Джордж Беркли - Быховский Бернард Эммануилович - Страница 12

Но на чем основано убеждение в существовании других Я? Они не могут быть идеями. Они не могут быть и понятиями, поскольку «понятия» — форма познания лишь собственного Я. Беркли не любит этого вопроса, старается по возможности уклониться от него. «Беркли нигде, насколько я знаю, не обсуждает вопрос о природе и достоверности нашего познания других Я» (50, стр. 110). «О нашем познании других духов,— признает даже Люс,— у него только один параграф, который выглядит написанным наспех и несовершенно» (44, стр. 134).

Для оправдания существования других Я Беркли вводит кроме идей и понятий косвенное, опосредованное познание на основе умозаключения по аналогии. «Человеческий дух, или человеческая личность, не воспринимается в ощущении, так как он не есть идея... Мы видим не человека, если под словом „человек“ понимать то, что живет, движется, воспринимает и мыслит, как делаем мы, а только известную совокупность идей, которая побуждает нас думать, что есть отдельный от нас источник мысли и движения, подобный нам самим...» (9, стр. 176). Двадцать лет спустя Беркли возвращается к этому: «В строгом смысле слова я не вижу Алсифрона, не вижу этой индивидуальной мыслящей вещи; я вижу только зримые знаки и признаки, которые внушают и позволяют сделать вывод о существовании невидимого начала мысли — души» (8, III, стр. 147). Таким образом, если бытие Я Беркли основывает на непосредственном постижении в «понятии», то бытие других Я не более как опосредствованное допущение по аналогии. Таково второе отступление Беркли от феноменализма, дающее основание Люсу торжествующе воскликнуть: «Беркли не был солипсистом, ибо он говорил „мы“» (46, стр. 305). Но сколь шатким было это «мы» и сколь плохо увязывалось оно даже с «esse est percipi or percipere»!

Однако и этим не ограничивается берклианская «самокритика» феноменализма. А существуют ли вещи, если они не воспринимаются не только мной, но и другими людьми, если они не являются идеями ни для меня, ни для нас? Переходят ли они в небытие?

Нет, отвечает Беркли, «если бы я находился вне моего кабинета, то также сказал бы, что стол существует, разумея тем самым, что, находясь в моем кабинете, я мог бы воспринять его...» (9, стр. 62). «Цвета в темноте реально существуют, т. е., если бы появился свет или когда появляется свет, мы их увидим, стоит нам открыть глаза. Причем независимо от того, хотим мы этого или нет» (8, I, стр. 25). К бытию как percipi и как percipere добавляется третье определение: posse percipi — возможность восприятия, «если бы...». «Может быть» отождествляется с «есть», возможность — с действительностью. Возможность признается действительностью до того, как она в нее превратилась. Воскрешается схоластическое потенциальное бытие, использованное Фомой Аквинским для придания видимости рационального объяснения сотворению мира из ничего. Беркли сам устанавливает связь между своим учением о потенциальном бытии и библейским мифом: «Я не отрицаю,— пишет он Персивалю,— существование чувственных вещей, которые, по словам Моисея, были сотворены богом. Они существовали вековечно в божественном разуме, а затем стали воспринимаемыми (т. е. были сотворены)» (цит. по 38, стр. 73). «...Если бы я присутствовал при творении, то я увидел бы вещи, создаваемые к бытию, т. е. которые становятся воспринимаемыми...» (11, стр. 112). Перед нами типично схоластическая софистика: существование до существования как творения. Бытие как воспринимаемость превращается в некую вторичную, производную ступень бытия. Бытие не нуждается в том, чтобы быть воспринятым, для него достаточно одной этой возможности. Немецкий философ Фолькельт удачно назвал такое бытие «поблекшей вещью в себе», существующей независимо от того, вызывает ли она наши ощущения или нет, ее esse не есть ни percipi, ни percipere. В берклианство входит третий род бытия — гипостазированная возможность, допущение которой непримиримо ни с его номинализмом, ни с его сенсуализмом. Под исходное понятие бытия подставляются такие подпорки, которые не укрепляют, а еще более расшатывают его.

