Польская фэнтези (сборник) - Дукай Яцек - Страница 3

— Поселок, верно, где-то поблизости, — догадался Джесон, подъезжая ближе к лошади плотника. — Как вы думаете, мистер Стаутон?

— А ты что думаешь, парень? Из Бостона они пришли, что ли?

— Не смейтесь. Я просто спросил. Ведь говорили, что к западу от плантаций Пенакук поселений нету.

— Говорили.

— Ну и как?

— Ошибались.

Джесон Ривет наклонился к самой шее лошади, чтобы проехать под низкой веткой сосны.

— Мистер Стаутон?

— Ну, что еще?

— Я о том скелете, что к дереву прибит... А теперь вот эти странные лесорубы... Вы не боитесь, что...

— Ну?

— Что это волшебство? Нечистая сила?

— Не пори ерунды, парень.

Речка преградила им путь, но дорога вела прямо к броду, так что они без труда, даже не замочив стремян, перешли речку по песчаному дну. Сразу за бродом лес редел, наезженная дорога сворачивала вдоль опушки. Они выехали на луг, зеленый, залитый солнцем, пахнущий собранным в несколько стогов сеном. Измаил Сассамон остановился, кашлянул, указал рукой. Можно было и не показывать, все уже и без того видели.

Рядом с полуразвалившимся стогом стоял пегий жеребец, запряженный в покрашенную сильно облупившейся зеленью двуколку. Не успел кто-либо из отряда словом, жестом или хотя бы даже миной проявить удивление, как из стога выскочил, словно напуганный олень, светловолосый, по пояс голый мужчина. Не теряя ни минуты, он, не оглядываясь, кинулся бежать, ловко перепрыгивая через стернь и кучки соломы; при этом ему вовсе не мешали поддерживаемые обеими руками широкие штаны. И все же штаны то и дело сваливались, и прежде чем беглец достиг темной стены леса, он несколько раз сверкнул белыми ягодицами, резко контрастирующими с загорелой спиной.

— Чтоб меня черти... — завел Адам Стаутон и осекся, видя, как со стога поднимается новая фигура. На сей раз — женщина.

Джесон Ривет сглотнул и раскрыл рот.

Абирам Торп фыркнул, плотник поддержал его, дядюшка захохотал. Преподобный Мэддокс повернулся в седле и обвел их яростным взглядом.

— Будто животные, — процедил он. — Погрязли в похоти и пребывают во грехе, аки скоты. И ничего смешного, мистер Гопвуд. И нечего хохотать, мистер Стаутон. Сие есть не только наглость и распутство, но и нарушение закона. Господин констебль Корвин...

— Лучше, — с нажимом сказал Абирам Торп, становясь серьезным, — сначала выведать. Про дорогу у этой бабы спросить.

— Святые слова, — добавил плотник. — Для начала надо взять языка. Так что не пугайте девку законом и карой, не то и она сбежит.

Однако не походило на то, чтобы женщина намеревалась бежать. Она поднялась с сена, подтянула чулки, надела башмаки. Застегнула платье, прикрыла различные округлости, до последнего момента совершенно отчетливо различимые, от лицезрения которых у Джесона Ривета участилось дыхание. Пареньку показалось, что почаще вроде бы дышат и дядюшка, и плотник Стаутон, и констебль. Учащеннее. И тем учащеннее, чем ближе подходила женщина. А она подходила, выбирая пальцами травинки из роскошных каштановых волос, доходящих до середины спины.

— Не бойся. — Адам Стаутон облизнулся. — Мы христиане, мы служим королю и закону.

— А я и не боюсь, — улыбнулась женщина, действительно смело поднимая на наездников зеленые глаза. Тонкое льняное платье плотно облегало ее груди.

Джесон Ривет снова сглотнул и почувствовал, что седло вдруг сделалось неудобным, а штаны тесными.

— Я не боюсь вас, христиане, слуги короля и закона. Если вы и вправду те, за кого себя выдаете.

— Воистину те, -— подтвердил Генри Корвин, гордо выпрямляя костлявую фигуру. — А в здешние края привело нас...

— То, что привело нас сюда, — хрипло перебил преподобный Мэддокс, — предназначено для более достойных ушей. И разума, способного сие понять. Прикрой бесстыдную наготу, женщина.

Понадобилось какое-то время, прежде чем темноволосая поняла, что преподобный имеет в виду предплечья, оголенные подвернутыми выше локтей рукавами платья. Она прикрыла их очищенным от сена платком, не спуская с пастора глаз, что, следовало думать, очень злило Мэддокса.

