Уругумская сталь [СИ] - Малинин Евгений Николаевич - Страница 11

– Я убью тебя медленно!.. Я буду поедать твои внутренности, а ты еще будешь жить и чувствовать, как я обгладываю твои ноги, как твои кишки выдергивают из тебя, как мои зубы вгрызаются в твою печень, в твою селезенку!..

Наконец это ворчание становилось неслышным, затем медленно исчезала тяжесть лапы, давящей на грудь, и оставались только боль да черный туман, из которого вот-вот должен был снова выпрыгнуть ирбис. И он ждал… ждал… ждал этого прыжка. Он готовился отпрянуть в сторону, пропустить мимо страшное, тяжелое, светло-серое тело, изогнутые, стальной твердости когти… И снова бросок ирбиса становился для него неожиданным, и его тело не успевало уйти от удара этих страшных когтей!..

Эта схватка совершенно вымотала его, и он уже был готов упасть и перестать дышать… Но в этот момент в черном тумане возникли неожиданные, невозможные звуки. Когда-то он знал, что это за звуки, но сейчас он вслушивался в их звучание и не понимал, что это такое. Хотя сами звуки ему нравились:

– Бамбарак, Бамбарак! Ах, ты, парень… Ну ничего, ничего, выкарабкаемся…

Потом эти странные звуки стихли, черный, глухой туман впитал их в себя, но он вдруг почувствовал, что сил у него прибавилось. И снова он стал с тревогой ожидать нового броска ирбиса, но его все не было и не было… Даже боль, жевавшая бок, грудь и плечо, вроде бы, чуть отступила…

Прошло много, очень много времени, и вдруг снова послышались те самые странные звуки, которые прервали его нескончаемую пытку:

– Ну, как он?.. Так и не приходит в себя?..

– Нет… Но дышать стал, вроде бы, ровнее.

– Третьи сутки пошли… Может, все-таки позовем лекаря?..

– И что мы этому лекарю скажем?.. Что его ирбис порвал?..

И тут эти непонятные, но знакомые звуки вдруг обрели смысл! Он понял, что это – человеческая речь, что говорят о нем, он вспомнил, что это его зовут Бамбарак… Нет, зовут его Вотша, а Бамбарак – это прозвище, которое он сам себе придумал, когда пришлось скрываться от многоликих!

И тут же он ощутил свое больное, израненное тело, и внутри у него похолодело: он вспомнил, вспомнил почти все! И то, как они с Вагатом и старым Барыком шли по осыпи, оставшейся после лавины, через Гвардский перевал, и тащили за собой лошадь с поклажей! Как поутру к их ночлегу выехал княжич южных ирбисов Юсут, его старый смертельный враг. Как Юсут узнал его! И меч!! Тот самый меч, что когда-то давно, в прежней его, счастливой жизни вручила ему княжна Лада за победу в схватке с этим самым Юсутом. Он вспомнил, что держал этот меч в руке, когда Юсут, перекинувшись ирбисом, нападал на него, и что его прекрасный меч был совершенно бесполезен в этой его последней схватке!!

Но каким же образом он остался жив?!!

Вотша медленно поднял веки.

Он лежал на спине. Ложе под ним было очень низким и достаточно жестким. Над ним висел низкий темный потолок, хотя, может быть, потолок просто казался темным из-за царящего в помещении полумрака. Вотша повел глазами из стороны в сторону и увидел, что рядом с ним сидит крупный, черноволосый мужчина, а чуть в стороне, сгорбившись, стоит старик. Старика он узнал и, разлепив спекшиеся губы, попробовал произнести:

– Дядя Барык…

Сидевший рядом с его постелью мужчина мгновенно развернулся и склонился над ним. В лицо Вотши заглянули огромные темные глаза:

– Бамбарак! Ну, наконец, ты очнулся!!

Теперь Вотша узнал и этого мужчину – своего учителя, Вагата, кузнеца из айла Уругум.

– Вагат, – прошептал он, глядя в глаза кузнеца, – где я?..

– Мы в Улабе, у дядюшки Барыка… – Шепотом ответил кузнец. – Ранен ты и… побит, но должен поправиться…

Вагат замолчал, словно почувствовав, что у Вотши есть еще вопросы. И точно, собравшись с силами, он спросил:

– А… Юсут где?..

– Так ты что, не помнишь? – Удивился кузнец.

– Нет, – едва слышно выдавил Вотша.

Вагат посмотрел Вотше в глаза долгим взглядом, а затем тихо и очень серьезно проговорил:

– Убил ты ирбиса!.. Глаза Вотши широко распахнулись, а Вагат пояснил. – Кинжалом своим заколол, серебряным. Страшен кинжал твой оказался, и удар-то был всего один, а ирбис сразу сдох, да к тому же туша его исчезла, как будто огонь какой-то ее выжег!

