и их союзниками. Каждый считал своим долгом (исключая татар) спешиться и хоть разок да выстрелить в сторону крепости, не особо задумываясь — попал или нет.

Конечно, будь у Хмельницкого хотя бы с десяток двадцатифунтовых осадных пищалей, то можно было бы пробить в стенах одну-две бреши и бросить в пролом кавалерию. Увы, казаки имели лишь легкие шестифутовые пушки, рассчитанные на сражения в чистом поле. Ядра, выпущенные из их стволов, могли только долететь до крепости и удариться о стены, не причинив никакого вреда. Не было и мортир, с помощью которых можно было бы вести навесной огонь, проламывая ядрами крыши и чердаки жилых помещений и расстреливая все живое внутри крепости.

Выговский, взяв на себя командование артиллерией, приказал вести огонь по воротам. За два дня интенсивного артобстрела дубовые створки, окованные железом, были размочалены. Но порадоваться не удалось. Мудрый Вишневецкий предугадал подобное развитие событий — весь проем был заложен мешками с песком и щебнем. Конечно, можно было бы презреть опасность и идти на штурм крепости только с осадными лестницами, но гетман не хотел понапрасну гробить своих казарлюг.

Ислам-Гирей, застоявшийся без дела и поругавшийся с гетманом, повел было своих людей на приступ. Но пешие татары воюют неважно. Бежать под прицельным огнем, да еще и тащить на себе длинные штурмовые лестницы они смогли недолго. Потеряв около сотни убитыми и ранеными, татары отошли.

Военные действия зашли в тупик. Казаки не могли взять крепость, а осажденные не могли из нее выйти.

За три с лишним недели осады донские и запорожские казаки (не говоря уж о татарах) успели загадить и разграбить все окрестности верст на десять в округе. Из-под казачьих телег и татарских юрт каждый вечер доносились крики и слезы женщин. Единственные, кто еще соблюдал хотя бы видимость порядка и дисциплины, — это турки, хотя и они уже перестали покупать у местных крестьян баранов, предпочитая отбирать все силой.

Утешало лишь то, что из крепости время от времени прибегали дезертиры, которым надоело голодать. Поговаривали о том, что половина ляшского войска уже мается поносами.

Тимофей изнывал от безделья. Чтобы развлечься, он иногда выходил с пехотинцами, которые у казаков назывались пластунами, пострелять из-за брустверов. Но проку от такой стрельбы было мало. Ляхи, сидевшие в осаде, высовываться из-за стен не спешили.

…Акундинов на правах толмача присутствовал на одном из военных советов, устроенных гетманом. Правда, надобности в переводчике так и не возникло.

— Ты, гетман, пойми, — убеждал Хмельницкого на чистом русском языке хан Ислам-Гирей, здоровенный детина со следами сабельных ударов на лице, — если поляки болеют, то скоро будем болеть и мы.

— И что ты хочешь? — качнулся к нему гетман, который опять был хмур и мрачен. — Снимать осаду и возвращаться восвояси? Тебе-то хорошо… Уйдешь себе в Крым. А нам тут оставаться. А посидим еще, так и всей армии дождемся.

— Чего хорошо? — взвился хан. — Где обещанный полон, где добыча?

— Мало ты добычи набрал? — усмехнулся гетман.

— Мои люди берут только то, что нужно! — возмутился хан. — Но мы не берем ни твоих селян, ни девок и к тому же до сих пор не видели обещанного польского золота!

— Ну так Збараж возьми, — повел гетман плечами, — за Ерему тебе выкуп дадут богатый. Да и окромя Еремы панов мацных много. И казна войсковая там.

— Я уже несколько раз водил своих людей на стены! — взвился хан. — А твои казаки, как шакалы, следом шли.

Полковники, находившиеся в шатре, злобно зашумели.

— Ну так и куда ж спешил-то? — хмыкнул старый лис Хмельницкий, который знал, что делал, отправляя на штурм крепости татар и придерживая казаков.

Ислам-Гирей уже схватился за саблю, а гетман подтянул поближе к себе полупудовый шестопер, как вдруг в разговор вмешался Выговский:

— Позвольте, многоуважаемый хан и вы, драгоценный паша, — кивнул он в сторону молчавшего до сих пор турецкого начальника, — а также вы (кивок в сторону казаков), господа полковники, сообщить, что лазутчики сообщают о выдвижении королевского войска.

Тимофей удивился. Вроде бы сегодня генеральный писарь целый день был рядом с ним. Когда же он успел с лазутчиками-то перемолвиться?

— Где король?! — загорелся хан, забыв о том, что он только что собирался драться с гетманом. — Я сам его в плен возьму! Наброшу аркан, как на дорогого коня.

— Круль Ян Казимир подходит к Зборову, — доложил Выговский. — С ним тысяч двадцать пять войска. Пехота немецкая да гусары.

Взгляды присутствующих обратились на старого гетмана. Даже Ислам-Гирей, при всей его вспыльчивости, понимал, что не его татарам сражаться с регулярным войском… Хмельницкий обвел взглядом соратников и союзников, перекинув люльку из одного уголка рта в другой, а потом заявил:

— Выступаем!

Хмельницкий ушел с казаками и татарами ночью, тайком. Пехоту, костяк которой составляли пластуны, было решено оставить под стенами крепости и по мере сил продолжать осаду. Снять отсюда все войска, а потом получить удар в спину, гетман не хотел.