Учения и наставления моей бабушки Евдокии - Степанова Наталья Ивановна - Страница 28

После этого человек должен прошептать то, что он хочет видеть. Не стану здесь рассказывать то, что показала зеркальная гладь, но только в тот вечер Дуся узнала, кто украл у нее бычка. Напомню, что когда желаемое случится и вы увидите то, что хотели, накиньте на зеркало простыню, перекреститесь и скажите: «Пришли, побыли и ушли. Аминь». Во время работы с зазеркальем должна быть полная тишина. Нельзя двигаться, поворачивать голову по сторонам, шептаться, улыбаться и т. д. до тех пор, пока человек не встанет с колен. Об увиденном рассказывать нельзя, чтобы не заболеть.

Первый опыт проведения обряда с жертвоприношением

Если позволите, мне бы хотелось рассказать о своем первом опыте проведения обряда с жертвоприношением. Помню, среди ночи меня разбудил стук в дверь. Когда бабушка впустила позднего гостя, я увидела женщину, держащую на руках ребенка, который часто и хрипло дышал. Женщина принялась голосить так жутко, что во дворе завыл Полкаша, наш умный и добродушный пес. Бабушка взяла из рук женщины ребенка и велела ей замолчать, женщина немедленно повиновалась. Наверное, некоторые люди считали мою бабушку грубоватой и даже властной, но я-то знала, что такое поведение необходимо: если человека вовремя не заставить взять себя в руки, то он окончательно погрузится в пучину отчаяния и с ним уже нельзя будет иметь дело. Истерика – худший помощник в таких делах. Сама я позже пришла к такому же выводу: если с плачущим человеком говорить мягко, выражать ему свое сострадание, то он только сильнее начинает плакать. Я думаю, что многие мастера со мной согласятся.

Осмотрев мальчика, бабушка вызвала меня на кухню, прикрыв за собой дверь, обняла меня, больно прижав мою голову к своей груди.

– Внученька, – сказала она, – малец у нее умирает. Полкашеньку я сгублю, ты уж меня прости, Наташенька, прости ради Бога.

Я слышала, как гулко и часто стучит бабушкино сердце: она очень любила нашего Полкана.

Я заплакала:

– Давай какого-нибудь другого, вот хоть бы…

– Не успеем, – жестко перебила меня бабушка. И я поняла, что уговаривать бесполезно.

Накинув телогрейку, бабушка вышла во двор. Я видела через обледенелое окошко, как она подошла к собачьей будке и присела на корточки перед Полканом.

Мальчик остался жив. Утром бабушка унесла в лес Полкашу и там его похоронила. Больше мы о нем не говорили, так как обе очень тяжело переживали произошедшее. Я не притронулась к подаркам, которые потом принесла благодарная мать спасенного ребенка. Дa и бабушка тоже. Я видела, как все это она отдала людям.

К тому времени для меня уже не было секретом, что погибель можно свести на животное. У нас не было времени искать подходящее животное, и бабушка принесла в жертву нашу собаку, так как ценнее человеческой жизни нет ничего на свете.

Клад из гроба

Никогда не забуду случай, о котором рассказала одна прихожанка моей бабушки. Было это по осени. К нам постучала женщина с тремя малолетними детьми. Женщину эту звали Полина Филипповна, а ее детей – Саша, Паша и Игнатий. Одеты они были в старую, штопаную рвань, а на ногах у них были дырявые чулки.

Сперва я плохо слушала то, о чем говорила бабушкина гостья, но постепенно ее рассказ полностью захватил мое внимание.

Уставшие ребятишки дремали на лавке возле жарко натопленной печи, а женщина говорила:

– Живу больно тяжело. Было девять детей, а теперь осталось трое. Муж мой, Микола, два года назад уехал на заработки. Он добрый плотник. Так вот он потом там на заработках и сгинул. Последнего ребенка я родила без него, он его так и не увидел. Приехала я к тебе, Евдокиюшка, не за милостыней, а за милостью. Замучил меня один странный сон, да и подвел меня под монастырь.

Видела я этот сон каждую неделю, под воскресенье. Да так четко и ясно, как наяву. Будто бы приходит ко мне старец, сам в черном, а волосы белые. И от волос старца идет такой яркий свет, что глазам больно. Зовет меня старец за собой, и будто бы я иду за ним без всякого страха. Доходим мы до нашего местного кладбища и останавливаемся у заброшенной могилы, которая и вправду есть на нашем погосте. Я когда на родительский день иду на кладбище к своим родным, всякий раз прохожу мимо этой могилы.

