Ночной огонь - Лондон (Логан) Кейт - Страница 7

— Ангел, останься.

Несмотря на лихорадку, в его голосе послышался своенравный оттенок, скорее приказа, чем просьбы. Пальцы Люка поглаживали и вместе с тем крепко держали руку незнакомки.

— Ты не сон. Ты не покинешь меня. Ангел. Ты моя.

Властный тон обжег Ариэль, казалось, мурашки побежали по телу.

Раскаты грома смешались с шумом дождя, Коконные стекла задрожали. Буря снова набирала силу.

Мужчина притянул ее руку к себе на грудь, и Ариэль почувствовала тяжелый медальон и жаркое тело. Темные влажные волосы щекотали ее ладонь.

— Останьтесь, — прохрипел Люк, глубокий голос стал вдруг неуверенным и уязвимым. Ариэль сглотнула, сухой ком, казалось, застрял в ее горле. Мужчине требовалась забота, и в данный момент она была его сиделкой. Или ангелом, если он нуждался в нем, чтобы выжить.

— Мистер Люк, вы должны отдохнуть.

— Вы останетесь, — он настаивал на сей раз более настойчиво. Под длинными ресницами Ариэль, казалось, уловила ярость, на светлые глаза легла свинцовая тень. Или все дело в лихорадке?

— Сэр, у меня нет выбора, — ответила она мягко. Ариэль старалась быть доброй, не замечать приказной тон. — Но вы позволите мне положить холодный компресс на ваш лоб? У вас страшный жар. Ваш друг ищет врача…

— Вы замужем? У вас есть дети? — Люк спрашивал в темпе перекрестного допроса. У него был явный акцент, возникший под влиянием французского и других языков. Высокомерие и привычки повелевать слышались в низком голосе, в тоне человека, которому повинуются.

Напуганная его настойчивостью, Ариэль покраснела и задрожала.

— Нет.

— Тогда вы моя… Мой ангел, — лихорадочно настаивал Люк, его пальцы почти до боли опять сжали хрупкое запястье. Он быстро зашептал низким, неровным, безнадежным голосом: — Моя жизнь ускользает… Прилягте рядом со мной. Позвольте мне приклонить уставшую голову на вашу мягкую грудь…

— Отпустите меня! — Ариэль сопротивлялась длинным сильным пальцам, державшим ее и привлекшим маленькую ладонь к своим губам.

— Мужчины умирали без женщины, которую могли бы обнять, утешить. Теперь, когда вы рядом, я не стану одним из них.

Горячие и сухие губы благоговейно ласкали тонкую кожу.

— Такая прохладная и мягкая. Ваши глаза подобны горному лесу… прохладному, зеленому, орекрасному. Я знаю, вы будете великолепны.

— Господи, мистер… мистер Люк, вы ведете себя не как джентльмен, — запинаясь, отбивалась она, боясь, что он затащит ее в постель.

— Иди ко мне, mi mujer[1]. Тогда я усну… Быстрым движением Люк нагнулся, скользнул рукой к ее коленям и поднял на кровать. Он прижал Ариэль к себе, одной рукой крепко обнимая, а другой ища грудь.

Борьбу Ариэль затрудняли рассыпавшиеся волнистым водопадом волосы и стеснявшие движения юбки. Несмотря на болезнь, мужчина был невероятно силен, его руки оплели ее. Он тихо застонал, когда нога Ариэль задела больное бедро. Большое тело напряглось, неровное горячее дыхание опалило нежную шею.

— Мистер… мистер Люк… Вы сейчас же отпустите меня, — процедила Ариэль сквозь зубы.

Никогда в жизни ни один мужчина не обнимал Ариэль так. Люк целовал мочку маленького уха, глубокое дыхание шевелило золотистые завитки на затылке.

— Chere[2]… Ангел… спи рядом со мной.

— Проклятье! Прекратите это сейчас же. Люк. Вы пугаете меня… — начала Ариэль.

Теплые мужские пальцы коснулись груди, бережно погладили упругие округлости. Его тон урезонивал, словно успокаивая воинственного ребенка:

— Ангел, тсс. Это только на время, ненадолго, так нужно, неужели ты не видишь? У меня нет сейчас никого, кроме тебя. Ты пришла, когда я нуждался в тебе.

Он вздрогнул, внезапно похолодел.

— Мои сестры, мать, отец — все ушли. Я не хочу встретить смерть в одиночестве. Это просто. Мужчине нужна женщина, когда он умирает… Я всего лишь мужчина, сраженный красотой, которая ухаживает за мной. Ты мой ангел. Я больше ни о чем не прошу. Рядом с тобой я обрел немного покоя. Отдых…

В следующее мгновение дыхание Люка замедлилось, тело расслабилось, он уснул.

