Кровопролития на Юге - Дюма Александр - Страница 26

После этой отповеди г-ну де Бавилю пришлось смириться и оставить все как есть.

А события развивались таким образом, что у Кавалье могла вскружиться голова, ибо благодаря распоряжениям г-на де Виллара приказы Кавалье исполнялись как его собственные; у вождя мятежников был двор не хуже княжеского, помощников у него было не меньше, чем у генерала, а секретарей — чем у министра. На одного из этих секретарей была возложена обязанность предоставлять отпуска тем рубашечникам, у которых были какие-нибудь дела или которые желали повидаться с родными. Вот в каких выражениях составлялись отпускные свидетельства:

И эти охранные грамоты почитались наравне с теми, на которых внизу стояла подпись: маршал де Виллар.

Двадцать второго от двора прибыл г-н де Сен-Пьер; он привез ответ короля на предложения, которые Кавалье сделал г-ну де Лаланду, но это послание не было предано огласке: наверняка оно не отвечало мирным намерениям маршала.

Наконец, двадцать пятого пришел ответ на те просьбы, которые Кавалье подал самому г-ну де Виллару: то был написанный собственноручно главой мятежников оригинал; он был отправлен Людовику XIV и вернулся с пометами, начертанными рукой короля; так к одному и тому же листу бумаги приложились две руки — одна прежде держала пастушеский посох, а другая всегда сжимала скипетр. Вот этот документ в том виде, как приводит его Кавалье в своих мемуарах:

«Пробыв в Кальвиссоне неделю, — пишет Кавалье в своих мемуарах, — я получил от маршала де Виллара письмо, в котором он приказывал мне явиться к нему, потому что он получил от двора ответ на мои просьбы; я немедля прибыл, но когда увидел, что изрядная часть просьб отклонена, я возроптал, в особенности же на то, что нам не отводится никаких городов в залог нашей безопасности; но г-н маршал заметил мне, что слово короля стоит дороже двадцати городов и после всех тревог, какие мы ему причинили, мы можем усмотреть знак величайшего снисхождения в том, что он готов исполнить большую часть наших просьб. Этот довод не показался мне удовлетворительным, но поскольку у меня не было времени упорствовать и поскольку у меня было не меньше причин, чем у двора, стремиться к миру, я охотно принял решение».

Единственное, чего Кавалье сумел добиться от г-на де Виллара, — это пометить документ тем числом, когда он был написан; таким образом, узники, которых должны были отпустить на свободу в течение полутора месяцев, выигрывали одну неделю.

Итак, г-н де Виллар начертал внизу документа нижеследующее утверждение, которое в тот же день маршал и г-н де Бавиль скрепили подписями от имени короля, а Кавалье и Даниэль Бийар за протестантов.

Хотя две последние подписи и были совершенно недостойны красоваться рядом с их собственными, тем не менее они доставили г. г. де Виллару и де Бавилю такую живейшую радость, что они в тот же миг отправили в Кальвиссон новые приказы, дабы рубашечникам безотказно давали все, что им требовалось, и они ни в чем не ведали нужды, покуда не будут исполнены пункты договора, то есть покуда не будут отпущены на свободу узники и галерники, что должно было, согласно договору, произойти в течение полутора месяцев; что до Кавалье, маршал вручил ему тут же на месте патент полковника с полномочиями набирать солдат в свой полк, который должен был направиться на службу в Испанию, а также указ о назначении ему пенсиона в тысячу двести ливров и вдобавок патент капитана для его младшего брата.

В тот же день Кавалье составил штаты своего полка и представил их маршалу; полк состоял из семисот двенадцати человек, в него входило пятнадцать рот; имелось шестнадцать капитанов, шестнадцать лейтенантов, квартирмейстер и полковой лекарь.

Тем временем Ролан воспользовался передышкой в военных действиях и разгуливал по всему краю словно вице-король Севенн, и везде, куда бы он ни явился, ему оказывали великолепный прием; по примеру Кавалье он давал отпуска, держал при себе свиту и задирал нос, убежденный, что ему тоже вскоре предстоит беседовать на равных с маршалами Франции и губернаторами провинций. Ролан ошибался: исключительное право на пылкую народную любовь г-н де Виллар предназначил Кавалье и более никому не собирался его даровать. Вместо приглашения в Ним или в Юзес от г-на де Виллара Ролан попросту получил от Кавалье весточку о том, что тот желает потолковать с ним по важному делу.

Переговоры состоялись близ Андюза, и Кавалье, верный слову, данному г-ну де Виллару, пустил в ход все средства, чтобы склонить Ролана последовать его примеру, но тот упорно отказывался; тогда Кавалье, видя, что просьбы и посулы не достигают цели, попытался прикрикнуть, но тут Ролан, положив ему руку на плечо, сказал, что, видимо, у него вскружилась голова, что он, Ролан, старше его чином и что бы там Кавалье ни творил и ни наобещал от своего имени, Ролана он к этому принудить не может, а он, Ролан, твердо обещает, что никакого мира не будет, покуда свобода совести не будет дарована протестантам во всей полноте. Молодой севеннец давно уже отвык от разговоров в подобном тоне; он нетерпеливо схватился за шпагу, Ролан отступил на шаг и обнажил свою, и переговоры чуть было не перешли в схватку, но проповедники бросились между ними и уговорили Ролана отпустить наиболее знаменитого среди них, по имени Саломон, вместе с Кавалье в Ним, чтобы услышать от самого г-на де Виллара, каковы условия мира, который подписал Кавалье и который предлагали Ролану.

Через два часа после того как они об этом условились, Саломон вместе с Кавалье пустились в путь и двадцать седьмого прибыли вместе в Ним, сопровождаемые эскортом в двадцать пять человек; они остановились передохнуть наверху Дозорной башни, и местные протестанты поспешили принести им прохладительные напитки и угощение; подкрепившись и помолившись, они прошествовали перед казармами и миновали дворы; приток народа и всеобщий восторг были на сей раз ничуть не меньше, чем в первый приезд Кавалье; больше трех сотен людей целовали ему руки и колени; в тот день он был одет в камзол светло-серого сукна и в касторовую шляпу, обшитую золотым галуном и украшенную белым пером.