Молчаливый гром - Таскер Питер - Страница 32

Действительно, экс-председатель страстно желал воздать по заслугам Ядзаве, своему бывшему протеже, который сначала интриговал за его спиной, а потом подготовил переворот и сместил его. Ядзава… Он надменно улыбался, сидя на памятном совещании, когда прозвучали нелепые, оставшиеся недоказанными обвинения.

У них тогда хватило наглости, злился отставник, требовать отчет о расходах. Что из того, что его «жена номер два» ездила за счет банка в Париж и Милан и потратила несколько жалких миллионов на одежду и украшения. Магазин дамского платья в Токио, который она держала, был крупнейшим клиентом банка более десяти лет. Это оправдывало все ее расходы.

Потом они вспомнили дела его дочери… Каким-то образом они добыли копии документов из ее картинной галереи на Гиндзе. Они узнали точно, сколько раз некая картина меняла хозяев, и побеседовали с оценщиком, которому дочь давала взятки, чтобы он утвердил документы последних сделок. Картина не стоила и пятой части денег, которые были получены под залог в виде займов.

Выйдя с того совещания как во сне, он обнаружил, что его лимузин и водитель уже получили новую разнарядку. С тех самых пор экс-председатель мечтал в полной мере отомстить за унижение и стереть улыбку с лица Ядзавы раз и навсегда. Он распространял слухи, давал язвительные интервью журналистам, он разрабатывал планы мести. Его приверженцы из числа людей, которых сместили с его уходом с хороших мест, держали уши открытыми и не молчали. Они рассказывали ему, что Ядзава назначает людей на должности управляющих отнюдь не по деловым качествам. В банке многие недовольны его произволом. Кроме того, совершаются необъяснимые манипуляции на валютных и фондовых рынках.

Закончив чтение письма Тома Коно, экс-председатель закрыл от удовольствия глаза. Он засмеялся, чем насторожил молодую женщину, служившую у него секретаршей, водителем и массажисткой одновременно.

— Что случилось? — спросила она. — Хорошие новости?

— Самые лучшие, Кими-тян, — ответил экс-председатель, содрогаясь от смеха. — Самые лучшие новости за последние несколько лет.

Кимико посмотрела пристальнее. Осунувшееся лицо хозяина раскраснелось, морщины расправились. Он выглядел преуспевшим в озорстве мальчишкой, а не отставным дельцом семидесяти пяти лет.

— Это хорошо, — мягко сказала она. — Могу ли я помочь?

— Да, можешь, — произнес экс-председатель. — Снимай рубашку и иди сюда.

Она покорно кивнула и расстегнула пуговицы. К тому моменту, как экс-председатель взял губами ее упругий сосок, у него в голове уже созрел план: не рисковать, не надо назойливости. Он точно знал, кому передать информацию. Они присмотрят за всем.

Его язык пощекотал кружок ореола, прошелся с юга на север и с севера на юг, дразня сосок и возбуждая его. Что-то подтолкнуло Кимико мягко запустить руку в его промежность.

Да, как она и думала. Впервые за последние годы.

Глава 11

Близ темных вод Токийского залива, между текстильным районом и рыбным базаром, расположена обшарпанная и грязная часть города Кабуто-тё, или «шлемовый город». Согласно преданиям, тысячу лет назад один из военачальников вел свою армию через это место. Он устроил здесь лагерь и помолился духу реки, прося помощи в предстоявшем сражении. Молитвы были услышаны. Возвращаясь с победой, войско остановилось здесь, чтобы поблагодарить духов. Предводитель снял с себя золотой шлем и закопал его в землю на берегу.

Храм в память о тех событиях до сих пор стоит там, неприметный за магистральными дорогами и бетонированным корпусом Токийской фондовой биржи. Люди, которые задерживаются у храма и молятся, исполнены решимости и рвутся к победам, как и их легендарные предки. Это рядовые японского рынка ценных бумаг. Они сделали храм своим. Хлопая в ладоши и взывая к небу, они просят помощи у богов в финансовых баталиях, после чего окунаются в движение машин и людей.

