Заговор бумаг - Лисс Дэвид - Страница 28

— Если мы не можем говорить о деньгах, давайте побеседуем о столичных развлечениях! — громко воскликнул Сарменто, надеясь, что выражает воодушевление. — Что скажете, миссис Лиенцо?

— Думаю, что мой кузен может больше сказать на эту тему, — сказала Мириам тихим голосом, стараясь не смотреть на меня. — Мне сказали, он знает толк в развлечениях Лондона.

Я не знал, как реагировать на ее замечание, но не мог усмотреть в ее словах никакого подвоха. Было лишь очевидно, что Сарменто задал ей вопрос, а она переадресовала его мне. Я решил воспользоваться предоставленной возможностью, уверенный, что смогу произвести на нее впечатление. Я рассказал, что слышал о новом театральном сезоне, и высказал свое мнение о нескольких исполнителях и пьесах прошлого сезона. Сарменто хватался за каждую высказанную мной мысль, используя ее для собственных рассуждений об актерской игре, пьесах и тому подобном. Этот задавала никогда бы не осмелился оскорбить меня на публике, но здесь, за столом моего дяди, он не скрывал своего ко мне презрения. Из уважения к дяде я не мог позволить себе поставить этого молокососа на место. Я делал вид, что не понимаю его взглядов и жестов, и в душе надеялся, что у меня будет возможность встретиться с ним в другом месте.

У дяди была традиция, что в отсутствие слуг-ужин подают живущие в доме дамы. Традиция не изменилась, и к моему восторгу, я заметил, что Мириам тщательно избегает как Сарменто, так и Адельмана, предоставив их заботам тетушки Софии, и смотрит исключительно на меня, подавая миски с супом и тарелки с бараниной, приправленной кардамоном. Я с нетерпением ждал каждого нового блюда, чтобы насладиться ее близостью: шелестом ее юбок, лимонным ароматом ее духов и соблазнительной грудью, едва видной в вырезе платья. Когда она приблизилась ко мне в третий, и последний, раз, она перехватила мой взгляд, упивающийся этим великолепием, и встретилась со мной глазами. Я напрягся, поскольку знал только две реакции на мой взгляд у лондонских дам и не мог сказать, осудят ли меня строго или сладострастно оскалятся. В обоих случаях я был бы разочарован. Не могу описать, насколько я был рад и смущен, когда Мириам не сделала ни того, ни другого, а только улыбнулась весело, словно давая понять, что радость, которую я испытываю при ее приближении, будет нашим общим секретом.

После ужина, как того требуют английские традиции, мы, четверо джентльменов, удалились в отдельную комнату с бутылкой вина. Адельман несколько раз предпринял попытку обсудить с моим дядей деловые вопросы, но тот ясно дал понять, что не будет говорить на подобные темы во время шабата. Сарменто вновь повернул разговор па слухи о новом восстании якобитов. Тема последователей свергнутого короля интересовала дядю, и ему было что сказать об этом. Я внимательно слушал, но, к своему стыду, не был в курсе политических событий, и многие вещи в беседе были мне непонятны.

Адельман, чьи интересы были непосредственно связаны с правящей династией, считал якобитов безмозглым сбродом, а претендента па трон — папистским тираном. Дядя молча кивал в знак согласия, поскольу Адельман выражал мнение вигов. Сарменто же цеплялся за каждое слово Адельмана, превознося его идеи, словно тот был философом, и слова — словно тот был поэтом.

— А вы что скажете, сударь? — обратился ко мне Сарменто. — У вас есть мнение об этих якобитах?

— Я так далек от политики, — сказал я, смотря ему прямо в глаза.

Я был уверен, он задал этот вопрос не чтобы узнать о моих политических взглядах, а посмотреть, как я отреагирую на его дерзость.

— Но вы ведь не станете умалять достоинство короля? — не отставал Сарменто.

Я не понимал, куда он клонит, но в эпоху, когда короне угрожал мятеж, такой разговор не был пустой болтовней. Публичное признание в симпатиях к якобитам могло погубить репутацию и, возможно, даже привести к аресту.

— Вы полагаете, любой, кто не является активным сторонником, умаляет достоинство? — осторожно спросил я.

— Нет сомнения, — поспешно пришел мне на выручку дядя, — что мой племянник поднял не один бокал за здоровье короля.

