Молчаливый гром - Таскер Питер - Страница 53

Гостей обратно в отель проводили рано. Супруга сенатора собиралась с утра лететь в Гонконг за покупками, и ему пообещали назавтра вечером показать кое-что в мужской компании. Кстати и обсудить перспективы сотрудничества.

Распрощавшись с американцами у отеля «Нью-Отани», господин Колесо и господин Промышленник пошли в заведение с гейшами в Кагурадзаке. После нескольких порций спиртного и серии игр они отпустили женщин.

— План осуществляется нормально, сказал господин Промышленник. — Скоро все вернется в свое русло.

— Правильно, — сказал господин Колесо. — А все же многие из них на свободе. Правильно ли это? Они опасны.

— Так лучше. Нельзя допустить, чтобы о случившемся узнала общественность или чтобы наши торговые партнеры получили нужную информацию. Будет катастрофа. И потом…

Господин Промышленник пожал плечами и осушил чашечку сакэ. Господин Колесо понапрасну ждал, когда тот закончит фразу.

— И потом что? — спросил наконец господин Колесо.

— Они делали это не для своей выгоды, — мягко сказал господин Промышленник. — Они думали о благе Японии.

Господин Колесо пристально посмотрел на господина Промышленника, осознавая, что между ними разница в десять лет, да и дело не в возрасте. Видимо, господин Промышленник не случайно говорил с явной ностальгией о попытке переворота 1936 года и о духе товарищества, проявившемся в ту снежную ночь в Акасаке.

— Может, и так, — сказал господин Колесо, — но сейчас мир иной.

— Это верно, — ответил господин Промышленник без воодушевления. — Мир иной.

Они допили сакэ и позвали женщин.

За двадцать тысяч километров от Токио Том Коно допил свое пиво. В Лондоне было два часа дня. Том сидел у стойки своего излюбленного пивного бара за пинтой любимого им настоящего эля и слушал Тревора, объясняющего, почему непобедима ливерпульская футбольная команда.

— Индивидуальная техника ведения мяча, конечно, — говорил Тревор, — это само собой. Но в команде нет незаменимых. Это культурная команда. Она очень слажена, взаимодействие игроков на поле…

— Ты говоришь будто о фирме, а не о футбольной команде, — заметил Том.

— Вот именно. Ливерпульцы действуют как отлаженная японская компания, прямо как «Сумикава» в первый ее период, когда я пришел к вам работать.

— Теперь «Сумикава» больше похожа на «Эвертон», да?

— Ну, не настолько плоха. Скорее «Ноттс форест», я бы сказал. Блестящий управляющий, много энергии, напористость, но все же команда не классная. Нет агрессивности, нет напора.

Они поднялись и двинулись обратно в офис. В давние времена Том не пошел бы в пивной бар в обеденный перерыв, но теперь у него хватало на это времени. После нескольких недель кропотливой работы ему удалось распутать финансовую «корзиночку», оставленную Симадой и брокерами «Мицутомо» и «Дайниппон». Дальнейшее требовало уже многих месяцев упорной работы.

Вернувшись в свой кабинет, выходящий окнами на собор Святого Павла, Том вспомнил беседу в Тревором. Действительно, европейское отделение банка «Сумикава» уже не пользовалось былым авторитетом. Слишком часто менялось руководство, ушли хорошие люди. Управляя отделением, Том прежде всего повысил в должности Тревора и дал ему возможность брать на работу лучших людей, каких тот мог найти. Том упразднил различия в положении английских и японских служащих и дал всем понять, что продвижение по службе теперь зависит лишь от отдачи работника, от его способностей, а не от возраста, образования или национальности. В офисе восстанавливались дружелюбие и раскованность, когда-то так злившие управляющего Ямагути. Но Ямагути перевели на Хоккайдо заместителем управляющего по общим вопросам в том самом маленьком отделении банка «Сумикава».

Погода в Лондоне ухудшилась. Автобусы и такси включили фары. Купол собора Святого Павла затянуло дождем. Дождь обрушился на башни, шпили и небоскребы Сити. Нигде и никогда в жизни Коно не чувствовал себя так уютно, как здесь и сейчас.