И вот, именно к этой могиле, во сне, старец меня и подводит. Подведет и исчезает. Я к могиле наклоняюсь, а в ней окно. В окошке этом женщина необыкновенной красоты, в златотканой одежде. Сидит и ждет, пока я ей окно открою.

Я таких снов потом насчитала аж двадцать, и все они один в один, слово в слово.

Стала я про этот сон думать. Думала и так и этак, а разгадать сон не сумела. Решила я тогда сходить на эту могилу. Думала: дай-ка я хоть посмотрю, кто там похоронен. Пришла, а на надгробном памятнике нет ни имени, ни чина, ни звания. Может быть, когда-то и было имя, да время все стерло. Помолилась бы за упокой, да имени не знаю.

Раза три я ходила к той могиле. Тянет меня к ней, а почему, не пойму.

А потом, на Пасху, на крестном ходе, я увидела икону. Меня будто кто-то под дых ударил. Гляжу я на икону, а на ней точь-в-точь нарисована та, которая у меня во сне из земли в окно глядит. Даже одежда такая же – голубая с позолотой.

Взяли меня думки, да так, что больше ни о чем не могла думать. Мысль засела, что это Богородица мне во сне знак подает. Взяла я кирку, лопату и двоих старших сыновей. Пришли мы на кладбище по поздноте, но еще было все довольно хорошо видно.

Кладбище наше от поселка далековато, сторожа на кладбище отродясь никогда не было. Бог знает, как мы боялись, но могилу раскопали до самого гроба. Доски дубовые подопрели, и мы без труда открыли гроб. А когда отодрали крышку, то от увиденного чуть разума не лишились. В гробу был спрятан клад, а сверху лежала большая позолоченная икона. Я осветила факелом икону и сразу же поняла, что на этой иконе лицо, виденное мною во сне. Но только в тот момент мы об иконе и не мыслили, а как увидели кучу серебра и золота, так не знали – плакать нам или смеяться. Такое на нас нашло – не передать. Руками деньги перебирали, а они звенят слаще соловьев. Тут только я опомнилась, ведь я не взяла с собой ни мешков, ни туесов, не во что будет богатство складывать.

Насыпали мы денег в карманы и быстренько засыпали ту могилу. А икона Богородицы там же, в могиле осталась.

По дороге домой я своим детям строго-настрого наказала никому не рассказывать о найденном кладе.

Шли мы и мечтали о том, как заживем богато: хату купим, коров, коней и всего, чего только не пожелаем.

Доплелись до дома да так и легли немытые. Не было у нас сил ни раздеться, ни умыться.

Ночью я увидела сон, будто старец грозил мне железной палкой. Лицо у него было строгое и даже злое:

– Ты, – говорил он, – Богородицу на деньги променяла. В гроб из гроба ее во второй раз положила. И теперь весь твой род ляжет в эту землю.

Потом он стал загибать на своей руке пальцы и объявлять мне, кто за кем сгинет. А потом спиной ко мне повернулся и исчез, будто бы его и не бывало.

На другой день я с сыновьями поехала на ярмарку. Нам не терпелось купить еды и нарядов. До сих пор не пойму, как и кто вытащил у меня все деньги. Вроде все время рукой за них держалась. Если бы не знала, что в могиле полно всего, то, наверное, лишилась бы рассудка.

Но мое горе только начиналось. Шли мы домой с ярмарки пехом. Проходили поле, где паслось большое стадо. Ни с того, ни с сего бык напал на сына. На рога его поднял и пропорол ему кишки. Я закричала, и второй сынок бросился брату на подмогу, тот же бык пропорол и второго сына.

Орала я как дурная, мне не верилось, что такое случилось. Месяц целый я лежала в горячке, меня всем селом люди выхаживали.

Только я встала на ноги, как дочь утонула, а потом было такое впечатление, будто кто-то косой стал махать. Плакать не могла, не было ни слез, ни сил.

Несколько раз я ходила к той могиле. Хотела разрыть ее, да как-будто что-то не пускало. Такой страх нападал, что волосы стояли дыбом.