Пропустите женщину с ребенком - Лобановская Ирина Игоревна - Страница 37

Но Кристина недоумевала. А точнее, она не хотела ничего понимать и вникать в переживания мужа. Егора утешал только Алешка, единственно родная, как он считал, привычно заблуждаясь, душа. По примеру остальных, Егор верил, что сын никогда не предаст, не станет чужим и непонятным. Не уйдет и не бросит.

Кристина стала исчезать по вечерам, возвращалась поздно… От нее пахло дорогими духами, косметикой и предательством.

Алешка хохотал, с удовольствием оглядывая нарядную и красивую мать. Ему нравилось и льстило, как маленькому мужчине, что у него такая привлекательная, останавливающая взгляды, необыкновенная мама.

Она останавливала взгляды слишком многих… Но Егор сам выбрал себе на долю такую, и винить ему некого. Впрочем, тогда, сначала в электричке, а потом на даче и в Москве она показалась ему совсем другой — грустной и потерянной, испуганно вглядывающейся в окружающую жизнь, словно не знала, что ей делать с этой жизнью и с собой. Тогда — не знала, это правда… Сегодня — знает. И это знание придавливало Егора к земле.

Кристинин блеск в глазах бесил Егора. Хотелось убить ее, чтобы покончить со всем этим тяжким мучительным бытием раз и навсегда. Убить…

И Егор написал Валюне.

Ее адрес он хранил в своей памяти неизвестно зачем.

Валюха откликнулась тотчас, словно только и ждала его письма. Она писала, что замуж так и не вышла, живет одиноко. И стала почему-то слышать голоса: то матери, то отца. Что это значит, она не понимает.

Голоса Егору не понравились. А вот Валюхино одиночество — очень. И он снова написал ей, и еще, и еще…

Я собираюсь в отставку, писал Егор. Армия развалилась, служить там больше нет ни сил, ни смысла. Жить с Кристиной тоже больше невозможно. Семья распалась точно так же, как все остальное. Я скоро вернусь в Россию, строчил на бумаге Егор. Уже навсегда. Мне негде там жить. Не возвращаться ведь в родной городок к одряхлевшим родителям, о которых верно и преданно заботятся младшие сестры! Возвращаться в виде лишнего страдания для родных. Им будет невыносимо видеть каждый день унылую, вытянутую физиономию сына и брата и больно сознавать, что его жизнь сломана, не сложилась, провалилась в тартарары… Прожита словно зря, напрасно, оказалась не нужной никому — ни родной стране, ни его жене, ни ему самому…

Я хочу приехать к тебе, писал Егор. Если ты, конечно, не ходишь теперь под другой фамилией…

Чтобы остаться с тобой навсегда. И тогда ты перестанешь слышать голоса родителей. Они перестанут тебя звать за собой… Еще рано… Я помню твой маленький домик, твои ветхие дорожки на полу, твою старенькую печь, которую давно пора переложить… И если ты до сих пор этого не сделала, то я отремонтирую дом сам: переложу печь, починю крышу и крыльцо, утеплю стены… И вообще жить теперь, Валюха-веселуха, будет лучшее…

Она прислала ему сбивчивый ответ, который яснее ясного говорил о том, что она плакала, радовалась, смеялась и снова плакала, потому что никак не ждала от жизни такого подарка. И уже приготовилась спокойно прожить оставшиеся годы одной, в ветхом, темном от снега и дождей домике-развалюхе, и умереть, когда голоса родителей станут слишком настойчивы… Но теперь она станет ждать, когда Егор выйдет в отставку, расплюется и завяжет со своей армией и генеральством, разведется с женой и приедет к Валюне. Она будет ждать… Верно и преданно, неизменно и непрерывно. Поглядывать в окно… Поджидать телеграммы в несколько слов: «Встречай. Прилетаю такого-то числа…» Она любила только его одного и любит до сих пор… И будет любить всегда своего мрачного неулыбу… Зачем ей чин его да погоны? Они, может быть, нужны его жене, городской дамочке с хорошими манерами, образованной, капризной и жеманной, но не ей, Вале…

О сыне Валюня не спрашивала. Это проблемы Егора. Пусть решает их самостоятельно. Ей все равно. Для нее главное — дождаться своего ненаглядного, чтобы он действительно приехал, открыл дверь, потопал ногами в сенцах, сбрасывая с сапог грязь, и крикнул:

— Валя, ты дома?.. Долго же до тебя добираться! Летел, летел, потом ехал… Глухомань… Это и хорошо. То, что надо. Короче, я здесь… Встречай, хозяйка!..

