Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Липовецкий Владимир - Страница 34

Есть в этом списке и Семен Восков. Это его глава Американской миссии Красного Креста в России назвал своим «личным другом».

Альберт Рис Вильямс пишет, что «эти и другие профессиональные революционеры прошли свои университеты в тюрьмах и ссылке, а практику получили среди рабочих разных городов мира, от Баку до Сингапура, среди нефтяников Оклахомы и сталелитейщиков Огайо. Всех их объединяло выраженное в действии чувство общественной совести».

Сказано несколько сложно, но верно. Чуть дальше мы вернемся к этим словам.

Глава эта в книге Вильямса небольшая. Всего два десятка страниц. Читал я ее давно, а вот запомнил надолго. Собственно, в память врезалось несколько предложений, две-три фразы, которыми обменялись мальчик и девочка — дети Семена Воскова.

Но прежде — о самом Воскове, с которым Вильямс был близко знаком. Ко времени их знакомства Воскову было двадцать восемь лет, десять из которых он провел в Америке.

В 1905 году Воскову исполнилось только шестнадцать, а он уже участвовал в первой русской революции.

А в промежутке между двумя революциями Восков находился за границей, где ему было нисколько не слаще, чем в России. И там он сидел в тюрьмах. И там мучили.

Например, в Константинополе его били так, что он в кровь искусал губы. Вильямс, потрясенный услышанным, спросил Воскова, как перенес он все это. Тот ответил будничным тоном:

— Понимаешь, первый удар обычно парализует нервы, и на последующие они уже не реагируют.

Восков, как и многие его товарищи, прошел такую жизненную школу, которая оставляет немного места для иллюзий. Но от него всегда веяло спокойствием. Трудно было найти собеседника более живого и общительного. Он жил по самому строгому моральному кодексу, распространяя его на жену и детей. В жены, к счастью, ему досталась хорошая женщина — простая, мужественная и работящая.

В памяти Вильямса ярко запечатлелось прощание супругов весной 1918 года. Восков уезжал из Петрограда. Был он одет в новенькую форму командира Красной Армии. Жена, ее звали Станислава, не плакала. Только напоследок теснее прижалась к мужу. А он ей тихо сказал:

— Если погибну, скажи детям, что отец им завещал продолжать борьбу.

Может быть, Семен и Станислава еще и виделись, а возможно, это были и последние слова, сказанные ими на вокзале друг другу. В двадцатом году, будучи комиссаром 7-й армии, он умер от тифа.

Эта удивительная жизнь мало исследована, но хочется верить, что когда-нибудь о Семене Воскове будет написана книга. И наверное, в ней найдет место тот короткий период, когда сразу после Октября он работал одним из комиссаров по продовольствию.

В дневнике Вильямса сохранилась следующая запись: «Занимая эту должность, Восков никогда не принес домой ни одного лишнего куска хлеба, хотя знал, что дома его встретят голодные глаза детей. Дети получат по восьмушке хлеба, испеченного из муки пополам со жмыхом. Животы их урчат от голода, но им еще хватает энергии бросать друг другу обвинения:

— Ты съел белые цветы, ты съел белые цветы! — кричит девочка.

— И вовсе я их не ел, — отвечает мальчик и, помолчав немного, добавляет: — Они, во-первых, желтые… А ты зато ела дохлых мух с подоконника, а мама не велела. Они грязные».

Вот они, те самые слова, которые я не мог забыть, хотя и прочел за эти годы сотни других книг.

Хотелось бы знать, как сложилась судьба детей Семена Воскова. Как относились они к поступку отца? Ведь были в распоряжении его вагоны с хлебом. Ведь как-никак комиссар по продовольствию. А собственных детей вынуждал есть цветы и глотать дохлых мух.

Думаю, ответили бы повзрослевшие сын и дочь комиссара, что было у отца не двое детей, а тысячи — все дети Петрограда. Что положи он сыну и дочери лишнюю пайку, то не досчитается своей восьмушки другой мальчик или девочка.

Вот почему американский писатель Альберт Рис Вильямс и написал, что Восков жил по самому строгому моральному кодексу, который распространялся и на его семью.

Поэтому, говоря не только о Воскове, но и о товарищах и единомышленниках его, Вильямс пишет и другие знакомые нам слова: «Всех их объединяло выраженное в действии чувство общественной совести».

Относиться ко всем детям города, страны, даже планеты как к собственным — так чувствовал, думал и поступал романтик и идеалист Семен Восков.

А что было бы дальше, не умри он от тифа, останься жив?

Вопрос этот задавал себе и Альберт Рис Вильямс:

«Все эти качества были необходимы в период революционного подъема масс и перехода власти в руки Советов. Но какую они сыграли роль в судьбе моих друзей в период укрепления Советской власти, после победы революции? И будут ли нужны эти качества, когда революция вступит в стадию созидания и мои друзья будут призваны организовать производство и решать массу сложных (подчас весьма прозаических) задач, связанных со строительством жизнеспособного социалистического общества?

Как справятся с этими задачами Янышев, Восков, Володарский, Найбут? Ведь их способности и революционные заслуги, безусловно, обеспечат им высокие посты в новом государстве… Сохранят ли они свой идеализм? Не испортит ли их власть? Не зазнаются ли они? Не станут ли бесчувственными бюрократами?»

Вот вопросы, на которые жизнь дала, а точнее, не раз давала ответ. Но которые и сегодня стоят на повестке дня.

ГЛАВА ВТОРАЯ

НА ВЫРУЧКУ

Американский Красный Крест.

Москва. 20 сентября 1918 года.

Герберту Вильямсу,

американскому вице-консулу в Самаре.

Мой дорогой сэр!

Это письмо представит Вам мистера Валерия Львовича Альбрехта, который действует от имени родителей колонии детей, присланных из Петрограда к пунктам чехословацкого фронта. Его намерение — удовлетворить естественные требования родителей, их заботу о собственных детях, которые, к несчастью, оказались отрезанными от дома из-за военных операций. Я надеюсь, Вы дадите ему такую помощь, чтобы сделать возможным удовлетворение его целей и намерений…

Очень преданный Вам Аллен Ведсвелл,

главнокомандующий Ам. Кр. Крестом в России.

Провожая своих детей весной в дальний путь, родители не сомневались, что через три месяца, еще до наступления осени, будут встречать их. А если бы сомневались, то разве отпустили бы?

Но уже через две недели события приняли другой оборот, и связь с колонией прервалась.

Вначале родители находились в ожидании, потом в тревоге и смятении, а затем и в панике. Невольная надежда, что все само собой образуется, сменилась вскоре пониманием — помощи ждать неоткуда. Только они сами могут спасти своих детей. Для этого надо собраться вместе. Собраться и объединиться. Объединиться и принять решение. Единственное и спасительное.

Восемьсот мальчиков и девочек. Значит, столько же пап и мам. Притом мало между собой знакомых, а то и попросту не знающих друг друга. Кто самый инициативный, смелый, настойчивый и решительный? Попробуй определи… Тем не менее уже на первом собрании избрали комитет.

Решили послать делегацию. Послать через два фронта, чтобы вызволить, вывезти колонистов.

Выбор пал на Ивана Разумова, Ивана Пржевоцкого и Валерия Альбрехта.

Разумов преподавал в Александровской женской гимназии биологию. На Урал отправились три его дочери: Вера, Софья и Наталья.

Пржевоцкий — профессиональный революционер-подпольщик, по профессии слесарь. В дальнее летнее путешествие он проводил Брониславу и Веру.

Ну а с Валерием Львовичем Альбрехтом, служащим Русского музея в Петрограде, и двумя его девочками — Таней и Настенькой мы отчасти знакомы. Это они посылали с дороги письма папе и маме на Инженерную улицу. Альбрехт был избран руководителем поездки.