Кофе с сюрпризом - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 18

А когда понял, что старшую из сестёр Мэйнард не запугать никакими карами, в сердцах бросил:

– Да она сама виновата! Смотрит, как опытная, а потом рыдает… Да она от рождения порченая!

…За эти слова Даймонд выбила драгоценному кузену два зуба одним ударом изящной ручки с фамильным перстнем-печаткой.

…Эти слова послужили причиной того, что отец лишил Джервиса наследства.

…И из-за этих слов Эмбер, которой прислуга обо всём донесла в тот же день, кинулась из окна своей зачарованной башни – но, к счастью, отделалась переломом голени и лихорадкой. А когда снова встала на ноги, то от Принцессы Мэйнардов осталась одна оболочка. Слухи вынудили Джервиса бежать на континент, опасаясь мести… и оставили Эмбер с разбитой вдребезги репутацией.

И кто знает, как повернулось бы колесо Судьбы, если б не дружба рассудительной Даймонд – в то время уже замужней дамы, к слову – с моей матерью, Ноэми. Познакомились они очень давно, ещё в пансионе, и пронесли тёплые чувства друг к другу через годы. Конечно, моя робкая и тихая мать ничего не могла сделать сама… зато она могла обратиться за помощью к леди Милдред.

Говорят, что бабушка тогда выкурила целую трубку, прежде чем ответить, и припечатала:

– Девочку надо вывести в свет. В этом же сезоне, не дожидаясь следующей зимы.

Как показали дальнейшие события, это оказалось верное решение.

Собственного особняка у Мэйнардов в Бромли не было, и Эмбер поселилась на Спэрроу-плейс. Приехала она в крайне подавленном состоянии, и первое время не хотела ни есть, ни пить, ни даже разговаривать. Разумеется, леди Милдред такое не устраивало. Она терпела несколько дней, а затем приказала страдалице явиться в библиотеку. О чём бабушка говорила в течение нескольких часов за закрытыми на ключ дверями, никто так никогда и не узнал, но после этого случая Эмбер преобразилась.

Она научилась смотреть собеседнику в глаза, улыбаться так, словно знает все его мысли до последней и высоко держать голову в любой ситуации.

Разумеется, новая Эмбер произвела фурор.

В очередь за танцем с нею записывались, наверное, ещё до начала бала. Самые известные столичные ловеласы оставили своих дам, пытаясь снискать её милости. Девицы-перестарки засыпали прекрасную дебютантку визитными карточками и приглашениями, надеясь погреться в лучах славы и – кто знает? – завладеть вниманием одного из отвергнутых поклонников… Конечно, и врагов появилось в избытке. Слухи о происшествии с кузеном, как и ожидалось, достигли Бромли в кратчайшие сроки. Но на все сплетни, домыслы и нахальные расспросы Эмбер отвечала спокойно:

– Неужели вы верите, что какой-то провинциальный белокурый херувим мог заинтересовать меня? – и вздёргивала бровь, насмешливо ожидая ответа.

Если же на этом вопрошающий не успокаивался и имел наглость поинтересоваться, при каких обстоятельствах Эмбер упала с башни, она отвечала:

– Ах, эти старые, старые поместья… Знаете, мы, Мэйнарды, владеем этими землями уже семьсот лет, и башня даже старше самого титула. Старые, скользкие камни… Не просто старые даже, а древние – вы ведь понимаете?

После Горелого бунта мало кто из бромлинской знати мог похвастаться исключительно чистой и длинной родословной. Да и действительно благородные по крови и происхождению особы никогда не стали бы опускаться до столь беспардонных расспросов, поэтому намёка на превосходство со стороны Эмбер хватало обычно, чтобы слишком болтливые прикусили язычки.

И всё это было прекрасно – балы, поклонники, новая жизнь и закалённый в горниле невзгод характер… Но Эмбер категорически расхотела выходить замуж. Как-то раз много позже она обронила в беседе со мною:

– В то время мне казалось, что каждый, кто сознаётся в серьёзных чувствах ко мне, чем-то похож на Джервиса. А тот, кто не сознаётся… Вы понимаете ведь, Виржиния?