— В Массачусетской Колонии на Заливе, — загремел пастор, поглядывая на женщину как бы не с седла сивого мерина, а с вершины горы Синай, — бесстыдное обнажение преследуется законом. Равно как и разврат. Это я говорю, дабы ты запомнила, чему я, кстати, постараюсь помочь хлыстом, как только побеседую с кем-либо из здешних властей. А теперь укажи нам путь в поселок, коей, полагаю, находится неподалеку. Укажи дорогу к кому-нибудь, с кем поговорить. С человеком соответствующего положения, должности и, разумеется, пола! Ты понимаешь мои слова, женщина?

— А кто таков, — быстро спросил констебль Корвин, — тот мужчина, который сбежал?

— Мой муж, — спокойно пояснила темноволосая. — Работает на лесосеке. А сбежал потому, что боится посторонних. Он — чужеземец. Швед.

— Как и те, что на поляне, да? Тоже шведы?

— Некоторые. — Женщина мило улыбнулась. — Есть еще голландцы и один норвежец. Вы, как я понимаю, их встретили. И конечно, ничего не узнали. Ну что ж, надо признаться, они слабо владеют нашим языком. К тому же, что скрывать — они люди необразованные...

— Это мы заметили. А поселок тут где?

— Неподалеку, на берегу речки Мисчиф-Крик. Мы и поселок тоже зовем Мисчиф-Крик. А я — Франсез Флауэрс.

— Твое имя нас не интересует, — обрезал Мэддокс. — Веди в поселок, женщина. Я сказал, нам срочно нужен человек серьезный, обладающий разумом.

— Конечно, конечно. — Женщина не улыбнулась, но в ее зеленых глазах, Джесон Ривет дал бы голову на отсечение, заплясали веселые искорки. — Как прикажете, слуги короля и закона. Я, с вашего позволения, поеду впереди, чтобы предупредить о визите соответствующих компетентных особ.

Мэддокс не соблаговолил ответить. Он тронул коня пяткой и направил на хорошо видную, сворачивающую за лес дорогу. Индеец шел рядом. Женщина — Франсез Флауэрс — запрыгнула в двуколку, пронзительно свистнула и щелкнула поводьями, пегий жеребец рванул дышло и с места пошел рысью, так, что обшарпанная двуколка поскакала за ним, словно пятнистая лягушка.

— Хлестко, — буркнул Абирам Торп, — девка ездит-то...

— В сене, — осклабился Адам Стоутон, — наверное, не слабже.

Дядюшка Уильям хохотнул.

Они ехали вдоль речки, которая сразу за лесом разливалась вширь. Тут же за разливом, за полями кукурузы и хлеба, меж кленов, вязов и берез забелели черепицы. Домов, насколько можно судить, было около дюжины.

— Как она сказала-то? — бросил констебль Корвин. — Мисчиф-Крик? Никогда не слышал. Речка, несомненно, приток Свифт-ривер, но мне ни разу не доводилось слышать о поселениях к западу от плантаций Пенакук и Илвис-Марш. Раньше, правда, были, но все сгорели в семьдесят пятом, во время войны «Короля Филиппа».

— Тому уж восемнадцать лет, — заметил Абирам Торп. — Строятся люди. Новые земли ищут. Иногда далеко...

— Далеко, — горько подтвердил пастор. — Порой очень далеко. Особенно если имеют к тому повод.

— О чем вы, преподобный?

Мэддокс не ответил.

Они увидели, как мчащаяся прямо-таки по-кавалерийски двуколка притормозила, потом остановилась. Франсез Флауэрс наклонилась и перебросилась парой слов с кем-то, разглядеть кого им мешала кукуруза. Потом свистнула и рысью покатила к поселку.

Они быстро нагнали ее собеседника, которым оказалась девчушка лет, может, двенадцати с корзиной кукурузных початков. Увидев их, остановилась, подняла голову. Глаза у девочки были такие же зеленые, как у Франсез Флауэрс, волосы тоже — длинные, завитые, выбивающиеся из-под соломенной шляпы локоны.

— И чего эта Франсез болтнула, — сказала она смело, водя глазами от одного наездника к другому. — Какой осел? Одни ж лошади. Никакого осла и нету вовсе. А ты — ты индеец?

Измаил Сассамон слегка кивнул. Мэддокс подогнал коня. Адам Стаутон своего придержал, немного отстал, ехал шагом рядом с девочкой. Генри Корвин сделал так же. И Джесон Ривет тоже.