Право на выбор - Логинов Михаил - Страница 32

— Ох, боязно чего-то.

— Вы же летчик. Чего вам бояться? — И Тараскин еще около получаса обсуждал с Игорем Анатольевичем Назаренко и его собственное военное прошлое, и рассказы отца, который пятнадцать лет назад таскал его, мальцом по разным гарнизонам. К концу беседы дух Игоря Назаренко поднялся, он перешел на «ты» с Тараскином и с легкой дрожью в сердце согласился на авантюру.

Когда действительно нужно рано встать, батарейка кончается, что в часах, что в будильнике и происходит маленькая катастрофа. На этот раз, правда, будильник сработал вовремя — в половину седьмого. Олег вскочил, побрился с опасной скоростью, оделся с претензией на парадность: та же форма, что и при походе к Батьке, побежал в штаб, пить кофе. Там еще никого не было, только уборщица, средних лет, ловко, по слаломному обходя стулья тряпкой домывала пол.

Плеснув кипяток в чашку с растворимым кофе, Олег взял диктофон, желая проверить новую кассету.

«Я люблю людей, я люблю, когда их нет, я вышел на балкон и разрядил бы пистолет», отмотал назад, прослушал — нормально. Взглянул на часы, еще минут пятнадцать есть точно. Сел в кресло, поставив на колени блюдце с чашкой.

За полторы недели штабной офис преобразился. Компьютеров стало четыре, в углу свое место занял ксерокс, а рядом — враг любой бумаги крокодил. Олег впервые столкнулся с этим полезным деловым прибором и до сих пор не мог избавиться от страха и омерзения. Ему было противно наблюдать, как крокодил поглощает бумагу, даже почти чистый лист, с тремя строчками, превращая ее в бесполезные белые лохмотья. Во времена атамана Чура, бумажный лист в этих краях, верно, меняли на беличью шкурку; каждый вечер крокодил пожирал стаи белок. Пусть сегодня Ирхайский ЦБК заполнил своей бумагой все соседние области; все равно, бумага остается бумагой, ее жалко.

Больше всего изменились стены. Теперь они были обвешены листками и листочками. Самым зрелищным был, конечно, понедельный график, протянувшийся чуть ли не через всю стену, на восьми листах формата А-2. Олег уже выяснил, что календарь кампании отличается от обычного графика: отсчет ведется от дня голосования. Последняя неделя считается первой, предпоследняя второй и так далее. Логика здесь была: можно долго спорить, с какого дня кампания началась, но день, когда она должна завершиться признают все…

За окном загудела машина. Молодцы, на пять минут раньше.

Допив кофе одним глотком, Олег вышел на крыльцо, тут же ослепленный прямым солнцем. Рядом стояла белая «Волга», шофер издали махнул рукой — давай!

На улице было жарко, а про машину и говорить нечего. И это еще семь утра с хвостиком. Как-то будет днем!

— У вас еще долго такая жара будет? — спросил Олег.

— Еще недели три. А может и до середины сентября. Потом, как по графику, дожди на неделю и опять бабье лето, но уже холодное, с заморозками. У нас же Сибирь — можно и в сентябре купаться, а в октябре снег выпадет, может до весны так и не растает.

Машина выехала из Пансионата. Ехали окраиной, среди полей и покосившегося частного сектора.

— Сам-то откуда? — спросил шофер.

— Из Питера.

— Здорово. А я не был никогда. И в Москве не был. Только в Свердловске. Я вообще, дальше Камня никуда не выезжал. Отслужил под Читой, теперь сюда вернулся.

Олег хотел было переспросить, но тут вспомнил, что в старину камнем называли уральский хребет. Опять вспомнились недавние мысли про времена атамана Чура.

— Думаю еще денег подкопить, — продолжил шофер, — да махнуть к морю. Еще не решил куда. В наше Сочи, так там говорят грязно. Может в Анталью, может в Таиланд. Расстояние почти одно и то же, да и цена почти одна.

Впереди показался забор Кирпичного завода. Его Олег еще не видел.

— Так наш Савушкин точно решил на выборы идти? — спросил шофер.

— Точно. Точней не бывает.

— Зря. Не нужно было этого ему советовать.

— Почему?

— Убьют. А если убьют, вся фирма развалится. Сейчас в городе можно только или бандитничать, или у него работать.

Когда подъехали к офису, Олег взглянул на часы — без пяти минут половина.

Савушкин сидел на диване, перед журнальным столиком, в костюме, будто у него собирались не брать интервью, а фотографировать. «Интересно, сколько раз брали? — подумал Олег. — Не первый ли раз?»

