Пропустите женщину с ребенком - Лобановская Ирина Игоревна - Страница 34

Кристина ждала продолжения, но в стоматологическом кабинете сгустилась тишина, нехорошая и темная, несмотря на яркое солнце за окном.

После гибели ОйСветы Борис думал, что жизнь кончилась. Прошла. Она у всех имеет строго ограниченный, срок, и предел Недоспасова подошел следом за Светиным. Ничего необычного. Он оказался подонком, предателем, погубил, изуродовал людей… Играючи и шутя, ради пустой прогулки в горы…

Он часто вспоминал рассказ ОйСветы о том, как ее бросили все знакомые после ее провала в институт. С Борисом произошло то же самое. И это естественно и заслуженно. Телефон будто лишился голоса, и Борис с трудом приходил в себя после операции в притихшей квартире. Но вечерами, когда возвращались с работы родители, становилось еще хуже от причитаний матери и хмурого молчания отца.

Недоспасову дали академический, потом он подумывал о переводе на вечерний. Так текло ненужное ему теперь, бесполезное, словно взятое у кого-то напрокат время…

Он думал, какая это, в сущности, дичь и муть сиреневая — любовь, страсти, ревность… Мальчики, девочки, обниманки-прижиманки… А ведь когда-то им всем казалось, что это очень серьезно и важно, жизненно необходимо… И причиняло боль и страдания. Но разве можно их, эти смешные теперь горести жизни, даже просто сравнивать с горем и отчаянием, которые приносит с собой смерть?!

И еще Борис размышлял о том, что человек чересчур слаб и выдыхается при первом же трудном подъеме, при первой жизненной катастрофе. Очень немногим хватает воли продолжать восхождение и добрести в конце концов до вершины. — И то, что телефон не звонит, — это вообще-то хорошо, даже отлично. Что, например, Борис станет делать, что отвечать, если вдруг позвонит Леонид?.. Или кто-то другой?.. Например, подружка ОйСветы?.. А у нее их было великое множество…

Но судьба теперь его хранила и берегла от лишней боли. Он понемногу привык, приспособился к протезу, перевелся на вечерний, удачно не встречая бывших сокурсников, снова продолжил учебу и стал безумно увлекаться девочками. Словно пытался компенсировать свою утрату и забыться. Причем каждую свою девчонку он, ошибаясь, всякий раз называл Светланой.

— Ты ее любил? — спросила одна. — И ушла, словно растаяла в московской сырости, не дождавшись ответа.

— А это кто? — спросила вторая. И Борис прогнал ее за глупость.

Третья засмеялась и сообщила, что ей никогда не нравилось ее собственное имя, и она всегда мечтала зваться именно Светланой. Поэтому пусть все так и остается.

Борис обозлился — он сам не мог слышать это имя, проклинал себя за оговорки — и тотчас расстался и с третьей.

— На тебя не угодишь! — вздыхала мать. — Я не успеваю знакомиться с твоими бесконечными избранницами!

— А ты не знакомься! — буркнул Борис и перестал представлять матери дам своего сердца.

Мать не скрывала изумления оттого, что женщинам так нравится Борис. Очевидно, сама никогда ни за что не влюбилась бы в безногого.

Недоспасов недобро усмехался и тотчас влегкую находил себе новую пассию. В две секундочки. Девки действительно липли к нему, как пропотевшие в жару майки.

Мать всю жизнь заботилась лишь о том, чтобы ребенок хорошо ел. Остальное ее интересовало мало. Поэтому сын вырос не слишком понятным и почти чужим. История с походом в горы потрясла ее и больно ударила только поначалу. Позже, когда Борис начал ходить на протезе, женщина лишь заметила вскользь:

— Люди все взрослые! Никто никого за руку не тянул! Сами должны нести ответственность за свои поступки и соображать, куда и зачем идут и чем рискуют. А степень риска — она всегда примерно предсказуема.

Последнюю фразу часто повторял ее начальник.

Да, она предсказуема… Эта самая степень риска… Кого мать имела в виду, говоря об ответственности, сына или всех остальных, Борис уточнять не стал. Самое непонятное в мире — то, что он понятен. Недоспасов успел четко усвоить эту простую истину Эйнштейна.