Я понимала… А леди Милдред, видимо, в своё время понимала ещё лучше и видела дальше. Да, можно оступившуюся принцессу научить держаться как ледяная королева – воспитание и счастливое детство во всеобщем поклонении никуда не делись, достаточно освоить несколько новых приёмов – и новая маска готова. Пикировки с соперницами, влюблённые вздохи поклонников и свита из старых дев служили неплохой опорой. Но когда сезон закончится, новоявленной королеве придётся вернуться снова в своё поместье… К той самой башне, в тот самый сад.

А Эмбер тогда только-только исполнилось семнадцать. Молодость легко учится и не сомневается, вступая на новый путь, но и в отчаяние ныряет также без сомнений и с лёгкостью.

Леди Милдред понимала, что Эмбер нужна была опора, нечто безусловное, непоколебимое, постоянное, кардинально отличающееся от эфемерного восторга поклонников и сиюминутных побед на балах. Кто знает – возможно, бабушка обсуждала этот вопрос не только с подругами, леди Абигейл и леди Эрлтон, но и с сыном; по крайней мере, помощь пришла именно с его стороны. И однажды за завтраком Эмбер услышала вместо привычного разговора о погоде лаконичное:

– Что вы думаете о браке по расчёту? У меня есть на примете человек, который никогда и ни при каких обстоятельствах не напомнит вам о Джервисе.

Такая постановка вопроса, разумеется, не могла не пробудить хотя бы извечное женское любопытство. Эмбер согласилась, чтобы ей представили претендента…

Им оказался барон Вайтберри. И если уж существовал мужчина в Аксонии, меньше всего похожий на Джервиса, то это был именно он – невысокого роста, серый, незаметный, с глазами сонного спаниеля. Барон не стал ходить вокруг да около и при первой же встрече меланхолично сообщил, глядя снизу вверх:

– Я могу предложить вам немногое – состояние, репутацию и уважение, как со своей стороны, так и со стороны высшего света. От вас мне нужно только одно, достопочтенная мисс Мэйнард – сияйте так же, как и сейчас. Ослепляйте… чтобы меня за вашим сиянием не мог разглядеть никто. А все остальные заботы я возьму на себя.

Не знаю, что повлияло на Эмбер тогда сильнее – взгляд сонного спаниеля, такой не похожий на горячие взгляды Джервиса, или это обещание, которое она цитировала потом по памяти много-много раз, но в назначенный срок, после надлежащих ухаживаний и ритуалов барон Вайтберри получил согласие.

Янтарь – не самый яркий камень; он тёплый, спокойный, не сверкает, не блестит. Однако Эмбер, получив такую нужную для неё опору, словно засияла изнутри – и стала солнцем.

Потом случилось очень много всего, и хорошего, и плохого. Первенец Эмбер умер от пневмонии, не дожив и до четырёх лет. Когда же она носила под сердцем второго ребёнка, то случилось несчастье, как принято говорить… Барон ни разу и словом не попрекнул жену. После второго случая он даже оставил службу, чтобы находиться рядом с Эмбер неотлучно. Наверное, это и сблизило их окончательно, превратив брак по расчёту в историю крепкой дружбы, а затем и нежной, трогательной любви.

…Так или иначе, из всей этой истории Эллису требовалось знать лишь одно – три года назад барон Вайтберри оставил службу.

– Понимаете ли, – осторожно произнесла Эмбер, подводя итог короткой истории, – он действительно ушёл со службы. Окончательно. Хотя обычно с такой службы не уходят. Но у него были серьёзные причины… Наше дитя. И были хорошие связи там, – со значением выделила она голосом последнее слово.

Эллис задумался, потом взглянул на меня, на Эмбер…

– О-о-о, – вздохнул он. – Кажется, я понял, почему вы упомянули, что с будущим супругом вас познакомил именно лорд Эверсан… отец леди Виржинии. Скажите, а с маркизом Рокпортом ваш супруг случайно не дружен?

Эмбер довольно улыбнулась:

– Дружен. Хотя в последние годы маркиз гостит у нас крайне редко, – сказала она и бросила на меня взгляд искоса. – У него весьма… много забот.

Детектив на секунду прикусил губу, глотая неуместный смешок.

– Ясно. Скажите, а не может ли быть такого, что ввиду крайней занятости маркиза в последнее время таланты вашего супруга могли вновь, гм, понадобиться?