— Здравствуйте Иван Дмитриевич.

— Привет, Олег. — (вот ведь сукин сын, память крепкая, виделись один раз). — Садись, давай без отчеств, время на них не трать. Начинай.

Олег присел напротив и протянул два листка бумаги с вопросами.

— Ага, системный подход. Сейчас, соображу, как отвечать. Отвечу как умею, потом все равно, прочту и поправлю. Чаю хочешь?

— Кофейку бы.

— Лена, свари кофе. Два. Чего-то я сам стал на кофе пересаживаться с чая. По утрам без него жизни нет. Так, что тут. Родом из детства? Ну, что же, включай.

— Родители. Отец из городских старожилов. Половина СТаняной улицы сейчас хрущовками застроена, там как раз его дом и стоял. В пять лет меня водил туда, показывал две яблони — все, что от сада и двора осталось. Отец — инженер на Кирпичном заводе, дед же был булочником, при НЭПе держал лавку, потом пек хлеб уже в Хлебпотребсоюзе; отец говорит, жил в тихой печали. Мать из сосланных, мещане из Ярославля. Отсюда, верно, все мои деловые гены. Да, еще отметь, Сергей Николаевич, дед по материнской линии, погиб под Сталинградом. Ваш Гречин сказал, что такие вещи надо отмечать.

Детство. Детство мое, самое обычное, счастливое настолько, насколько может быть счастливым. Счастливое, правда, до семи лет — отец погиб. Тогда в городе еще пешеходного моста не было, летом понтонная переправа, а зимой — по льду. Возвращался из Заречья, свернул от вешек и в полынью. Я почти не плакал — не верил, у него же были все нормы ГТО по плаванью, я всем во дворе хвастал. Похорон не видел — болел, только слышал поминки из-за двери. Плакать стал потом, через месяц, когда понял.

Маме было трудно. Телевизор дома — почти музейный, его все сосед чинил, я сам чуть не стал радиотехником из-за этого, но все равно не помогало. Сколько просил маму: купи нормальный. Она: будешь хорошо учиться — куплю. Так я же учусь на пятерки, вот по ботанике четверка, исправлю. Вот будешь вести себя хорошо — куплю. Лишь позже понял: у нее не было денег на новый телевизор. А с поведением и, правда, было сложнее.

— Хулиганство?

— Знаешь, такого особого, индивидуального хулиганства не было. Но если какая групповая затея, я не отставал. Одну особо запомнил: в шестом классе на лодке вниз по Ирхаю, доплыли до ЦБК. Перелезли через забор, какое перелезли, там дыры, корова пройдет. Долго внутри бродили, дошли до отводного канала, куда отходы сливают и стали друг друга брать на слабо: «слабо рукой коснуться?». «Слабо ногу сунуть». «А слабо вооще переплыть?». «Хочешь часы на тот берег кину, доплывешь — будут твои, не поплывешь — буду тебя г.вном звать». Я уж был готов плыть за часами, но к счастью сторож появился. Ух, бежали мы, он то не стариком оказался, все убить обещал. Я, пока до забора бежал, три раза подумал, что моя пятерка по физре — халявная. Ну, правда, еще Митьку за руку тащил, у него мамаша в гастрономе работала, сам понимаешь, живот — масложиротрест. Потом и на берегу была погоня; в лодку сыпались как спецназ какой в фильме, да еще гадали: успеем от берега оттолкнуть или нет. Ну, а потом, тоже физкультура: против течения выгребать, а сторож на берегу и были у него такие обороты, я запомнил, в жизни не раз пригодилось.

Когда я пришел на ЦБК, в позапрошлом году, долго того сторожа разыскивал. Не для мести, что ты, просто из чистого любопытства. Хотел узнать: убил бы или нет? Вообще, что бы сделал, если бы поймал. А дыры в заборе так и остались, как были четверть века назад. Я сразу же велел их заделать и всю колючку обновить по периметру, чтобы как мы никто бы не пролез.

Вообще, тут отвлекусь, от своего детства. Я считаю, детям нужен экстремальный спорт, под профессиональным тренерским присмотром. Пацаны будут всегда в деревне быка дразнить, а в городе — плющить гвозди на трамвайных рельсах. Если стану мэром, в чем другом ужмемся, а секции для подростков будут. Чтобы и мотоциклы, и дельтаплан, и альпинистский кружок с настоящей стеной для лазаний. Тут можешь в интервью вставить, может выкинешь — потом решите с идеологом. Я считаю, что в такой секции полезнее кости переломать, чем получить кастетом в лоб по хулиганке.