— Проклятье, — снова тихо произнесла Ариэль, не желая разбудить мужчину, который обнимал ее, как свою единственную драгоценность.

Дождь монотонно стучал по стеклу, причудливые тени шевелились на белых стенах. Ариэль неподвижно лежала в сильных мужских объятиях, прислушиваясь к тому, как ровно бьется его сердце, чувствуя горячее дыхание на своей щеке. Он был в жару; от близости к потному телу больного на шелковой блузке выступило влажное пятно.

— Chere, — вдруг неожиданно» еле слышно проговорил он и прижался губами к ее уху. Переполненный нежностью, мечтательный, чувственный звук низкого голоса заставил приподнять брови Ариэль. — Ммм…

Его рука ласково прижалась к затянутой в шелк груди.

— Ты богиня, mi mujer, — голос был медленным, сонным и очень спокойным. — Мой ангел… Прекрасная.

Она дышала неглубоко, принуждая себя лежать неподвижно. В это время большая рука Люка взяла в плен удивительно тонкие пальцы. Переплетя их со своими, он сжал их и как-то по-особенному вздохнул. Следующие десять минут Ариэль раздумывала, как разомкнуть невероятно нежное, но крепкое пожатие.

Ее никогда не обнимали и не ласкали так страстно, как Люк. Его заросшая скула прижалась к щеке Ариэль, и с губ сорвался вздох:

— Богиня…

Мужчина бредил, пытаясь поймать обрывки прошлых снов, которые витали в возбужденном сознании.

Ключ повернулся в замке, и в затемненную комнату тихо вошел Сиам в сопровождении невысокого человека с маленьким черным кожаным саквояжем в руках.

Сиам охватил всю сцену одним медленным взглядом, потом широко улыбнулся.

— Женщины любят моего друга, — уверенно сказал он. — Когда мой друг обнимает ее, боль — . отголосок тяжелой жизни — уходит. Он думает о любви, детях, а не о смерти.

Доктор откашлялся и, стараясь не смотреть на нижние юбки и лодыжки Ариэль, поставил сумку на стул.

— Снимите с меня этого горячего молодца, Сиам, — коротко приказала Ариэль, пытаясь привести себя в порядок. — Он раздавил меня. Мистер не в себе, грезит о своей жене и думает что я — это она…

Она слегка шевельнулась, и Люк резко застонал. Сиам огромной ручищей сжал ей горло.

— Двинешься, и я придушу тебя. Ты делаешь ему больно.

Ариэль свирепо взглянула на Сиама.

— Убери руку. Я не позволю двум дикарям разодрать меня, как цыплячью грудку. Ложись на мое место, если хочешь прижаться к нему… — она с удовольствием заметила, что алый румянец расцвел на обветренных щеках канадца. Значит, ее колкость достигла цели. — Доктор, не могли бы вы…

— Эмерсон, мэм. Доктор Эмерсон. Я смогу заняться раной мистера Люка, если он не будет волноваться и двигаться. Я бы рекомендовал вам лежать спокойно, пока я не закончу обследование зараженного участка.

— Дюжина чертей, — мрачно проворчала Ариэль. — Доктор, вы бы слышали, какие неприличные предложения делает этот мужчина несмотря на свое состояние, — произнесла Ариэль, внезапно вонзив зубы в руку Сиама. Он отдернул ее, стараясь освободиться, но женщина вцепилась еще глубже и почувствовала соленый привкус крови.

— Отпустите ее, — спокойно сказал Эмерсон, снимая большую руку Люка с груди Ариэль. — Так, это самое правильное в данной ситуации. Лучшее, что мы можем сделать сейчас. Держите его крепче, мадам, потому что, я боюсь, он не позволит вам уйти по-хорошему.

— Ммм… — странный звук напомнил Эмерсону о сжатой руке Сиама.

— Отпустите ее, мой дорогой дикарь, или я не буду лечить вашего друга. Это дело Доброй Самаритянки — этой прелестной молодой леди, пойманной в ловушку мужчиной, нуждающимся в нежном прикосновении. Я много раз видел подобное у больных лихорадкой. Им необходимо знать, что любимая рядом, что она сможет утешить в трудную минуту. Тяжелое? ранение заставляет его путешествовать сквозь реальность и сны, смешивая их в бреду. — Доктор вдруг икнул и как-то необычно заморгал глазами, что сделало его похожим на сову.