Пропустите женщину с ребенком - Лобановская Ирина Игоревна - Страница 2

— Ну и что? Я люблю сравнивать. Это полезно и позволяет иногда четко рассмотреть совершенно неожиданные детали привычных предметов и понятий. Они словно высвечиваются. Скажи, неужели ты действительно считала, что мы с тобой будем жить мирно и спокойно до самой старости? И один из нас потом станет бурно и горько рыдать на могиле другого? — Муж снисходительно усмехнулся. — Если ты так думала, значит, ты недалекая женщина, прости! Семейная жизнь — это довольно сложное механическое устройство, где много автоматизма, сложившегося в силу привычки, и немало моментов вдохновения, зависящих от индивидуальности каждого. Но возводить семью в культ… — Виталий сделал изумленное лицо. — Думать о ее незыблемости и прочности… Где гарантии и основы такой долговечности и надежности? Их нет! Как нет вообще ничего нерушимого. Нужно смотреть правде в глаза. А ты не умеешь! И не желаешь учиться! Хотя тебе уже немало лет. И давно пора понять, что от ревности и злости мозги выкипают, как вода из кипящего чайника. Почему у тебя в голове никак не рассветет? Ведь даже чуточку любви, как у нас, — это очень много. А право безмерно любить — миссия избранных и особо отмеченных свыше. К таковым мы с тобой не принадлежим. И никогда не принадлежали.

Да, Кристина была права насчет обычности происходящего. Ничего особенного… Во всяком случае, муж никаких диковинок в случившемся не замечал.

Виталий никогда не говорил просто так, по-человечески. Он всегда будто выступал перед большой аудиторией, пусть даже рядом с ним сидела всего-навсего одна горюющая и подавленная его велеречивостью жена. Виталий жил с абсолютной уверенностью, будто людям редко что-то нужно, кроме слов. А они, в свою очередь, даны им для того, чтобы умело и тонко скрывать свои мысли. И зудящая потребность высказаться по любому поводу почти всегда намного сильнее, чем желание чему-нибудь научиться или чего-нибудь достичь. Кроме того, слова рождаются и умирают сами по себе, независимо от обстоятельств и людей.

В сущности, Виталий был недалек от истины. Но его доклады на публику Кристину раздражали.

Виталий воспринимал себя как истину в последней инстанции. Спорить с ним стоило только в одном-единственном случае — если в конечном итоге обязательно согласиться. И последнее слово он всегда старался оставить за собой. А если попадался упрямый спорщик, Виталий либо переходил на грубость, либо резко обрывал дискуссию.

Кристина вытерла злые слезы. Плакать бессмысленно… И ничего особо радостного от их общей судьбы и окольцованности она не ожидала. Только все равно получилось чересчур больно и неожиданно…

— Кстати, ты тоже абсолютно свободна в своих поступках и вправе погулять и отдохнуть от меня, — великодушно заметил Виталий. — Я возражать и ревновать не буду. Зато сравняем счет.

— Я давно уже переросла панель, добрый человек… — пробормотала Кристина.

Близости между Ковригиными не наблюдалось уже давно. Никакой. Ни физической, ни душевной.

Совсем недавно, летом, Кристина сделала неловкую попытку исправить положение, хотя и не надеялась на успех.

Они поехали на трех машинах, с приятелями, на ночное сидение у костра. В кои-то веки вырвались! Кристина радовалась, хохотала, заигрывала с ухмыляющимся мужем. По дороге вспомнили: ведь сегодня Иван Купала!

— А в этот день надо не только через костер прыгать, но и на берегу реки заниматься развратом! Ура, ура! — выпалила Кристина и внимательно, с удовольствием глянула на красивые ноги.

Она гордилась ими по праву. В ее довольно худой и не слишком по-женски выразительной фигурке ноги оказались наиболее удачной и решающей деталью.

Сидящий у руля Виталий отозвался деловито и твердо:

— Ну нет! Разврат отменяется.

И затем полчаса невозмутимо внушал жене и остальным, как опасно сидеть и лежать на сырой холодной траве — лето дождливое! Как просто женщине подхватить пиелонефрит и застудить придатки, а Кристина и так богатырским здоровьем не отличается. И вообще интим требует чистоты и уюта, горячей воды и тепла, а они не животные и не пейзане, чтобы предаваться страсти при свете луны и мерцании звезд…

Кристина замучилась слушать его словесные выкрутасы и махнула рукой.

