Фома Аквинский - Боргош Юзеф - Страница 6

В условиях, когда все более широко пробуждался интерес к науке и философии, нельзя было по-прежнему поддерживать точку зрения полного отрицания ценности рационального знания. Отрицание значения науки в том виде, как это имело место у Петра Дамиани, сделало бы невозможным, с одной стороны, влияние церкви на научную жизнь, с другой же — обесценило бы церковь интеллектуально.

В связи с распространением аристотелизма эта проблема стала особенно острой, и потому необходимо было искать других, более тонких способов решения вопроса об отношении теологии и науки. Это было нелегким делом, ибо речь шла о выработке такого метода, который, не проповедуя полного пренебрежения к знанию, одновременно был бы в состоянии подчинить рациональное мышление догматам откровения, т. е. сохранить примат веры над разумом. Эту задачу осуществляет Фома, опираясь на католическое толкование аристотелевской концепции науки.

§ 2. Толкование аристотелевского понятия науки применительно к потребностям теологии

Католические историки философии почти повсеместно убеждены, что Фома Аквинский автономизировал науку, превратив ее в область, совершенно независимую от теологии. Часто на Аквината указывают как на пионера развития науки в XIII в., приписывая ему титул ученого в сфере позитивного знания и философии. Его называют великим светочем науки или даже «освободителем человеческого разума» (24, стр. 23).

Чтобы показать необоснованность этих утверждений, напомним вкратце аристотелевскую концепцию науки, интерпретированную Фомой Аквинским под углом зрения теологии. В первой книге «Метафизики» Стагирит называет четыре понятия, являющиеся вместе с тем элементами, точнее, ступенями науки, а именно: опыт, искусство, знание и мудрость.

Опыт (empeiria), как первая ступень науки, основан на сохранении в памяти отдельных единичных фактов и импульсов, получаемых из материальной действительности, которые создают «опытный» материал. Это возможно потому, что чувства являются как бы каналами, через которые к нам плывут импульсы материального мира. Поэтому же исходным пунктом человеческого познания являются чувственные данные, лучше сказать, впечатления, получаемые от материи. Хотя опыт, или совокупность удержанных в памяти чувственных данных, является основой всякого знания, но он недостаточен, ибо доставляет нам сведения лишь об единичных фактах и явлениях, что не представляет еще знания. Роль понимаемого таким образом опыта заключается в том, что он является основой дальнейших обобщений.

Следовательно, на нем нельзя останавливаться, необходимо подняться на следующую, более высокую ступень познания, к techne— искусству, или умению. В него включается прежде всего всякое ремесло, всякая имитация Techne, или искусство (ars), — это результат определенных начальных обобщений, сделанных на основе наличия и повторения некоторых явлений в сходных ситуациях. Таким образом, Аристотель не отрывает techne от empeiria, но усматривает между ними отношения главенства и подчинения.

На techne основывается третий этап познания — episteme, или подлинное знание, под которым Стагирит понимает способность обоснования того, почему нечто происходит так, а не иначе. Episteme невозможно без предыдущего этапа, т. е. techne, а тем самым и без empeiria. Этот этап представляет более высокую ступень обобщения, более глубокий способ упорядочивания единичных явлений и фактов, чем это имело место на уровне искусства. Человек, обладающий episteme, не только знает, почему что-то происходит так, а не иначе, но вместе с тем умеет передать это другим, а следовательно, способен обучать.

Высшим уровнем познания является Sophia, т. е. мудрость, или «первая философия». Она обобщает знания трех предыдущих этапов — empeiria, techne и episteme — и имеет своим предметом причины, высшие основы бытия, существования и деятельности. Она изучает проблемы движения, материи, субстанции, целесообразности, а также их проявления в единичных вещах. Эти основы, или законы, существования путем индукции выводятся из empeiria, techne и episteme, т. е. не имеют априорного характера. Таким образом, аристотелевская Sophia — мудрость — предстает как наука высшей ступени обобщения, наука, опирающаяся на три уровня естественного знания.

