Днем и ночью хорошая погода (сборник) - Саган Франсуаза - Страница 12

Корнелиус (с досадой): Вот именно, Адель! Двенадцать лет! Черт… Двенадцать лет! Это была борьба! Борьба с привычкой! Долой эту декадентскую привычку! Я действительно устал, Адель, я в отчаянии от того, что мне приходится говорить вам «вы». Правда, поневоле. Женаты мы все же или нет?

Адель: Действительно, Корнелиус, мы все же женаты, уже двенадцать лет, и я спрашиваю себя, не эта ли привычка так утомила вас, не она ли приводит вас в такое отчаяние, что вы, прихватив совершенно ненужные вам ружье и собаку, бросаетесь не в леса, а в объятия другой женщины, которая, не колеблясь, говорит вам «ты»!

Корнелиус: Черт побери! Что вы еще напридумываете?

Адель: Дайте мне договорить, Корнелиус фон Бельдт! Что вы меня безбожно обманываете, что своими грязными сапогами вы растоптали белоснежный флердоранж нашей свадьбы, что выставили меня на посмешище всему городу – все это я вынесу до конца, до вашего освобождения, но до тех пор попрошу не приносить в мой дом грубых привычек, вульгарных манер и непристойностей, которых вы набираетесь у вашей любовницы! Ваша сестра – вот кто оценит ваши гнусности…

Корнелиус: Замолчите! Не стоит употреблять слов, природы и значения которых вы не знаете!

Адель: Зато она прекрасно знает деревенские нравы и их природу, друг мой. Уж ваша сестрица церемоний не разводит, куда там! Она отдается прямо в карете и не гнушается даже кучером, если его хозяин запаздывает.

Корнелиус (раздосадованный): Вы преувеличиваете! Преувеличиваете! Анаэ никогда не гордилась нашим родом, что я могу поделать? В конце концов, я ей не муж, а всего лишь брат, и мне нечего ей сказать!

Адель: И слава богу! Потому что, если бы вам вздумалось убивать всех любовников вашей сестрицы, как вы когда-то убивали тех, кого считали моими, вся Вена облачилась бы в траур! Она превратилась бы в город амазонок, где не отыскалось бы и пары мужских сапог! Ах! Какой позор! Какой позор!

Корнелиус: А вам, случайно, не завидно, моя дорогая? Может быть, вы завидуете ее добыче?

Адель: Я? Завидую? Мой дорогой Корнелиус, сцапать у себя в гостиной мужчину, затащить его к себе в постель, сорвать с него там ботинки, гетры и все остальное… силком – вы знаете? – может любая. Мужчины – такие тру́сы! Каждый до ужаса боится показаться наивным простачком или святым Иосифом! Они даже не сопротивляются. Впрочем, как им, бедным, сопротивляться такой необузданной силе, какой обладает ваша сестрица, прелестная Анаэ?

Корнелиус (задумчиво): Да, правда, об этом уже болтают! Но чем все это время занимается наш славный Фридрих? Он что, страдает бессилием? Вы думаете, что он бессилен? О, простите, Адель, вы должны это знать наверняка!

Адель (сухо): Не время сейчас! Не время для этих шуточек! Да будет вам известно, что ваш зять вовсе не бессилен, отнюдь. Ваша сестрица устраивает с ним «потасовки» (как она это называет) по два-три раза в день. И да будет вам известно еще, что он от этого в восторге!

Корнелиус (восхищенно): Ччччерт! Ай да Анаэ! Два-три раза в день! Скажи, пожалуйста, а он и правда отчаянный парень, этот зятек! Ай да Анаэ! Два-три раза в день! Мне, как брату, конечно, трудно судить о… Но что же она тогда?.. Почему?..

Адель: Ваша сестра все время твердит – причем при всех – о лучших годах жизни, которые она потратила впустую, бездумно предаваясь охоте и скачкам, и которые ей теперь хочется наверстать любой ценой! Я говорила вам, Корнелиус, над нами смеется вся Вена, мы опозорены и скоро навлечем на себя гнев императорского двора, попомните мои слова!

Корнелиус: Я поговорю с Анаэ! Где она? Где они оба? Насколько я знаю, хозяева дома должны быть готовы раньше гостей! Или слуги не предупредили их о нашем приезде?

Адель: Слуги тут ни при чем! Они все на месте, стоят на лестнице, как обычно, и не выглядят ни растерянными, ни всклокоченными, ни помятыми, ни покрасневшими, а это означает, что эти несчастные спокойны и что ваша сестрица одевается у себя в будуаре.

