Пламя любви - Картленд Барбара - Страница 23

— Да, не повезло вам, — заметила Мона.

— Не повезло? Да я просто в отчаянии, — ответила Линн. — Хотите сигарету? — Она встала и пересекла комнату — стройная энергичная женщина в синих домашних брюках и вишневом свитере. — Я вас не утомляю своими жалобами?

— Что вы! — ответила Мона. — Как говорится, приятно послушать о чужих несчастьях, чтобы отвлечься от собственных. Пожалуйста, продолжайте.

— В моей собственной истории ничего увлекательного нет, — сказала Линн. — Случись мне написать книгу о себе, читатели умерли бы от скуки, а единственным покупателем нового романа стала бы моя матушка. Весь сюжет состоял бы из одного слова, чертовски распространенного в английской лексике, — самого отвратительного слова на свете!

— Какого же? — спросила Мона.

— «Долги», — ответила Линн. — Долги, долги, долги! Мы с Биллом по уши в долгах. Только нам показалось, что вот-вот расплатимся, как фрицы разбомбили наш лондонский дом и пришлось залезать в новые долги, чтобы как-то наладить жизнь заново. Подозреваю, что в долг нас и похоронят. Впрочем, если Билл получит повышение, можно надеяться, что через пару лет расплатимся, но ведь все это время нам еще нужно что-то есть!

— А чтобы кормить семью, вам надо писать?

— Вот именно. А я не могу! Не могу, и все! Невозможно. Сегодня утром пришло письмо от издателя — просит прислать ему развернутый план романа. Развернутый план! А я еще и сюжета не знаю! И где в этой дыре найти сюжет? О чем писать — о любви двух кабачков на грядке? О том, как огурец отбил у помидора его помидорку? Говорю вам, я погибаю!

— Глупости! — решительно сказала Мона. — Не верю, что мастерство писателя полностью зависит от внешних впечатлений. Ведь ваш талант остался при вас! Все, что вам нужно, — проникнуться здешней атмосферой.

— Как у вас все просто! — саркастически ответила Линн. — Да знаете ли вы, что я тут несколько месяцев души живой не видела, кроме вашей матушки (она у вас ангел, конечно), вас и доктора Хаулетта? Билл ночует дома три-четыре раза в неделю, все остальное время он занят на аэродроме. Сослуживцев своих к нам приглашает очень редко — все они сильно заняты по службе. А когда приглашает, нам практически нечем их угостить. Это, впрочем, не так уж важно — было бы о чем писать! Но проблема в том, что никаких идей они мне не подают. Все молодые ребята, такие простые, смелые, честные, открытые… словом, такие хорошие люди, что и сказать о них нечего!

— Бедная миссис Арчер! — рассмеялась Мона.

— Бога ради, зовите меня Линн! — с внезапным раздражением воскликнула хозяйка. — Вот что еще меня убивает в деревне — эта ужасная чопорность. Наверное, надо здесь лет шесть прожить, чтобы меня начали звать по имени.

— Дорогая моя, я очень вам сочувствую, — проговорила Мона. — Мне это чувство знакомо. Когда-то и я считала, что обречена состариться и умереть в этой тоскливой дыре, где ровно ничего не происходит, в то время как все интересное случается где-то в других местах! Тогда мне было семнадцать лет. И в самом деле, в жизни моей тогда еще не произошло никаких драматических событий. Самое интересное, что у нас случалось, — это, бывало, какой-нибудь мальчик из церковного хора на службе упадет в обморок от духоты или корова сорвется с привязи, забредет в чей-нибудь сад и съест цветы с клумбы.

— Тогда вы меня понимаете, — ответила Линн. — Но что же мне делать? Вернуться в Лондон с детьми я не могу. Видите ли, может, я и сумасшедшая, но не мыслю жизни без своих ребятишек.

— Неудивительно. У вас очаровательные малыши — все трое как будто вышли из сказки.

— Да, вы меня понимаете! Хватит с нас одного прямого попадания. Слава богу, когда нас разбомбили, мы все сидели в убежище, — но где гарантия, что и в следующий раз так повезет? И потом, Билл должен оставаться здесь — а я ни за что его не покину!

Когда Линн заговорила о муже, лицо ее просияло.

«Она его любит!» — подумала Мона.