В толковании Фомы аристотелевская sophia как наука о первоосновах материального бытия утрачивает свой естественный, светский характер, подвергнувшись полной теологизации. Аквинат со всей определенностью отрывает, изолирует ее от ее генеалогического древа, т. е. от empeiria, techno, episteme, и сводит к иррациональной спекуляции. В его интерпретации она превращается в «мудрость» (sapientia) саму в себе, становится учением о «первой причине», независимым от всякого иного знания. Ее основной идеей является не познание действительности и управляющих ею законов, а познание абсолютного бытия, обнаружение в нем следов бога. В аристотелевское понятие sophia Фома вкладывает теологическое содержание, или, иначе говоря, практически отождествляет его с теологией. У Аристотеля объектом sophia были наиболее общие основы действительного бытия; у Фомы ее объект оказывается сведенным к абсолюту. В результате человеческое стремление к познанию оказывается перенесенным из земной, объективной реальности в сверхъестественный, иррациональный мир. Созерцание бога вместо познания главных основ объективной действительности — вот сущность толкования Фомой аристотелевского понятия науки применительно к нуждам церкви. Теологизированная подобным образом sophia Стагирита получает титул высшей мудрости — maxime sapientia (6, I, q. 1 ad 6), независимой от какой-либо иной научной дисциплины.

§ 3. Теология и философские и частные дисциплины

В связи с тем что теология является высшей мудростью, конечный объект которой — исключительно бог как «первопричина» вселенной, мудростью, независимой от всех остальных знаний, возникает вопрос: отделяет ли Фома Аквинский науку от теологии, как это весьма часто утверждают католические историки философии? На этот вопрос следует ответить только отрицательно, ибо положительный ответ как теоретически, так и практически означал бы одобрение рационалистической точки зрения по вопросу о взаимоотношении теологии и науки, о которой упоминалось в первом параграфе настоящего раздела, в особенности признание аверроистской теории двух истин, а также принципа предметного разграничения. А ведь в сущности концепция науки Фомы представляла собой идеологическую реакцию на рационалистические тенденции, направленные на то, чтобы освободить науку от влияния теологии.

Можно, правда, сказать, что Аквинат обособляет теологию от науки в гносеологическом смысле, т. е. считает, что теология черпает свои истины не из философии, не из частных дисциплин, а исключительно из откровения. На этом Фома не мог остановиться, ибо не это требовалось теологии. Такая точка зрения лишь подчеркивала «превосходство» теологии и ее независимость от других наук, но она не решала самой существенной для того времени задачи, стоявшей перед римской курией, а именно необходимости подчинить теологии развивающееся научное течение, особенно течение, имеющее естественнонаучную ориентацию. Таким образом, речь шла прежде всего о том, чтобы доказать неавтономность науки, превратить ее в «служанку» теологии, подчеркнуть, что любая деятельность человека, как теоретическая, так и практическая, исходит в конечном счете из теологии и сводится к ней.

В соответствии с этими требованиями Фома вырабатывает следующие теоретические принципы, до настоящего времени определяющие генеральную линию церкви по вопросу об отношении теологии и науки.

1. Философия и частные науки выполняют по отношению к теологии пропедевтические, служебные функции. Выражением этого принципа является известное положение Фомы о том, что теология «non accipit ab aliis scieentiistamquam a superioribus, sed utitur illis tamquam inferioribus, et ancillis (не следует другим наукам как высшим по отношению к ней, но прибегает к ним как к подчиненным ей служанкам)» (6, I, q. 1, 5ad 2). Теология, правда, не черпает из философии и частных дисциплин никаких положений— они содержатся в откровении, — но использует их в целях лучшего понимания и более глубокого разъяснения истин откровения. Использование их, по мнению Фомы, не является свидетельством несамодостаточности или слабости теологии, а, напротив, вытекает из убогости человеческого ума. Рациональное знание опосредованным и вторичным образом облегчает понимание известных догматов веры, приближает к познанию «первопричины» вселенной, т. е. бога.