Корнелиус: Но все это очень странно! А Фридрих? Вы думаете, он ничего не знает?

Адель: Бедный мальчик! Естественно, он ничего не знает! Вам же прекрасно известно, что мужья обо всем узнают последними! Да и кто отважится открыть ему глаза, когда он ходит с таким влюбленным видом? О боже, молчите! Вот они!

Входит Анаэ в малиновом вечернем платье. Румяная, как всегда, она сильно накрашена и очень весела; громкий голос, сияющий взгляд, вся горит оживлением. Следом за ней – Фридрих в черном фраке. Он очень красив и тоже выглядит довольным, хотя показывает это не так откровенно.

Анаэ (целуя их): Дорогие мои! Братец мой! Простите! Простите за это опоздание! Клянусь, я не задержалась в лесу! И в Лидо тоже! Я вернулась верхом, моя кобыла мчалась, будто и у нее огонь в заднице!

Адель (ехидно): Почему «и у нее»?

Анаэ (простодушно): Да потому что и у меня такое же чувство! Этот город приводит меня в восторг! Я готова отплясывать, как цыганка! Никогда не чувствовала себя так прекрасно! И Фридрих тоже! Правда, мой мышонок? Вам не кажется, что он выглядит лучше, чем в Баден-Бадене? Явно посвежел, шельмец этакий! А вы как поживаете? О! Адель! Какая вы красавица! Просто неописуемая! Да-да! Эти пастельные краски просто божественно идут к вашим глазам и волосам! Так бы и съела вас! Ну поцелуйте же меня! (Горячо целует Адель, на лице которой на мгновение читается испуг.) Знаешь, Корнелиус, я всегда говорила, что ты просто счастливчик: такая красавица жена!

Корнелиус: Знаю! Знаю! А ты? Думаешь Фридриху с тобой не повезло?

Фридрих: Еще как повезло, дорогой друг! И поверьте, я полностью осознаю это! В Вене нет мужчины счастливее меня. (Берет Анаэ за руку и порывисто целует. Супруги переглядываются.)

Анаэ: Боже мой, мне же надо пойти проверить, как расставлены столы, цветы – все эти приготовления! А то я совсем ничем не занимаюсь! Ничем! Несмотря на уроки Адель, которая просто сокровище, сокровище! Корнелиус, пойдем посмотрим вместе, ты мне поможешь! А вы, Адель? Может быть, тоже пойдете? Мы вместе все проверим, все устроим…

Анаэ величественно выплывает из комнаты, за ней – Корнелиус и Адель, не переставая переговариваться между собой. Фридрих остается один, берет из шкатулки на столе сигару и задумчиво прикуривает, чему-то улыбаясь про себя. Входит Венцеслав, тоже во фраке, со скучающим видом.

Венцеслав: Фридрих! А я тебя искал, старина! Знаешь, три недели охоты с эрцгерцогом и твоим шурином в роли обер-егермейстера – это было чудесно! Твой Корнелиус – замечательный стрелок!

Фридрих: Мой Корнелиус! Мой Корнелиус! Заметь, я его теперь даже люблю!

Венцеслав: Ну, ты доволен венской жизнью? А Анаэ? С Анаэ все хорошо? (Выглядит смущенным, видно, что чего-то недоговаривает.)

Фридрих: Ну да, все прекрасно.

Венцеслав: Ну что ж, тем лучше! Это… Это очень, очень хорошо.

Фридрих (смеясь): Заметь, я чудом спасся, в последний момент проскользнул под воротами. Ну, ты, естественно, в курсе.

Венцеслав (с облегчением): Ну да, я… Мне просто не хотелось тебе об этом говорить, но…

Фридрих: Отчего же? Знаешь, я действительно выше этого, дорогой мой. Не забывай, что во мне течет английская кровь…

Венцеслав (заинтригованный): Английская кровь?

Фридрих: Ну да! Я на четверть англичанин! Да я, верно, уже говорил тебе: по бабушке! Но это так, скорее занимательно, знаешь ли. Ах да, должен сказать, что венцы не менее услужливы, чем баден-баденские крестьяне… Особенно забавно, когда они заговаривают со мной. Благодаря Анаэ и Корнелиусу, я тут слыву таким отчаянным безумцем, горячей головой, что, говоря со мной, мужчины стучат зубами от страха! Не знаю уж, какие из них больше боятся: те, кто уже побывал в потасовке с Анаэ и трясется от страха, что я об этом узнаю, или те, кто еще не побывал и знает, что этого не миновать!