— Что ж, тогда надо что-то придумать, — проговорила она вслух. — Вопрос — что? Не пробовали ли вы познакомиться с кем-нибудь из местных? В жизни любого человека, даже в деревне, есть свои истории — нужно только уметь их находить.

— Какие еще истории? — с неохотой спросила Линн.

— Например, могу рассказать вам о викарии и его жене.

И Мона коротко, но красочно пересказала Линн историю семейной жизни Стенли и Мейвис Гантеров.

Удивительно, что история эта была на три четверти правдивой: хотя ни муж, ни жена никогда ни с кем не делились интимными подробностями своей биографии, люди все равно как-то обо всем узнали.

Неосторожное словцо здесь, случайно оброненный намек там, болтовня тех, кто знал мужа или жену с детства, — так и сложилась история, в целом недалеко отстоящая от истины.

Линн слушала, забравшись с ногами на диван, не спуская с Моны внимательных темных глаз.

— Интересно! — заметила она. — И что же, она в самом деле тиранит мужа?

— Как сущая ведьма! — отвечала Мона. — Стоит ему чем-то ей не угодить — и она пускается, например, на такой трюк: в церкви, играя на органе, нарочно начинает играть все медленнее и медленнее. Знает, как это его злит! А когда она по-настоящему зла — играет не тот гимн, какой положено, отговариваясь тем, что, мол, захватила из дома не те ноты. Бедный Стенли Гантер объявляет название гимна… и тишина. Пауза затягивается. Наконец жена наклоняется к кому-нибудь из хора и что-то шепчет ему на ухо. Хорист идет через всю церковь к викарию и сообщает ему, что сегодня будет играться другой гимн. Прочие хористы фыркают в кулак — они прекрасно понимают, что происходит, как и все прихожане, как и сам Стенли Гантер. Но бедняга мужественно улыбается и объявляет другой гимн.

— Обязательно схожу в церковь в воскресенье, — сказала Линн. — Я и не представляла, что там могут разыгрываться такие сцены!

— На самом деле это не слишком-то весело. Ведь Стенли был когда-то незаурядным человеком. Когда он только приехал к нам, помню, как его все занимало. Он сколотил в деревне крикетную команду, стал ее капитаном, мы играли с соседними деревнями и выигрывали. Организовал занятия спортом для детей — и там тоже добился успехов. Наша спортивная школа прославилась на мили вокруг, на соревнования зрители приезжали издалека, давали призы… Но постепенно он утратил к этому интерес — и все развалилось.

— Неудивительно. Но расскажите что-нибудь еще! Не могу описать, как мне интересно вас слушать!

— Хорошо, расскажу про няню, — ответила Мона. — С первого взгляда кажется, ну что в ней может быть интересного? Самая обыкновенная старуха, своих детей нет, всю жизнь присматривает за чужими и ничем больше не интересуется. А в действительности жизнь нашей няни похожа на роман. Начнем с того, что родилась она в спасательной шлюпке.

— Правда?

— Чистая правда, — ответила Мона. — Корабль, на котором плыли ее родители, затонул. Войны тогда, конечно, не было — он напоролся на риф или что-то в этом роде. Словом, отец ее утонул, а мать спаслась; но от потрясения у нее начались роды, и няня родилась в шлюпке, за несколько часов до того, как их подобрали и спасли. Ее привезли в Англию, выросла она в деревушке неподалеку отсюда. Когда подросла, родственники решили отдать ее в услужение. Она выбрала ходить за детьми. Устроилась на службу в семью офицера, служившего в Индии, и отправилась в Индию вместе с хозяевами. Они жили на севере Индии как раз в то время, когда там вспыхнул мятеж. Подробностей я уже не помню — спросите няню, она сама вам все расскажет. Но больше недели они сидели в губернаторском доме, осажденные мятежниками, съели все припасы до последней крошки и уже прощались с жизнью, когда подоспела подмога.

Несколько лет спустя она вернулась на родину и поступила к маме, тогда беременной мною. Когда мне было года два, няня влюбилась. Но избранник ее был простой батрак, и ее родня сочла это мезальянсом. Жених решил ехать в Австралию, чтобы там сколотить состояние и вернуться богатым человеком, а она пообещала ждать его возвращения. Он сел на корабль… и больше она ничего о нем не слышала. Что с ним случилось, мы так и не знаем, но, мне кажется, няня до сих пор верит, что когда-нибудь он к ней вернется.