У Кабуто-тё торговали рисом и текстилем еще в те века, когда Япония была отрезана от мира. Компании купцов, поджав ноги, сидели на циновках-татами в местных чайных домиках, регулируя внутренний рынок. На барыши торговцы гуляли за рекой Сумида в районе Ёсивара. Мир биржевого дельца и мир гейши жили в единстве и согласии. В конце делового дня торгаши говорили «о-бике», что первоначально означало закрытие на ночь больших ворот Ёсивары. «Гёку», или просто «куртизанка», на местном жаргоне означало товар. Биржевики и торговцы, записывая цифры в бланки заказа и щурясь на экраны, кричат и сегодня эти слова в телефонные трубки, вовсе не думая об их происхождении.

После Реставрации Мэйдзи самураев обязали срезать волосы, собранные на их головах узлами, и снять с поясов обоюдоострые мечи. Сословие было упразднено. Впрочем, им положили государственные пенсии, впоследствии выдаваемые в виде долгосрочных облигаций. Но самураи презирали новую бездуховную цивилизацию, которая смахнула все, что им было дорого. Многие, продавая свои облигации, только на это и жили. Бессовестные брокеры надували их. Отставные вояки обижались и злобились, не понимая и не уважая коммерцию.

Обеспокоенное всем этим правительство учредило в Кабуто-тё особую биржу, где можно было продать и купить облигации по официальному курсу. Возник «Островок», как его называют «туземцы», лишенный традиций и знаменитостей с толчеей подозрительных личностей. Пересеченные зловонными каналами кварталы кичатся своим безобразием. Большая часть района расположена на насыпи, возведенной триста лет назад по приказу первого сёгуна.[16]

Персонал финансовых компаний и банков периодически ощущает толчки, от которых качаются люстры и проливается кофе. В случае сильного землетрясения в Токийском заливе рыхлая земля под утрамбованной поверхностью должна будет превратиться в текучее месиво. Однако здесь, где «долгосрочный» значит «к концу недели», некому беспокоиться о перспективе.

В центре Кабуто-тё, среди магазинчиков, торгующих веерами, конфетами, какими-то старыми сертификатами и прочим барахлом, есть ресторанчик, в котором вам подадут самую вкусную в Токио домашнюю лапшу. Во дворе этого заведения устроены отдельные комнаты — идеальные для приватных встреч и конфиденциальных бесед.

Кэндзи с утра забронировал комнатку, позвонив из «Маруити» по общему телефону и назвавшись вымышленным именем. Он приехал на десять минут раньше срока и несколько раз прошелся по улице, прежде чем войти в ресторан.

Нода уже поджидал… Перед ним стояла наполовину опорожненная бутылка пива «Саппоро». Он выглядел постаревшим, во всяком случае старше своих пятидесяти лет.

— Прошу меня извинить за опоздание, — сказал Кэндзи и поклонился в знак искреннего почтения.

— Не переживай, — скривился Нода. — Таким старикам, как я, все равно нечего делать.

Когда Кэндзи пришел в «Маруити» — это было шесть лет назад, — Нода был заместителем начальника секции и единственным из старших сотрудников, кого Кэндзи смог уважать. Нода отлично знал рынок и не отказывался делиться всеми своими знаниями с молодыми работниками. Вместе с тем, у него не было шансов сделать карьеру, поскольку он не желал соглашаться с идеями руководства и возражал против практики «Маруити» на биржах. Он считал вредными для репутации банка «кампании» повышения цен на акции политически сильных фирм. Он позволял себе высказывать рекомендации приобретать лишь столько ценных бумаг и такие, какие наверняка обеспечили бы прибыль массе клиентов.

В конце концов его перевели работать «у окошка» — перебирать документы в отделе кадров. Он уволился и организовал собственную консалтинговую компанию. Не афишируя себя, Нода значительно преуспел. Его прогнозы оказались точнее любых других и снискали ему популярность среди инвесторов, которых он соглашался консультировать.

— Как дела в «Маруити»? — спросил Нода. — Полагаю, что у вас возникли некоторые проблемы, связанные со взвинчиванием курса акций «Сумикава хэви индастрис»?