Несколько лет жизни с Виталием приучили ее к несложной мысли, что он не захочет так много потерять. Много — это она, Кристина. Браки, близкие к расчетливым, довольно выживаемы.

Да он и не хотел. Просто зарвался. Хотя неизменно помнил, что за ней стоит ее папа. А Геннадий Петрович — слишком значимая фигура в истории страны, настоящая ценность государства, в котором он имеет заслуженное право на все. Когда-то именно Геннадий Петрович пошел по стопам своего научного руководителя, уже давно почившего в бозе, и ловко перенял у него, а потом мастерски усовершенствовал способ сохранения лежащего в Мавзолее Ильича. Под руководством профессора Воздвиженского, которого называли волшебником, ныне трудилась целая лаборатория, поддерживающая вождя революции в надлежащем виде для любопытствующих экскурсий и грядущих потомков. Геннадий Петрович гарантировал сохранение мумии первого коммуниста страны в течение ста лет. Таким образом, профессор воздвиг себе некий невидимый мавзолей, готовый простоять долго, целые века.

Самое смешное, что Кристина родилась двадцать второго апреля. И отец много лет шутил, что в честь его дочки каждый год вывешивают флаги. А потом флаги исчезли вместе с шуткой.

Папа… Как же любила и любит его Кристина!..

Утром он первым, раньше мамы, приходил поцеловать дочку в носик и справиться о ее самочувствии. Ощущая в полусне папин поцелуй, Кристина цеплялась за отцовскую шею, не размыкая ленивых поутру век… Папа… Всегда ласковый, всегда заботливый, всегда приходящий на помощь…

В детстве Кристина часто болела. Вообще все ее главные воспоминания о том времени были тесно связаны с кроватью. Там Кристина проводила основное время своей жизни.

Ангины, корь, скарлатина… Отит, воспаление легких, ветрянка… А еще ревмокардит, артрит и гайморит… И если бы не папа…

Иногда, просыпаясь ночами, мучаясь от боли и высокой температуры, Кристина неизменно видела отца в кресле рядом с кроватью. Он дремал, уронив голову на руки, но своего поста не покидал. Папа лечил, приводил знакомых докторов, давал лекарства и травы, делал уколы, кормил, поил чаем… И вновь преданно дежурил возле постели дочки…

Он прозвал ее подарком для хирургов. Прозвище приклеилось. Хирурги обожают худых людей, в чьих животах не нужно долго разыскивать печень или селезенку — все тут как тут, под руками.

Болея, Кристина часто мечтала о том неведомом пока человеке, хирурге или другом великом враче, который спасет ее от страшной беды. Например, от смерти на операционном столе. И влюбится в нее на всю оставшуюся жизнь… Именно врач, как папа.

Болезней к ней приклеивалось море, плюс ко всему у Кристины долго не было чувства края, и она падала ночью во сне с кровати почти до двенадцати лет. Родители вечером всегда заставляли ее диван стулом или креслом. Однажды в суматохе переезда на дачу забыли это сделать, и девятилетняя Кристина свалилась с дачной кровати да еще вдобавок упала на оставленный рядом, тоже случайно, по недосмотру, чемодан и разбила о его металлический открытый замок верхнюю губу.

Кристина орала так, что разбудила и переполошила даже владельцев соседних домов. Там решили, что на дачу профессора Воздвиженского напали бандиты и зверски убивают взрослых и ребенка. Мужчины примчались на помощь, на ходу вооружившись топорами, молотками и кольями. Кто что успел схватить второпях. Увидев вооруженных полуодетых соседей, почему-то воинственно ломившихся со свирепыми лицами на террасу, Кристина перепугалась еще больше. Взрослые с большим трудом успокоили ее.

Потом родители смеялись, часто воспоминая этот случай. И радовались, что им так повезло с соседями по даче. А Кристина несколько дней через силу глотала одну лишь манную кашу. Заходили все те же соседи, теперь улыбающиеся и мирные, без всяких кольев, гладили Кристину по голове и говорили привычное о свадьбе, до которой все всегда и у всех отчего-то обязательно заживает.