— Это правда, — согласился я, — хотя признаюсь, что, когда пью за здоровье короля, я чаще это делаю ради самого процесса, чем ради короля.

Дядя и Адельман вежливо засмеялись, и я надеялся, что моя острота умерит пыл Сарменто, но ошибался. Он просто взялся за новую тему.

— Скажите, сударь, — начал он, когда смех утих, — кто вам нравится — банк или компания?

Я не понял вопроса и догадался, что на то и было рассчитано. Тема финансового соперничества меня интересовала, поскольку я знал, что Бальфур-старший делал инвестиции, исходя из своего понимания этого соперничества, но я так плохо представлял, в чем именно заключается антагонизм между этими двумя компаниями, что затруднялся ответить. Если бы я сделал вид, что разбираюсь в вопросе, выглядел бы дураком, поэтому я просто сказал:

— За что они мне должны нравиться?

— Как по-вашему, кто должен обслуживать казначейство — Банк Англии или «Компания южных морей»? — медленно произнес он, тщательно выговаривая слова, словно объяснял что-то слуге-недоумку.

Я улыбнулся ему своей самой очаровательной улыбкой:

— Я не предполагал, что надо обязательно вставать на чью-либо сторону.

— Полагаю, всем это не обязательно. Только людям со средствами и предпринимателям.

— Вы полагаете, им это обязательно? — спросил дядя. — Разве не может предприниматель просто наблюдать за этим соперничеством, не вставая ни на чью сторону?

— Но вы ведь встали на определенную сторону, сударь, не так ли? — (Этот вопрос, заданный клерком его работодателю, показался мне оскорбительным, но дядя, если и был задет, не подал и виду. Он просто слушал, как Сарменто разглагольствует.) — Разве в вашей семье не было принято считать, что Банк Англии должен удерживать монополию на обслуживание государственных займов? Разве вы не говорили при мне, что «Компании южных морей» нельзя разрешать конкурировать с банком в этой сфере?

— Мистер Сарменто, вы прекрасно знаете, что я не желаю обсуждать подобные вопросы во время шабата.

Тот поклонился:

— Вы абсолютно правы, сударь. — Он снова повернулся ко мне. — На вас, сэр, полагаю, такие ограничения не распространяются. И поскольку у каждого человека с достатком и у каждого предпринимателя должно быть мнение, могу я предположить, что оно есть и у вас, только вы не решаетесь его высказать?

— Скажите, сударь, на чьей вы стороне, и, возможно, это послужит мне моделью для подражания.

Сарменто улыбнулся, но улыбка была предназначена не мне. Он посмотрел на мистера Адельмана:

— Ну что ж, мне нравится «Компания южных морей», сэр. Поскольку она находится в таких надежных руках.

Адельман поклонился:

— Вам хорошо известно, что мы, евреи, не вправе делать инвестиции в акционерные компании. Ваши высказывания мне льстят, но, боюсь, могут причинить вред моей репутации.

— Я лишь повторяю то, о чем говорят в любой кофейне. И никто не осуждает вас за то, что вы проявляете интерес к этим вопросам. Вы патриот, сэр, патриот высочайшего порядка. — Сарменто продолжал свою речь тусклым голосом, который плохо вязался со страстностью его слов. — Пока финансы нации защищают такие люди, как директора «Компании южных морей», нам не стоит бояться восстаний и мятежей.

Адельман явно не знал, что сказать, и просто снова поклонился, поэтому мой дядя взял инициативу на себя, явно надеясь увести разговор от вопросов бизнеса, и объявил, что уже второй раз, причем едва ли не второй год подряд, церковные старосты прихода избрали его на должность попечителя по призрению бедных. Это объявление вызвало веселый смех у Адельмана и Сарменто, причины которого я не понял.

— Почему они избрали тебя на эту должность, дядя? Разве это не предполагает посещение службы каждое воскресенье?

Все трое засмеялись, но только Сарменто смеялся от души над моим невежеством.

— Ты прав, — сказал мой дядя. — Это предполагает посещение церкви в воскресный день, а также христианскую присягу на христианской Библии. Они назначают меня на должность не потому, что хотят, дабы я исполнял эти обязанности. Они избрали меня, поскольку знают, что я откажусь.