Джентльмен что надо - Лофтс Нора - Страница 10

— От этого не менее печальный.

— Не менее. Но это лучше, чем оставаться слепым. Люди, которые не ощущают, как уходит Время, не умеют по достоинству ценить его. Воспринимать каждый наступивший день как подарок судьбы, который вечером вновь ускользнет… есть в этом что-то, что вдохновляет.

— Однако все эти дни, хороши они или плохи, все они ведут к могиле. Я отнюдь не трусиха, Уолтер, с чем только мне не приходилось сталкиваться в моей жизни. Бывало и такое, что мне лучше было бы умереть, но я никогда не остерегалась ничего подобного. Но смерти я боюсь. После нее никакой тебе Англии, ни противостояния моего острого ума всяким злокозненным деяниям. Другие корабли на других морях, и ни одного пирата, чтобы принести мне новости о своих великих свершениях. Кто-то другой на моем троне; мои подданные, сдирающие монограмму «Е R» [21] со своих плащей, и я наедине с червями.

— Говорят, существуют еще и Небеса.

— О, Небеса! Но буду ли я там королевой Англии? Ладно, Уолтер, лучше еще немного пройдемся.

Разговор так разволновал ее, что она уже не могла спокойно оставаться на месте. С хрупким изяществом, сменившим ее когда-то необузданную грацию дикарки, она поставила свою узкую стопу на пол, спустилась вниз по ступеням с террасы, и они отправились гулять по тропинкам парка.

Разговор о бренности жизни растревожил и Ралея. Сегодня он собирался просить ее разрешения в одном деле и даже настаивать на положительном решении.

— Гилберт скоро отплывает, — приступил он к трудному разговору, — и я умоляю вас позволить мне сопровождать его.

Это прозвучало как удар грома средь ясного неба.

Елизавета аж задохнулась.

— Я этого ни за что не дозволю, Уолтер. Гилберту никогда не везло в море. Спроси любого. И ты не моряк. Ты остаешься здесь.

— Умоляю ваше величество только выслушать меня. Гилберта преследовали неудачи, потому что он искал то, чего на самом деле нет. Дрейк знает об этом. Он пытался найти вход в пролив. Если бы пролив существовал, то кто, как не Дрейк, обнаружил бы его? Он его не нашел и вынужден был вернуться домой ни с чем. Гилберт не собирается на этот раз искать пролив. Он намерен найти на континенте Америки такое место, где можно было бы основать колонию для англичан. Ваше величество, вы говорите о смерти и забвении. Возможна ли лучшая память о вас, чем если люди, говорящие по-английски, через много тысяч лет, через много тысяч миль говорили бы: «Эти земли были колонизированы, когда королевой была Елизавета». Но если такая перспектива не трогает вас, подумайте о выгодах теперешних, материальных. Тамошние поселенцы, получив богатства от целинных земель, будут нуждаться в том, чтобы мы снабжали их товарами. Честное слово, не пройдет и десяти лет, как вывоз хотя бы нашего сукна в эти новые земли превзойдет поставки наших товаров в Нидерланды.

Теперь Уолтер смотрел только на нее. Исчезла женщина, страшившаяся могилы; государственный деятель смотрел на него сквозь узкие глаза Елизаветы и говорил с ним, цедя слова сквозь крепко сжатые губы.

— Мы обдумаем ваше предложение, — сказала она. — Но я запрещаю вам идти с Гилбертом или куда-либо еще без моего соизволения. Ясно вам?

— Абсолютно, ваша милость.

— Прекрасно.

Раздраженные разговором, они продолжали свою прогулку.

Ралей был разозлен, потому что снова получил отказ. Смысла идти против королевы и попытаться найти земли для колонизации без ее разрешения не было. Если он так поступит, королева не позволит ему править ими. Но время… время уходило.

Елизавету бесило то, что, едва вернувшись, он хотел… нет, страстно желал снова покинуть ее. О, за одно мгновение возвращенной юности, за проблеск былой красоты, которые дали бы ей силы покорить его, как покорила она Томаса Сеймура, валявшегося в ее ногах, вымаливая крохи ее любви, она отдала бы все. В ярости она крепко стиснула руки, гневно глядя на его темноволосую голову, и продолжала свое шествие по тропинкам парка в полном молчании.