После окончания университета Борис легко нашел работу в юридической консультации, в две секундочки обаяв начальницу. Кроме консультации, она владела обильными телесами, склонными к самодемонстрации и упорно выползающими из любых одеяний, травленными перекисью кудрями и рослой дочкой на выданье, пристроить которую за хорошего человека давно стало заветной и почти несбыточной мечтой юристки. Хотя что это за мечта, если запросто сбывается?! Она сначала должна долго и упорно помучить человека, тщательно его потерзать, а уж потом решать и обдумывать, сбываться ей или немного погодить.

Именно поэтому юристка каждого, даже случайного знакомого молодого человека рассматривала как потенциального жениха Наташеньки. Примеряла его к ней, оценивала и взвешивала, как на рынке, а уж потом обращала внимание на причину его появления.

Борис ей глянулся тотчас, едва она его увидела. Парень одарил ее фальшивой, а потому неотразимой улыбкой Джоконды. И нежная, преданная мать моментально грустно вспомнила свою могучую, чересчур развившуюся вверх и вширь Наташеньку, рядом с которой любой мужик смотрелся топольком-первогодком, робко проклюнувшимся в свою самую первую весну. А мужчины ох как не переносят, когда на них взирают сверху вниз! Даже в прямом смысле и по суровому принуждению природы. «Бедная моя девочка!» — в который раз запечалилась юристка и ласково кивнула обаятельному двухметровому юноше, размахнувшему плечи во всю ширь крошечной комнаты.

— Садитесь, пожалуйста! Что привело вас ко мне?

Молодой человек вновь просиял, тряхнул чересчур буйной, продуманно нестриженной гривой рыжеватых волос и сел.

— Я окончил юрфак МГУ. Вечерний. Ищу работу. Пока учился, подрабатывал, но не по специальности.

Оформили его сразу, и Недоспасов вышел на службу через два дня, не подозревая об уготованной ему сверхобъемной начальницей роли. Впрочем, он всегда предполагал подобные, вполне возможные осложнения и нюансы своей будущей биографии, а поэтому ничему не удивлялся и не терялся ни перед какими любвеобильными мамашками.

Борис начал трудиться, хорошо понимая, что человек может добиться многого, только когда поймет, что профессия для него — самое главное. И суть жизни — четко поставленная цель.

Он тщательно и неутомимо штудировал законы, читал и перечитывал кодексы, изучал победы и провалы великих адвокатов, подробности судебных процессов… И потихоньку принимал клиентов. Их было немало. Правда, вопросы и проблемы оказывались в основном типичными и повторяющимися. И стандартные ответы на них Борис уже хорошо знал и отвечал, почти не сверяясь с юридическими талмудами.

Увольнение, сокращение, отправка на пенсию, когда человек еще полон сил, желания и возможностей работать… Разводы, брошенные жены, дети, оставшиеся без алиментов… Бурные разделы квартир, машин и ложек-плошек, которые требовалось безошибочно, с арифметической точностью пересчитать и поделить поровну по головам…

Свой кабинет Борис вскоре стал называть кабинетом психологической нагрузки.

Недоспасов быстро бы затосковал среди этих человеческих и совершенно нечеловеческих дрязг и разборок, овладев их премудростями, если бы не его живой, зудящий интерес к окружающему и тем типам личностей, что ежедневно наведывались к нему в консультацию за советами и теребили по поводу и без. Он с любопытством присматривался к людям, изучал, запоминал и искал среди них… Кого?..

Иногда Борис вдруг безнадежно оглядывался вокруг, недоуменно озирался, словно не понимая, как, зачем и почему он здесь, на этом свете, оказался?.. Что ему тут делать, как быть?..

Его терзало и мучило царящее вокруг беспредельное хамство. Перед каждым, чтобы добиться малости — срочно починить кран или получить выписку из домовой книги, — приходилось юлить и заискивать, мести землю хвостом… Вежливость нынче не в моде.

Ему изматывало душу раскаяние, отчаяние, боль… Комплекс вины — самый тяжелый. Иногда среди посетительниц Борису мерещилась она, ОйСвета, живая и смеющаяся… И он замирал, напряженно, болезненно вглядываясь в чужие лица…