Пока речь шла об опровержении материализма, достаточно было субъективно-феноменалистической формулы бытия, «но конструктивная философия имматериализма не может быть построена на одном esse est percipi» (45, стр. 123). Беркли, как говорит Люс, «расширяет» свой принцип в четырехчленную формулу: «быть — это быть воспринятым, или возможность быть воспринятым, или воспринимать, или возможность воспринимать» (45, стр. 129). В другой работе Люс удваивает эту дифференциацию бытия, насчитывая восемь его разновидностей: актуальное и потенциальное, реальное и воображаемое, активное и пассивное, конечное и бесконечное (44, стр. 61). «Значение „бытия“ варьирует в зависимости от того, какого рода объект имеется в виду» (64, стр. 86). Не приходится после этого удивляться, что «в настоящее время мы имеем дело с чем-то вроде потока интерпретаций Беркли» (64, стр. 85). Но ведь многообразие родов бытия не снимает основного вопроса о бытии и его отношения к мышлению, вопроса об основе единства мира, и никакие ухищрения, никакие расщепления не способны заслонить решение этого вопроса.

Присмотримся поближе к восьмизначной формуле бытия, извлеченной Люсом в результате многолетнего кропотливого изучения Беркли. Мы познакомились выше с различением актуального, т. е. субъективно-идеалистически понимаемого, бытия от потенциального бытия, знаменующего попятный ход к схоластическому «реализму». В своей недавно опубликованной статье Люс дополнительно расчленяет понятие потенциального бытия на возможность быть воспринятым и возможность воспринять (58, стр. 7). Мы познакомились также с различием, проводимым Беркли между активным существованием («понятия» и «духи») и существованием пассивным («идеи»). Различие конечного и бесконечного бытия — конечных духов, Я и бесконечного духа, бога будет предметом последующего рассмотрения. Теперь же обратим внимание на весьма поучительную дихотомию бытия реального и воображаемого.

«...Я,— возвещает Беркли,— никогда не отрицал разницы между объектами чувства и объектами воображения» (11, стр. 106). «...Различие между реальностями и химерами сохраняет полную свою силу» (9, стр. 84). Он отличает действительные вещи от иллюзорных. Но если бытие есть не что иное, как восприятие, как бытие для нас, на чем же основывается это различение? Иллюзии, химеры, образы фантазии, миражи — разве они не существуют? Разве, как вопрошает американский философ Ашенбреннер, здравый смысл не различает между реальными и воображаемыми долларами? (50, стр. 40). Ответ Беркли заключается в том, что бытие присуще воображаемым вещам, как и реальным, но это два разных вида бытия, основанных на двух различных видах причастности к нашему сознанию. В том и в другом случае мы имеем дело с идеями, но в одном случае это идеи восприятия, в другом — воображения. К бытию по формуле esse est percipi присоединяется бытие по формуле esse est imaginari — бытие в воображении. «Но вы тогда скажете: химера существует. Я отвечаю: да, в определенном смысле, т. е. она существует в воображении. Но при этом следует заметить, что существование в вульгарном понимании ограничивается актуальным восприятием и что я употребляю слово „существование“ в более широком смысле, чем обычно» (8, I, стр. 59). Таким образом, иллюзорное, химерическое для Беркли не есть несуществующее. Бытие подразделяется на реальное, действительное и нереальное, недействительное. Но нереальное бытие не есть для него небытие, поскольку и то и другое существует «одинаково в духе (а никакого иного существования не допускается.— Б. Б.) и в этом смысле суть одинаково идеи» (9, стр. 84). Видимое и воображаемое равным образом «solum habent esse in intellectu» (8, I, стр. 59) обладают одним лишь мыслимым бытием.

Итак, бытие присуще и химерам. Но это особого рода бытие, можно сказать химерическое, фиктивное бытие. Вводимое здесь Беркли различие между бытием и реальностью, между действительным и недействительным бытием (между маслом масляным и немасляным) дискредитирует все берклианское понятие «бытия», и он предпочитает поэтому абсолютному противопоставлению реальности бытию относительное различение степени их реальности: «в них более реальности, чем в первых» (9, стр. 85).