Незаметно они вышли к тому месту, где после прошедшего накануне ночью дождя на тропинке образовалась большая лужа. Елизавета, помня о своих атласных туфельках и прелестных, редких по тем временам шелковых чулках, остановилась и готова была повернуть назад. Но Ралей одним движением снял с себя плащ и раскинул его перед нею на тропе, даже не вспомнив ни одного из многих дурацких рассказов на эту тему, просуществовавших уже многие годы. Это был прочный плащ для верховой езды из бархата, отделанный замшей, и королева прошла по нему, не замочив туфель. Ралей нагнулся, поднял свой плащ, встряхнул его слегка и расстелил на сухом участке тропы. Тут он взглянул на Елизавету. Она смотрела на него с явным обожанием. Этот его удачный и столь внезапный жест пришелся ей по сердцу. И когда Ралей выпрямился и улыбнулся ей, она снова была не только королевой Англии, но и королевой мужских сердец.

После ужина она пожаловала ему поместья Столней и Ньюлендс, которые попали ей в руки от Оксфордского колледжа, и обещала ему, что 4 мая, как только вакансия на винную монополию освободится, она будет дарована ему.

Следующим утром Уолтер помчался в Лондон и срочно подготовил свой корабль, трехмачтовый барк «Ралей», который должен был если не его самого, то хотя бы его надежды доставить в Америку вместе с Гилбертом.

Не только Время заставало врасплох Елизавету.

ГЛАВА ШЕСЬАЯ

ТАВЕРНА «РУСАЛКА». ФЕВРАЛЬ 1585 ГОДА

Такой ночи в Англии еще не бывало…

Через узкую, мощенную булыжником улицу русалка таращилась на высокие, витые трубы на противоположном доме. На ней местами поблескивали еще остатки морской соли, а изгиб ее шеи, вознесшейся над улочкой, свидетельствовал о том, что изготовлена она была когда-то для того, чтобы украшать нос корабля, а не дверь трактира. Над ее головой было светло-серое, умытое дождями февральское небо в тучах, и с единственной яркой звездой, украшавшей его. Дрейк остановился на булыжной мостовой, подняв кверху голову, рассматривал русалку, и на душе у него вдруг полегчало. Ее взгляд был устремлен вдаль, как будто она видела далекие, новые страны или необыкновенный парусник, пересекающий пустую линию горизонта, там, где море сходится с небом. Как и сам он, она была лишней здесь, в этом узком мощеном переулке. Когда-то она летела на носу кто знает какого старинного корабля и, возможно, могла видеть самого Колумба.

Входя в таверну, Дрейк наклонил голову, и это было как поклон ее особе, тем более что для того, чтобы у него была необходимость наклоняться, ему явно не хватало нескольких дюймов. Предстоящее ему рандеву ничуть не радовало его, и шаги моряка, когда он поднимался по лестнице, были тяжелыми и выдавали его нежелание идти туда. Он был наслышан об этом «Клубе у Русалки», но едва ли имел намерение когда-либо посетить его: это было пристанище говорливых поэтов, вечно бубнящих что-то о книгах. А он считал, что в мире существовала одна книга, заполненная добротными рассказами о Давиде и Гедеоне [22] и дающими пищу уму изречениями о том, как надо беспощадно бить своих врагов. Это все Ралей — это он заварил всю эту кашу. Так здорово разбираться в кораблях, быть таким мозговитым в морском деле, — другого такого и не найти, — и на тебе — занимается писанием стишков, читает книги, написанные другими.

Но Дрейк откликнулся на приглашение Ралея, потому что сам сэр Филипп Сидней попросил Ралея позвать его. А для Сиднея это был последний вечер в Англии: на следующий день англичане, опять под предводительством Лестера, отплывут к берегам Нидерландов. А Дрейк всегда испытывал желание пожелать «Счастливого пути!» всем, кто шел воевать с испанцами. Все потому, что, так же как Библия удовлетворяла все его потребности в книгах, девиз «К черту всех испанцев!» — выражал вкратце все его политические убеждения. Все остальное было «от лукавого», представлялось ему пустым битьем баклуш. Однако его неохотное восхождение завершилось — он стоял на поороге комнаты, откуда доносился гул мужских голосов. Дрейк не очень уверенно толкнул дверь и, вступив в дверной проем, который он полностью загородил своим большим, крепким телом, вгляделся в происходящее в комнате. Она была обшита панелями из дуба, потемневшего от старости и мягко отражавшего блики яркого пламени, гудевшего в открытом очаге. На голом столе среди винных бутылок и на полке камина горели свечи, и в их свете и свете из камина он разглядел четырех мужчин, которые сидели на уснащенных подушками стульях вокруг стола и очага. Все они встали, когда он вошел, и приветствовали его с большим энтузиазмом, воздав тем самым должное его детскому тщеславию и изгнав из его души последние остатки плохого настроения. Он учтиво поздоровался с маленькой компанией — сэром Филиппом Сиднеем, Китом Марло, Уиллом Шекспиром и сэром Уолтером Ралеем.