Штурманок прокладывает курс - Анненков Юлий Лазаревич - Страница 83

— Все — по вагонам!

Вернулись в купе. Из-за дальней линии леса в розовом разливе показался край солнца. И тут внезапно хором загудели паровозы. С востока шли самолеты. Уже слышен был гул моторов. Застучали зенитки. Люди бросились вон из вагонов.

Самолеты! Мои самолеты! Мои бомбы!

Все немцы выбежали из купе. От близкого разрыва вагон качнуло, как на волнах. Еще разрыв! Я уже не слышал ничего. Ослепительно сверкнуло. Потолок обрушился на меня, дым застлал глаза.

«Сыпьте им, хлопцы! Сыпьте!!!»

Сколько времени я был без сознания? Минуты или секунды?

Резкий ожог заставил вскочить. Эсэсовская форма горела на мне. Срывая сапоги и брюки, почувствовал под ногами хруст стекла и понял: вагон лежит на боку, а я стою на окне. Диванная обшивка, шторы, краска — все горело. Я ощупал в кармане трусов бумажник с документами. А чемодан? Где он?

Чужие чемоданы лезли мне в руки. Моего не было. Уже отчаявшись найти его, хотел выбраться из купе и споткнулся о какой-то предмет. Задыхаясь в дыму и ничего не видя, попытался откинуть препятствие и ощупью узнал чемодан Вегнера по длинным, узким замкам.

Полки стояли вертикально. Добравшись до окна, которое оказалось теперь как бы на потолке, я высадил его чемоданом, в трусах и кителе выбрался наверх. Стоя на борту вагона, сквозь дым увидел наш разорванный, горящий эшелон. Два состава — впереди и сзади — тоже горели. Поодаль, на параллельном пути, стоял пассажирский поезд. Несколько трупов валялись среди сброшенных взрывной волной танков. И нигде — ни души!

Я не видел живых людей. Все они убежали подальше от поезда и прячутся в канавах и во ржи. Вдали опять слышался гул самолетов. Новая волна!

Я не стал больше испытывать на себе силу советского оружия. Обдирая кожу о крышу вагона, с чемоданом в руках, спустился на насыпь, потом в канаву. Снова захлопали зенитки. Я погрузился в густую траву луговины и только здесь увидел множество немцев, прижимающихся к земле, живых, и мертвых, и раненых. Из свежей воронки, которая еще дымилась, поднялась голова:

— Шоммер! Куда вы? Ложитесь! — Это мой «приятель»-адъютант.

Наверно, и Раухенберг рядом. То-то удивится, увидев, как храбрый Шоммер драпает в одних трусах да еще волочит чемодан. Теперь это не имеет никакого значения.

В ложбинке, среди острой густой осоки, я перевел дыхание. Вокруг — никого. Нужно добираться к тому пассажирскому поезду. Если только не погибну от наших бомб, сейчас начнется новая биография корветен-капитана Вегнера.

Я надел флотские брюки, рубашку и черную тужурку, зашнуровал блестящие ботинки. Потом поднялся из своего укрытия и увидел поезд в двадцати шагах. От него навстречу мне, пригнувшись, скакали по шпалам солдаты, железнодорожники, мешочники.

Гул моторов заполнил все пространство от рельсов до облаков. Самолеты шли низко, боевым курсом на этот поезд. Из головного самолета черными комочками вывалились, бомбы. Последнее, что я видел, были красные звезды на плоскостях...

Ураган подхватил меня, и в беззвучном мраке только красные звезды искрами проносились на шлемах кавалеристов. Жаркое дыхание вытянутых в струну коней обдало меня. Разрывов я уже не слышал.

Глава одиннадцатая

КАМЕННЫЙ ГОРОД ДРЕЗДЕН

— Кохер! Смените тампон!

Обрывки непонятных слов. Клочья фраз. Густая красная мгла, и сквозь нее — свет. Я лежал на дне красного моря. На поверхности скользили тени, то открывая, то заслоняя источник света. И звук — глухой, ритмичный стук.

Резкий, повелительный голос:

— Зажмите сосуд! Быстрее, черт вас возьми!

Говорили по-немецки. Сознание шло ко мне толчками вместе с болью. Чем острее боль, тем оформленнее мысль. Я услышал собственный стон, будто он донесся издалека.

— Держите его крепче! Он приходит в себя.

Отхлынула красная мгла из-под век. Надо мной — яркий рефлектор, а выше — полукруглый потолок вагона. Лицо под марлевой маской приблизилось ко мне. Видны одни глаза.

— Терпите! Будет больно!

Сейчас я уже мог терпеть. Но что я сказал раньше! Бой продолжался. И мучительнее боли был вопрос: «Что я сказал?»

Потом реальность начала уходить. Боль стала невыносимой. Я тонул в ней, и снова надвигалась красная мгла.

Когда сознание вернулось, я попытался пошевелить рукой — и не смог. Но мысли уже были связными. Санитарный поезд увозил меня в неизвестном направлении от станции Ворожба, где наши разбомбили три эшелона с танками. Плотная, пропитанная удушливыми испарениями жара стояла в вагоне. Теперь уже не было рефлектора. Желтые полки, белые бинты вокруг. Вибрирует, покачивается вагон, стонет раненый надо мной. Окно открыто, но все равно жарко. И надо работать!

Я работал. Сквозь жар и боль вспоминал все, что говорил мне Вегнер, потому что я Вегнер, и никто иной. И даже в бреду я должен видеть гавань в Триполи, а не Севастопольскую бухту.

Сколько дней прошло? Время от времени кто-то брал мою руку, и я чувствовал легкий укол. А потом я увидел небо, спину и руки человека, который держал ручки носилок. Рядом со мной положили мой пистолет и форму, свернутую узлом.

В госпитале под Гомелем я пробыл около месяца. Опять операционная, перевязки, во время которых от боли мутилось в глазах. В палате было почти так же тесно, как в вагоне, и еще более жарко. Я искал знакомые лица и не находил их. Потом понял из разговоров: в первую очередь подбирали раненых с эшелонов, а меня взяли только к вечеру, когда прибыл третий санитарный поезд. В него сносили раненых из того пассажирского состава, к которому я бежал во время бомбежки.

Однажды я услышал разговор над своей койкой:

— Этот — практически безнадежен, герр оберст. Осколочное ранение легкого. Удивительно, как он дотянул до сих пор.

— Значит, в барак? — спросила женщина.

— Нет, нет! — сказал оберст. Под небрежно наброшенным халатом виднелся пехотный мундир. — Вы меня слышите, герр Вегнер?

Я собрал все силы, чтобы ответить как можно четче:

— Вас слышу, герр оберст, и умирать не собираюсь. Мне нужно еще повоевать.

— Вы видите? — сказал оберст. — Вот ответ настоящего немца. Это заслуженный офицер кригсмарине, судя по его крестам и отметкам в офицерской книжке. Такие люди — наш золотой фонд. Эвакуировать в рейх! Где вы предпочитаете лечиться, мой друг? В Пруссии, в Баварии? Может быть, у вас есть пожелания?

Все немецкие города были для меня одинаковы. Я вспомнил рассказы Анни о Дрездене. Может быть, там разыщу ее друзей. На это мало надежды, но все же...

— Благодарю за заботу, — сказал я. — У меня нет родных, но я предпочел бы Дрезден.

Так я попал в Саксонию. Госпиталь размещался в большом загородном доме, километрах в пятидесяти от Дрездена. Здесь все было иначе. В просторной палате стены спокойного светло-бежевого цвета. Сквозь огромное, цельного стекла окно видна Эльба, причудливые скалы на берегу и сосны.

Германия! Немецкая река, немецкие сосны, немецкие врачи. Все — только немецкое. И я сам — заслуженный офицер кригсмарине, которого изо всех сил стараются поставить на ноги.

Снова сделали операцию. Профессор похвалил меня;

— Вы мужественный человек, герр Вегнер.

Жилистая монашка положила на койку Евангелие:

— Это вам поможет, сын мой!

— Бог да вознаградит вас, — ответил я смиренно, — но мне еще лучше помогла бы книга «Майн кампф».

Профессор посмотрел на меня не так дружелюбно, как раньше. Когда он отходил от койки, послышалось слово «фанатик».

Несколько раз мне переливали кровь. Я спросил монашку:

— Милостивая фрау, чья это кровь течет теперь в моих жилах?

Монашка смутилась:

— Видите ли, кровь обезличена. Мы не знаем доноров.

— Как жаль! Я продиктовал бы благодарственное письмо!

Она все-таки придумала ответ: