Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Липовецкий Владимир - Страница 44

Однако день шел за днем, а мы продолжали оставаться на месте. Чего только не придумывали воспитатели, чтобы занять наш досуг, — нам читали книги, учили английскому языку, лепке, музыке, рисованию, игре в шахматы… Но лето есть лето. Нас манила природа. И нашим проводником, как и в прошлом году, оставался любимый нами преподаватель ботаники Илья Френкель.

О таких учителях помнят всю жизнь. Нас удивляло, откуда у этого городского жителя, типичного петербуржца, кроме книжных знаний, еще и искусство следопыта, умение обнаружить звериную тропу. Не было дерева и травинки, которых не мог бы распознать Френкель. Он очень любил лес. И эту любовь привил нам.

— Да, лес, — повторил почему-то Александров. А затем замолчал, что-то припоминая.

Поправив шляпу, он сказал тихо, почти шепотом:

— Но произошло ужасное…

— Что-то случилось с Ильей Френкелем?

— Нет, с ним, слава Богу, ничего не произошло. Он еще долго находился с нами.

В это время к ленинскому паровозу, столь же неподвижному и молчаливому, каким давно стал и его знаменитый пассажир (ему также нашлось место в музее, правда, в другом городе), подошла группа школьников, предводимая молодой учительницей.

Не теряя ни минуты, она стала рассказывать детям особо поставленным голосом, каким говорят только учителя, о том, что было давным-давно, во времена их бабушек и дедушек. Но дети слушали без должного внимания, а некоторые даже повернулись к своей наставнице спиной. Им очень хотелось потрогать паровозное колесо, покрашенное в ярко-красный цвет. Но мешали толстые стекла, отделявшие локомотив от зрителей.

Мы слушали урок куда внимательнее школьников. А они вместе со своей учительницей и не предполагали, что живая и куда более интересная история рядом. Совсем рядом. Стоит лишь повернуть голову и посмотреть на пожилого человека в шляпе.

— Вот такими и мы были, — сказал Александров.

Мы обогнули мемориал и оказались с его противоположной стороны. Здесь нам никто не мешал, и Александров продолжил свой рассказ:

— Однажды, во время завтрака, кто-то, выглянув в окно, крикнул: «Пожар!» Все выскочили наружу и увидели, что над деревьями стелется густой дым. Спотыкаясь о корни и сучья, мы побежали в сторону леса и поднялись на холм. Сверху открылась страшная картина. Наверно, так будет выглядеть конец света, если только, не приведи Господь, этому суждено сбыться.

Огонь вырывался будто из преисподней. Большие деревья пылали как спички. Кругом шипело и трещало. Впереди огня бежали объятые ужасом обитатели леса. Бежали в сторону озера, ища там спасение. Туда же общей большой стаей летели птицы. Пытались уползти от огня и змеи. Никак не думал, что они могут ползти так быстро. Но шансы на спасение были невелики. Извиваясь, змеи гибли на наших глазах.

— Разве вы сами не испугались пожара?

— Мы находились далеко. И все же раскаленный воздух обдавал нас таким жаром, что приходилось то и дело отбегать в сторону. Иначе начнут дымиться наши рубахи. Но мы были отчаянными мальчишками, и любопытство преодолевало страх. Меня всегда привлекала стихия огня. Я вам уже рассказывал, что в Гатчине, где прошло мое детство, часто случались пожары. Мы бегали их смотреть не только днем, но и ночью. Рискуя жизнью, горожане спасали дома, иначе выгорит полгорода. Здесь же лес горел беспрепятственно. Тушить этот исполинский пожар было некому.

Но вот из ближней деревни появилось несколько мужиков. Кто с топором, кто с лопатой. Неожиданно мы увидели среди них Френкеля. Тоже с лопатой в руках. Он забыл снять очки, и огонь отражался в их стеклах, придавая нашему учителю странный, почти демонический вид. Френкель, и это было очень похоже на него, не только присоединился к мужикам, но и взял на себя руководство тушением пожара. Но все напрасно. Силы были очень неравны.

Огненное зрелище настолько поглотило наше внимание, что мы забыли и про завтрак, и про обед. И проторчали на холме до самого вечера, пока огонь не докатился до озера. Там он и захлебнулся.