Тут он остановился, как будто почувствовал, что Вотша его не понимает, и начал свой рассказ сначала:

– Ты помнишь, как многоликий нас разбудил?

Вотша моргнул, словно подтверждая, что этот момент он помнит.

– Юсут это был, княжич наш. Когда он тебя узнал и прогнал нас с Барыком, мы не ушли. Остановились за первым кустом и стали наблюдать, что дальше будет. Видели, как он тебе меч отдал, и как сам в ирбиса перекинулся. Вот тогда я и понял, что он тебя решил убить! Не знаю, чем уж ты ему так насолил, что он сам, собственными когтями и клыками решил это сделать!

Вагат замолчал, словно давая Вотше возможность объяснить непонятное, но почти сразу же сообразил, что у того нет сил для объяснений, и продолжил:

– Признаться, очень ты меня удивил тем, как оружием владеешь, никак я этого не ожидал, похоже, ты где-то очень хорошую школу прошел…

Вотша после этих слов чуть улыбнулся, а Вагат наоборот, вдруг посуровел:

– Только мастерство твое ни к чему было – меч-то против оборотня ничего не стоит. А когда ты упал, и он тебе на грудь лапу поставил, я уже и попрощался с тобой. Не знаю, почему он тебя сразу не разорвал, а стоял над тобой и что-то тебе говорил… И тут смотрю, ты как-то странно так дернулся, а ирбис вдруг голову к небу задрал, заревел, да прямо на тебя и повалился!! – Вагат покрутил головой, словно отгоняя страшное видение. – Я сначала решил, что он тебе в горло вцепился. Все, думая, конец моему ученику. А потом смотрю, ирбис вроде бы и не шевелится. Но из леса вышел только тогда, когда ты вдруг пошевелился и с себя тушу мертвую столкнул. Подбежал я к тебе, смотрю, ты в кулаке кинжал свой сжимаешь, от туши пытаешься отползти, а ирбис валяется на траве и в боку у него рана, да, знаешь, странная такая рана – огромная дыра, и по краям вроде, как бы обугленная! Я даже не сразу понял, что она, рана эта все больше становится, как будто тушу кошачью невидимый огонь сжигает! Так он и сгорел, без остатка, без золы, и даже трава под ним цела осталась!!

Вагат замолчал, покачал головой и вздохнул:

– Тут ты меня снова удивил! Одежда располосована, сам весь в крови, почти без сознания, и вдруг поднялся на ноги, да как заорешь: «Я убил его!» Правда, тут же сознание потерял. Мы с Барыком оттащили тебя в лес, лошадь ирбиса я к дереву привязал, одежду его в дупло сунул… До вечера мы в лесу хоронились, а уже в темноте притащили тебя в сарай к дядюшке Барыку, вот здесь ты и отлеживался!..

– Меч где?.. – Прошептал Вотша.

– Что? – Снова наклонился над ним кузнец.

– Меч где?! – Чуть громче повторил Вотша.

Вагат снова покачал головой:

– Вот и в лесу ты все о мече беспокоился. Я хотел, было, оставить его вместе с вещами, да Барык заставил меня спрятать его. Он почему-то решил, что клинок этот тебе знаком и… ценен для тебя. Тащить его в айл мы побоялись, как еще дело обернется, хотя, вряд ли кто поверит, что с многоликим что-то нехорошее произошло, но мало ли что. Вот я его и спрятал. Назад в Четам пойдем, если захочешь, с собой его забрать сможем.

Напряженное лицо Вотши вдруг разгладилось, он улыбнулся, закрыл глаза и… заснул.

На этот раз он спал спокойно, и только под утро следующего дня ему приснился сон. Он сидел под ярким теплым солнцем, на лавке у ристалищного поля в крайском замке, а рядом с ним сидел его наставник Старый и что-то негромко, задумчиво рассказывал. Вотша понимал, что этот рассказ очень важен, что, внимательно его выслушав, он поймет нечто очень важное… жизненно важное, но голос Старого ускользал, превращался в невнятное монотонное бормотание. Вотша занервничал, пытался напрячь слух, но от этого еще хуже понимал старого мечника. Слова, вроде бы понятные, комкались, теряли отдельные звуки, изменялись до неузнаваемости, доводя Вотшу до исступления! Наконец он нетерпеливо дернулся, пытаясь подвинуться ближе к старику… Боль, мгновенно проснувшаяся в плече и левом боку, ударила его наотмашь, и он открыл глаза. В маленьком окошке его крошечной горенки плескался жемчужный блеск рассвета, вокруг стояла абсолютная тишина, и в этой тишине он, ставший вдруг маленьким извержонком, отчетливо услышал чуть хрипловатый голос Старого: