Идущие - Литтл Бентли - Страница 53

Изабелла вернулась много часов спустя – чистая, свежая и явно довольная. Они ни словом не обмолвились о встрече в каньоне, и он понял, что она рассчитывает, что он не станет предпринимать никаких действий.

Они молчали за ужином и после.

Он ушел спать один.

Среди холодной ночи он опять проснулся с непреодолимым желанием облегчиться. Хотя он ушел спать один, Изабелла улучила момент забраться в кровать вместе, и теперь ее голова покоилась на соседней подушке. Одной рукой она мягко обхватила его гениталии. Он сел, посмотрел на нее сверху вниз, и от выражения извращенной удовлетворенности на ее лице у него буквально все перевернулось внутри. Изначально он не собирался ничего предпринимать в связи с тем, что увидел в каньоне. Вернувшись домой, он испытал нечто вроде морального паралича. Но теперь, вспомнив, что она сделала...

что ОНИ сделали

...и увидев ее вот так спящей, забывшей об осторожности, уязвимой, он внезапно обрел силу сделать то, что сделать было необходимо.

Он убил ее во сне.

Он убил ее, но она не умерла.

Он накрыл ей лицо подушкой, прижал и давил до тех пор, пока не заломило руки, а когда снял...

Она дышала по-прежнему и спала по-прежнему.

И улыбалась.

Холод, который охватил его, был не от воздуха с улицы, просачивающегося между щелей оконных ставен, не от ревматизма, постоянно досаждающего его костям. От попятился от кровати. Руки тряслись, во рту пересохло. Он ждал, что вот сейчас она сядет, откроет глаза, оценит его попытку покушения на ее жизнь и отомстит каким-нибудь образом. Но она оставалась недвижной, сонной, и лишь по ехидной улыбке на лице можно было понять, что она знает, что он с ней делает.

Он набросил быстрое заклятие на кровать и все, что в ней, сдерживающее заклятие и принялся метаться по комнате в поисках оружия, решительно намеренный довести до конца начатое дело.

Он отрезал ей голову ее собственным ножом – ножом с длинным зазубренным лезвием, которым она потрошила девочку. Кровь брызнула и хлынула ручьем. Он остановил кровь порошком жабы, отделил голову от тела, но она все равно жила. Глаза мигнули и открылись; рука поднялась и спокойно почесала щеку.

Он понял, что она играет с ним.

Она посмотрела не него и покачала головой – существующая отдельно от тела голова наклонилась из стороны в сторону на подушке, грубо отсеченные артерии болтались в шее, как живые красные черви.

Он был весь в крови, равно как и простыни, одеяло и пол. Никогда в жизни ему еще не было так страшно. Больше всего пугало понимающее выражение ее глаз, ибо он хотел покончить n ней мгновенно, чтобы она не поняла, что случилось, и не успела осознать его предательства.

Но задуманное не получилось, и широко открытые глаза внимательно следили за его суетливыми и неловкими попытками убить ее. Сознание того, что она знает, что происходит, наполнило его совершенно незнакомым и диким страхом, страхом, которого он непереживал никогда в жизни.

С криком он ухватился за край подушки, дернул на себя, и голова скатилась на пол. Затем он расчленил тело надвое, произнес быстрое и грязное заклинание и вывалился на улицу, глубоко дыша, заполняя свои старые усталые легкие чистой свежестью холодного ночного воздуха и стараясь избавиться от вкуса и запаха крови, забившего рот и ноздри.

Он надеялся сохранить ее смерть в тайне, по крайней мере на какое-то время, и потом объяснить ее естественными причинами. Но, видимо, пробой в силе был таким ощутимым, что десятки людей в ночных колпаках и наброшенных на плечи одеялах уже столпились у изгороди. Он оглядел лица присутствующих, ожидая противостоять возмущению тех, кто поддерживал ее в ее «чистках». Но то, что он увидел, наполнило сердце радостью.

Облегчение.

Благодарность.

Они были рады, что ее не стало, благодарны за то, что он убил ее.

Пошатываясь, он сошел с крыльца, пересек маленький дворик, вышел за ворота и попал в объятия Ирмы Кейхорн и Сюзен Джонсон.

К этому моменту глаза его уже были так полны слезами, что он ничего не видел перед собой.

Они решили не дожидаться утра.

Несколько мужчин вошли с ним в дом. Мэттью, Джошуа, Клетус и Рассел вынесли две половины тела, произнося нараспев заклинания, отгоняющие злобу, и заклинания, защищающие их самих. Уильям нес голову, засыпав ее порошком из костной муки, чтобы предотвратить ее воскрешение. Несмотря на раздирающие его чувства, Уильям не сомневался, что поступил правильно.

К этому времени перед домом собрался уже почти весь город. Жители молча сопровождали мужчин, несущих останки Изабеллы, по всей Главной улице и далее, в сторону каньона. Дорога, ведущая из города в темноту, перешла в тележный тракт, потом – в конскую тропу.

Уильям чувствовал, что ему следовало бы объяснить, что он сделал и почему, но не знал, как это выразить, да и, по правде говоря, слова были здесь ни к чему. Горожане и так что-то поняли, а он, улавливая настроение толпы, не чувствовал ничего, кроме поддержки.

Они продолжали свой путь во мраке.

Пещера находилась в начале каньона, в болотистом районе, поросшем папоротниками.

Он с самого начала намеревался захоронить ее здесь. Пещера была далеко от города, но все же в пределах Волчьего Каньона, и располагалась в достаточно уединенном месте, дающем возможность надеяться, что ее не обнаружат. Его волновало не то, что кто-нибудь сможет причинить ей вред, а то, что она бы не могла причинить вред другим. У него не было никакой уверенности, что смерть привела ее в полностью бессильное состояние, и хотелось быть уверенным, что сделал все возможное для обеспечения выхода ее из строя навечно.

Он шел во главе процессии, с трудом переставляя ноги по грязи, продираясь сквозь кустарники, густо разросшиеся на этом участке реки с относительно слабым течением. Под нависающим выступом скалы, среди густых зарослей папоротника, навсегда укрытых от солнца и питаемых журчащим ручейком, стекающим откуда-то сверху, зиял вход в пещеру – низкое, узкое отверстие, за которым скрывалось достаточно просторное помещение. Они вошли туда один за другим, и кто-то быстро создал песочного цвета огонь для освещения.

– Мы оставим ее здесь, – сказал Уильям. – Положите тело по разным углам.

Тут он ощутил под руками какое-то движение, отталкивающее неестественное шевеление, и от неожиданности выронил голову. Она упала с глухим стуком, покатилась и замерла уставившимися вверх открытыми блестящими глазами. Он почти ожидал чего-то подобного, и тем не менее оказался застигнут врасплох. Он глядел на голову, не имея ни малейшего желания поднимать ее, боясь к ней прикоснуться. Глаза моргнули, лицевые мускулы дернулись, и он понял, что ни костная мука, ни заклятия не в состоянии блокировать ее волю.

Он сделал шаг назад. Мужчины, несшие две половины тела, разложили их по углам и присоединились к остальным, сгрудившимся у огня. Все взгляды были прикованы к нему.

Уильям услышал шепот и увидел, как шевельнулись губы Изабеллы. Глаза посмотрели прямо на него, потом повернулись в сторону толпы. Температура внезапно упала; от леденящего воздуха даже потускнело пламя огня.

Несмотря на отсутствие тела и легких, с губ отрезанной головы послышался громкий и ясный голос Изабеллы:

– Никто из вас не уйдет, когда воды придут. Я проклинаю вас. Я проклинаю вас и ваших потомков, и я пожру души ваши, ибо такова будет месть моя за смерть мою. И горе тому, кто встанет между нами, и горе тем, кто принесет воды...

Она продолжала произносить литанию мрачных обещаний, которым, казалось, не будет конца. Уильям передернул плечами. Холод между лопатками возник не из-за ее проклятий. Скорее, от слов, которые она произносила, и архаичного строя речи. Теперь он на эмоциональном уровне ощутил то, что раньше подсказывало сознание: она была другой, она была не такой, как они. Она была гораздо старше, чем он, и настолько иной по своей структуре, что никто из них этого не мог даже вообразить.