Штрафбат. Приказано уничтожить - Орлов Андрей Юрьевич - Страница 31

– Мразь… – выплюнул умирающий на немецком, – грязные русские свиньи… – Он заскреб ногтями свои галифе, начал задыхаться:

– Почему же мы вас в сорок первом не добили? Ну, ничего, придет наш час, очень скоро, вы даже не представляете, как скоро. – В натуре фриц, – удивился Терещенко. – А чего он там базлает?

– Угрожает, – отмахнулся Зорин. Большинство офицеров вермахта, с которыми его сводила служебная деятельность, были вменяемыми людьми, выполняли свой солдатский долг и с легкой прохладцей относились к фюреру и тому, во что он превратил их без преувеличения великую страну. Но были и упертые – идейно закрученные, зомбированные, верящие в величие арийской расы, «исторической миссии» и гений Гитлера. Данный экземпляр, судя по всему, к таким и относился.

– К врачу ему надо, – с манерным сочувствием поцокал языком Кургаш. – Во как мается, бедненький.

– Да не, уже не надо, отмаялся, – подметил Терещенко. Умирающий сделал последний вздох, глаза остановились. В них застыл торжествующий мстительный блеск. Словно чувствовал немецкий вояка – не за горами возмездие «низшей расе», все получат по счетам. Всё правильно, два вида радости даровано Богом: счастье и злорадство. Уже гудела округа, лязгала металлом, надрывно рычали моторы. Люди, сбившись в кучу, с тоской смотрели, как из дальнего леса на северо-восточной стороне выбирается немецкая техника: одна грузовая машина, другая, третья, легкий бронетранспортер… Пока еще далеко, есть время перекурить, поболтать, но… сколько же можно?! Тринадцать человек осталось в строю.

– Братцы, я уже не могу, – всхлипнул круглолицый штрафник, фамилии которого Зорин не знал, утер слезы грязным рукавом. – Ей-богу, братцы, сил уже нет, когда это кончится?

– Скоро кончится, потерпи еще немного, приятель, – уныло буркнул Бойчук.

– А ну, отставить паникерские настроения! – злобно выкрикнул Колыванцев, и лицо его сделалось каким-то неузнаваемым, скукожилось до предела, посерело. – За работу, мужики! Зорин, выдумщик вы наш, реализуйте свою задумку – что вы там предлагали?

Он восседал на мотоцикле, завернувшись в плащ-палатку, надвинув фуражку на лоб, и призывно махал рукой. Неуютно было на душе, червячок точил. Колонна двигалась в спешке, под непрекращающиеся звуки канонады, – очевидно, это были те немногие, кому удалось вырваться из окружения. Несколько грузовиков, крытых брезентом, забитых либо ранеными, либо грузом. Пара легковых машин, один бронетранспортер, заполненный под завязку солдатами. По обочинам дороги – грузно, отдуваясь – бежали пехотинцы. Различались лица – бледные, одутловатые. На опушке прогремели несколько взрывов. Там что-то происходило – бронетранспортер вдруг резко сменил направление, съехал с дороги и, развернувшись, запрыгал обратно к лесу. Зорин облегченно перевел дыхание – неизвестно, как насчет пушки, но крупнокалиберный пулемет в боевой машине имелся.

Остановившись посреди поля, БТР открыл огонь по лесу за спиной колонны. Стреляли, не видя целей, для острастки. Между тем головному грузовику до моста оставалось не больше сотни метров, водитель прибавил ход, надеясь с ходу проскочить опасный участок. Пехотинцы поднажали. Зорин скосил глаза. Бойцы приникли к амбразурам – смертельно уставшие, изнуренные, без кровиночки в лицах. Досадно, что ни говори: подоспей советские части пораньше, дожми кольцо, ударь поэнергичнее – и никто бы уже не вырвался. А сейчас эти фрицы будут биться, как берсерки, лишь бы вырваться из ада…

Машина взгромоздилась на мост, надрывно рыча. Пехотинцы обтекали ее слева и справа, прижимались к ограждению. Спешили, засады не ждали. Все, что могло ее выдать, штрафники успели убрать; трупы сбросили с обрыва, мотоциклы – двое из которых, как ни странно, остались на ходу – отогнали в тыл, сами спрятались.