А родительские голоса пока могут подождать. До поры до времени…

22

Борис взглянул на Наташу рассеянно. Словно не сразу заметил и рассмотрел. Очевидно, все еще видел перед собой ту рыжую красотку с равнодушным взглядом. Да и странно было бы наоборот…

— У меня тут… квартира… обмен… — робко напомнила о себе Наташа, скромно стоя у дверей.

— Ах да, извините! Садитесь, пожалуйста! — очнулся от сладких грез Борис. — Задумался… Очень сложные вопросы у людей…

Наташа иронически хмыкнула — знает она эти вопросы! — и осторожно опустилась на стул.

— Так, значит, у вас квартира?.. — рассеянно повторил он. — Обмен?.. Расскажите подробнее. Развод или коммуналка?..

Наташа обстоятельно, не торопясь, изложила все детали, тщательно выдуманные мамой и заботливо втолкованные ею Наташе. Борис слушал, перебирая и рассыпая скрепки на столе. Зачем ему столько? — подумала Наташа. Разве чтобы занять руки…

— Я вас понял, — по-прежнему рассеянно произнес Недоспасов. — У вас есть какие-нибудь документы: копии лицевых счетов, свидетельства о разводе? Если нет, сделайте их, пожалуйста, и принесите мне. Желательно побыстрее…

И тут, улыбаясь, вплыла заведующая юрконсультацией.

— Борис, простите нас за этот маленький розыгрыш, — ласково начала она. — Это моя дочь Наташа. Очень хотелось вас познакомить, ну, вот надумала таким образом… Вероятно, не самым лучшим.

Недоспасов посмотрел на начальницу недоуменно, с трудом постигая смысл сказанного, перевел взгляд на Наташу… В глазах, наконец, забрезжило кое-какое сознание, замерцало и появилось осмысленное выражение. До него дошло. Интересное кино… Он осознал все. И постиг далеко идущие планы босса. Оценил их по достоинству. Взвесил. Прикинул… Глянул на дочку начальницы повнимательнее… Гарная девица… А положение в обществе, завоеванное по праву, — всегда большая редкость и исключение.

Он просиял. И подсказал Лилии Ивановне:

— Просто так получилось… И наверное, это хорошо.

Борис родился в очень простой семье. Отец всю жизнь прослужил электриком в ЖЭКе, не страдая о несбывшихся надеждах юности. Мать в молодости там же сидела в канцелярии, выдавала справки. Потом, когда ее совершенно достал психованный начальник, вечно орущий на подчиненных и жильцов, без конца приходивших с жалобами то на протечки, то на отсутствие отопления и горячей воды, перешла на работу в ателье, где оформляла квитанции. На единственного красавца сына мать буквально молилась.

Борис долгое время упорно твердил, что мечтает стать человеком, вручающим министрам бумаги на подпись.

— Видишь того, кто подает на подписи договора, которые подписывают министры? — спрашивал он мать. — Вот им я и хочу быть!.. Как бы мне туда проникнуть, не знаешь? Работка непыльная, а почета и уважения со всех сторон — море!..

Но мать ничего не ведала о путях людей, держащих наготове папки с документами.

В десятом классе Борис решил сам сочинять и подписывать несколько иные документы.

На юридический факультет ему помог поступить дядя, старший брат матери, когда-то ловко окрутивший преподавательницу юрфака. Впрочем, чересчур хитрым образ действий дядьки не позволяла назвать его внешность. Дядя, преподаватель военной кафедры на химическом факультете МГУ, подполковник в отставке, был высоким, могучим, со светлыми волосами, волной откинутыми с высокого лба. Борис удался в него. Так что проблем с дамами ни у того, ни у другого почти не возникало. И когда у Бориса появилось настойчивое и неизбывное желание поступить на юрфак, нервно-трепещущая мать тотчас позвонила брату.

— Сделаем! — по-военному отчеканил он.

И слово отставника сдержал. Борис на юрфак поступил, хотя сделать это было непросто. Безблатных запросто «резали».

Но дальше вести его по жизни дядя не мог и не собирался. Приходилось рассчитывать исключительно на свои силы.