Мы стали спускаться вниз и у подножия холма встретились с Ильей Соломоновичем. Френкель шел медленно, шатаясь и опустив голову. Он остановился и заплакал. Голова учителя была усыпана пеплом. Лицо черно от копоти. Одежда и башмаки обгорели. Френкель плакал, не стесняясь нас, своих учеников.

Пожар этот стал наваждением. Он мне снится и мерещится всю жизнь. Никак не уходит из памяти. И конечно, лицо Ильи Френкеля. Слезы, бегущие по его черному от копоти и горя лицу.

— В вашей жизни было так много разного. Почему же так запомнился тот день?

— Я тоже об этом думал. Вся Россия была объята пламенем. А мечущимися и пытающимися спасти свою жизнь оленями, кабанами и лисицами были мы сами. Но в детстве не дано долго грустить. Оно и хорошо, что ты беспечен, когда тебе двенадцать лет.

Лес выгорел с одной стороны, зато его много с противоположной. Все свободное время мы бродили, собирая грибы и ягоды. Если это нам надоедало, выходили на берег озера и помогали рыбакам.

Они трудились целой артелью. И нередко вытаскивали до шестидесяти пудов за один улов. Распяленные затем на кольях невода были густо забиты застрявшей в ячейках рыбой. За очистку невода артельщики щедро расплачивались. Заработанную рыбу мы несли на кухню. В общий котел. А бывало, и сами варили уху на костре. И ели без хлеба и соли.

…Шло лето 1919 года. Близилась осень, а с ней и начало учебного года. Я думал о форменной шинели реалиста, которая ожидала меня дома в шкафу. Скоро я ее одену. Одену в первый раз. Надвину на лоб фуражку с эмблемой и отправлюсь в училище…

Но все сложилось иначе. Красная Армия неожиданно начала наступление на участке Златоуст — Туроташ, прорвала фронт белых, и они стали стремительно откатываться на восток. Нас очень рано, с восходом солнца, подняли и, не объяснив почему, погнали, чуть ли не солдатским маршем к железной дороге. Там уже стоял длинный состав, оцепленный с двух сторон американскими солдатами.

Нас начали спешно сажать в вагоны. Большая толпа, которая собралась на станции, пыталась прорваться к составу. Но солдаты самых настойчивых отгоняли прикладами.

Спать мы легли под стук вагонных колес и с радостной надеждой в душе, что едем на запад, домой. А утром узнали, что два новеньких американских паровоза фирмы «Пасифик» тянут наш поезд в совсем противоположную сторону, к Владивостоку. «Там безопаснее», — сказали нам.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ВОЛОНТЕРЫ

После третьего или четвертого визита я признан в доме Запольских своим. Виталий Васильевич встречает меня уже не при галстуке, а в халате. При моем появлении, едва я переступаю порог, попугай Кузя что-то выкрикивает картавым голосом. И хозяин, хорошо понимающий птичий язык, уверяет, что приветствие это адресовано мне.

— Уж если Кузя вас признал, то чувствуйте себя совершенно как дома. Скажу по секрету, в нашей семье — он главный. Жена на втором месте. Ну, а я в этом списке последний.

Запольский в свои восемьдесят лет не впал в детство. Но окружающий мир воспринимал как ребенок. Для таких людей краски никогда не тускнеют. Не утрачивает своей яркости и звук. Совсем не случайно Виталий Васильевич долгие годы работал в театре для детей и написал для них много песен.

— Послушайте, что я сочинил, — говорил он мне, садясь за фортепиано. И поет, сам себе аккомпанируя. Его старческие пальцы опускаются на клавиши с неожиданной силой. А голос звучит молодо и задорно.

— Это то самое фортепиано. Оно у меня с юных лет. Оно мой лучший друг, — говорит Запольский, прикрыв глаза и любовно поглаживая черную, потускневшую от времени поверхность инструмента.

После фортепиано мы устраиваемся в глубокие кресла, чтобы выпить по чашке кофе и отдаться беседе и воспоминаниям.

— Человек — тот же музыкальный инструмент, — утверждает Виталий Васильевич. — Только важно его верно настроить. Лучше, если это происходит в детстве. Тогда ты в гармонии с другими. И не фальшивишь…