– Зорин, не мелькай там, хватит! – осипшим от волнения голосом прокричал Степанчик, хватаясь за свои «новаторские» штучки. Проволока, пущенная по настилу, загибалась в петли, цеплялась за неровности, выскальзывала из рук. Мишка Вершинин наматывал ее на локоть со своего конца ограждения – высунул язык от усердия, хрипло дышал. Взрывы прогремели в самой гуще неприятеля – по бортам грузовика. Из четырех припрятанных «лимонок» взорвались две, но и они нанесли неприятелю неизгладимый урон. Десяток убитых, столько же раненых. Зорин уже прыгал с мотоцикла, передергивая затвор Судаева – наконец-то снова обзавелся своей любимой игрушкой! Немцы испуганно кричали, пятились, кто-то залег за убитыми, начал стрелять. Вспыхнул брезент на грузовом «Мерседесе», пламя распространилось мгновенно, машина превратилась в горящий факел. По инерции она еще проехала несколько метров, но тут на нее обрушился шквал огня защитников моста. Застрочил пулемет, вырабатывая последнюю патронную ленту. Разлетелись стекла в кабине, ткнулся лбом в приборную панель водитель в натянутой на уши пилотке. Машина резко остановилась, из-под капота повалил густой дым. Занялась кабина, оттуда вывалился объятый пламенем человек, сделал несколько шагов, упал, принялся кататься по настилу.

– Ух ты, горит! – злорадно прорычал Вершинин, вбивая в автомат новый магазин. – Прямо как Жанна д’Арк горит!

– Что за Жанна д’Арк?! – прокричал несведущий Антохин.

– Забудь! – расхохотался Мишка.

Шквал огня вымел с моста всех желающих переправиться. Остался лишь грузовик, охваченный пламенем, да еще, может быть, те, кто схоронился за ним. Колонна застопорилась на дороге, машины гудели, на левом берегу царила суета. Грузовики уперлись друг в дружку, залегала пехота. Бронетранспортер, застрявший у дальнего леса, вновь сменил направление – теперь он поспешно прыгал к реке по буграм и рытвинам. А за спиной у немцев уже гремели взрывы – наши наседали, но пока как-то неторопливо… Сгоревший уже отмучился, обугленный труп валялся посреди моста, испуская едкую вонь. Было видно, как между машинами бегает офицер, пинками поднимая залегших солдат.

– Товарищ младший лейтенант, боеприпасы кончаются! – обрадовал Кургаш. – Что делать?

– Держимся, парни, держимся! – хрипел Колыванцев. Похоже, он забыл, что существуют другие слова. Ошалевший, с отвисшей челюстью, он стрелял из подобранного карабина – даже не целился, тупо высаживал пулю за пулей, не замечая, что простреленная рука уже не висит на перевязи, а активно работает.

Немцы между тем предприняли отчаянную атаку пробиться на мост. Люди, скопившиеся за подбитым грузовиком, бросились вперед, обогнули с двух сторон машину и вырвались на мост. Их встретил плотный огонь. Фашисты валились гроздьями. Неистово хохотал Кургаш, поливая из пулемета, кричал, что просто праздник какой-то, никогда он еще не видел такого количества дохлых фрицев в пересчете на квадратный метр. Атакующие залегли, принялись подтаскивать трупы товарищей, сооружая из них вполне надежные баррикады. Открыли встречный огонь. Молодой круглолицый боец, еще недавно размазывающий слезы по лицу, схватился за окровавленную голову, рухнул, как неживая кукла. Еще кого-то отбросило на другой стороне. «Одиннадцать осталось», – машинально подметил Зорин. Приближался бронетранспортер – он уже съехал с дороги, и трясся по кочкам. Позиция, с которой он приближался, не позволяла пулеметчику разгуляться, но ущерб обороняющимся он нанести мог. Пули крупного калибра уже дырявили ограждение моста, кромсали опоры перил. Какая-то подозрительная активность развернулась и позади сгоревшего грузовика. Похоже, немцы цепляли к нему трос, чтобы оттащить и освободить проезд. Несколько машин сдали назад. Залегшие на мосту предприняли попытку продвинуться дальше. Поднялись, побежали. Кургаш уловил момент, ударил из пулемета. Двое рухнули, остальные снова залегли. Пулемет выплюнул последние патроны и заткнулся.

– Амбец, товарищ младший лейтенант! – выкрикнул расстроенный Кургаш. – Повеселились! Патроны кончились, больше нет, хоть тресни!

– И у меня осталось два патрона! – проорал Кладбищев.

– А у меня обойма и в ППШ чуток! – гордо поведал Мошкин. – Купишь, Кладбищев?