По одинокой горе над старым Киото, по замшелым ступеням, ведущим в храм, взбиралась тень. Двигалась она быстро и мягко, Не касаясь ветвей, хранящих капли дождя, не тревожа лесных голубей. Достигнув верхней ступени, тень остановилась, посторонясь от воды, вылитой сверху через окно монахом. Затем двинулась через двор. У крыльца мелькнула полоска света, дверь отворилась и сразу закрылась.

Тень медленно продвигалась по помещениям храма. Она прошла сквозь дымок фимиама и сутру, читаемую нараспев, и ни одни из монахов не оторвал своих глаз от молитвы. Она сунула нос на кухню, где в большом медном чане варились овощи. Она проскользнула по деревянным коридорам, не скрипнув половицей.

Наконец она подошла к комнатке без окон, где при мерцающем желтом свете Сидел, читая книгу старик. Когда тень проскользнула в полуоткрытую дверь, он поднял голову и улыбнулся.

— Я так и думал, что ты придешь, — прозвучал шепот из репродуктора на столе. — В последнее время я много о тебе думаю.

— Странно, что ты вообще еще можешь обо мне думать. После всего ты должен меня бояться.

Из репродуктора донеслись удивительные звуки. Беззубый рот старика был широко открыт, его грудь вздымалась и опадала.

— Прости мне этот смех, — сказал репродуктор. — Просто ты говоришь сейчас как тогда, когда мой брат впервые привел тебя сюда. Злой, запальчивый мальчишка.

— Я не шучу, дядя. Ты сделался моим врагом.

— Идиот! Ничему не научился!

— Я много узнал о тебе. Ты уничтожил меня, как уничтожил когда-то моего отца.

— Мой брат сам себя уничтожил. Он был храбрый и сильный, но тоже глупый. Я предупреждал его. Он умирал, и я просил его доверить мне твое воспитание, но он предпочел оставить тебя у твоих приемных родителей. И вот результат. В тебе нет скромности, нет смирения, ты ничего о себе не знаешь. Печально…

— Для чего в наше время скромность и смирение? Под угрозой сам дух Японии.

— Дух Японии! Ха-ха! Твои планы, с самого начала бессмысленные, навредили стране и народу. Ты вел к власти врагов Японии, не понимая, что делаешь. Что за каша в твоей голове?

— Это было необходимо, дядя. Мой расчет был на то, что наибольшую часть работы выполнят для нас американцы. И далее — кризис, в котором народ откроет свое настоящее назначение. Катарсис. Народ пересмотрит судьбу страны — об этом мечтал мой отец.

Старик покачал головой. Его шепот ослаб, с трудом можно было разобрать, что он говорит.

— Ты говоришь о своем отце так, будто он был богом, а ведь он приобрел тебя в доме с гейшами, отняв у матери после родов, и не признавал тебя членом семьи. Забудь его! Иначе ты несвободен.

— Я родился как Маруока и умру Маруокой. Отец, затравленный американцами, по сути, так и не успел узнать меня. Всеми моими поступками руководил дух Маруоки. Впрочем, ты, дядя, кажется, давно забыл о нем.

Его голос звучал запальчиво и по-юношески срывался. Старик подался вперед. Морщины на его лице загрубели, как старые трещины на открытых камнях.

— Что ты знаешь о духе Маруоки! — заскрежетал шепот, налившийся новой энергией и перемежаемый прибоем глубокого дыхания. — Твои совершенно абсурдные прожекты опозорили род!

Старик тяжело закашлялся. У него началась отдышка. Ему не хватало воздуха.

— Дядя! Что с тобой? Может быть, позвать кого-нибудь на помощь?

Ответ прозвучал в перерывах между приступами кашля, от которого пламя свечи забилось и заплясало:

— Уходи! Глаза мои не должны тебя видеть! Ты недостоин имени своего отца.

В келье раздался крик ярости, боли, отчаяния, и тень растворилась. Дыхание старика восстановилось через несколько минут. Он вытер чистой тряпочкой глаза, достав ее из рукава кимоно, надел очки и снова уставился в книгу, лежащую на его коленях.

Вскоре единственным звуком, нарушавшим тишину, остался щелчок сиси-одоси, наполняющегося проточной водой и опорожняющегося ее напором.