Польская фэнтези (сборник) - Дукай Яцек - Страница 21

— No future[92], — добавил он, помолчав.

И это я тоже не прокомментировал.

Мы сидели в воронке от бомбы еще некоторое время. Вокруг было спокойно. Умолкли моторы улетевших литовских вертолетов, вой карет «скорой помощи» и крики патрулей, прочесывающих северную часть парка. Незаметно наступил вечер.

Мы выбрались из воронки. Было тихо, веял спокойный вечерний ветерок, освежающий, с позволения сказать, как какой-то oil of ulay. Мы пошли, обходя трупы, горящие автомобили, воронки в асфальте и пятна битого стекла.

Прошли через мостик на Черной Ганке. Нам казалось, что речка в тот вечер воняла гораздо сильней, чем обычно.

«Макдоналдс» работал.

На улицах было пусто, но изо всех окон слышалось MTV, Jukebox и «Радио Москва». Группа «April, May, Decay» исполняла свой последний хит из альбома «Mental Disease».

Мы распрощались на Новом Рынке. Много говорить не стали. Как всегда, хватило: «До завтра», «Tschus»[93], «А rivederci»[94]. Ничего больше.

На моей улице тоже было пусто. Новаковский успокоился, играл на пианино Брамса — громко, так, словно решил заглушить тиви, орущее в квартирах соседей.

Ничего больше в тот день не случилось.

Разве что в сумерки пошел дождь, а вместе с каплями воды свалились тысячи маленьких зеленых лягушат. Больше ничего.

Тленъ, август 1992 г.

БОЕВОЙ ПЫЛ[95]

Мысль написать что-то вроде «Боевого пыла» родилась у меня на очередном конвенте. Что уж говорить, фантастические конвенты — истинные Парнасы, храмы искусства, прибежища художников, святая святых вдохновения и творчества.

Конвент, о котором идет речь, был ежегодным «Полконом» и проходил в Люблине летом 1994 года. Кроме множества иных событий и происшествий, которым лучше остаться во мраке и забвении, у .меня был серьезный разговор с Кшиштофом Паперковским, президентом Гданьского клуба фантастики. Обращаю внимание читателей на тот факт, что президент клуба уже вторично творчески оплодотворил меня, поскольку сутью беседы было именно оплодотворение. Имея, разумеется, в виду интересы своего клуба и клубного конвента «Нордкон», Кшиштоф Паперковский выдал идею, воистину гениальную в своей простоте и непретенциозности. Сделанное им предложение звучало так: «Напиши-ка что-нибудь такое, что могло бы выглядеть как отрывок романа, вырванный из него фрагмент. Мы же (то есть ГКФ) этот фрагмент поместим в информационной брошюре «Нордкона-94», сопроводив словами: «Сапковский порвал с фэнтези и Ведьмаком, пишет обширную многотомную космическую оперу. Фрагмент только у нас!»

Вначале я не проявлял энтузиазма, поскольку если в чем-то и был уверен на все сто процентов, так это в том, что никогда и ни при каких обстоятельствах ничего подобного не напишу. «Ничем подобным» как: раз и была «космическая опера». Тут ведь полная аналогия с настоящей оперой — одно дело опера целиком, другое — драматическая ария или дуэт.

Однако, продумав все как следует, я пришел к выводу, что фрагмент «космической оперы» — вовсе не то же самое, что фрагмент оперы настоящей. Фрагмент не принудит меня в поте лица конструировать оперный сюжет, придумывать фон, объемлющий целые планеты и звездные системы. Ведь, если верить энциклопедии Николса, космическая опера это — цитирую: «Действие-приключение, повествование, охватывающее межпланетный или межзвездный конфликт». Отрывок же, благодатно неперегруженный описаниями, позволит мне сконцентрировать силы на небольшом отрезке фронта и на самом существенном, на том, от чего зависит качество текста, то есть на полнокровных героях и боевой операции.

Ну я и написал «отрывок» космической оперы. Чтобы не смазать шутки, я какое-то время никому не сообщал, что никакая опера никогда не увидит света и «фрагментом» все и кончится. Опровергать я начал лишь позже. Но шутка все равно удалась. О том, насколько, может свидетельствовать хотя бы тот факт, что какой-то одержимый любитель и фанат жанра предложил присудить мне за «Battle Dust» награду имени Януша А. Зайделя, к тому же в номинации «роман». У меня до сих пор на авторских встречах допытываются, когда же наконец увидит свет та «космическая опера», которую я пишу, потому что всем не терпится узнать дальнейшую судьбу боевого командира Тьерри Лемуа. А командир-то этот как раз и есть Кшиштоф Паперковский — имеет же право человек, подавший идею, получить что-то взамен. Кстати, я вовсе не ошибся, несколькими строками выше написав «Battle Dust» вместо «Боевой пыл». Дело в том, что, придумывая название для фальшивой «космической оперы», я имел в виду не «боевой пыл, дым пожаров и поток братской крови», а носящий почти точно такое же название (с разницей всего лишь в мягком знаке: пыл — пыль) наркотик, используемое наемниками возбуждающее средство, повышающее выносливость, сопротивляемость боли и порождающее в желудках воистину берсеркерское боевое бешенство. Публикуя в упомянутой брошюрке конвента ГКФ «Battle Dust», я сменил название, решив, вероятно, что меня, как всегда, понес куда-то азарт космополитичного полиглота. Так и стал «Battle Dust» на веки веков «Боевым пылом».

Аминь.

Нашвилл» опустился над комплексом так низко, что сделалось совершенно темно, потому что гигантский корпус крейсера полностью заслонил те крохи солнца, которые не сумели приглушить дымы горящих топливо-хранилищ. Оконные стекла вылетели еще раньше. Теперь, когда «Нашвилл» пустил торпеды, за стеклами последовали рамы и оконные коробки. Конечно, «Нашвилл» стрелял не в нас, этого-то административный корпус уж наверняка б не выдержал. Торпеды врезались в силовой комплекс, который все еще обороняли остатки штурмовой группы Новака. И, как ни невероятно, группа Новака отвечала огнем — яркие нити тяжелых лазеров выбивали гейзеры пламени из корпуса флагманского крейсера компании «Ифигения-Фетида». Увы, вольфрамовая броня крейсера почти не страдала от этого.

Ямаширо сказал все, что имел сказать, и тут стало ясно, что из всего офицерского корпуса нашей роскошной наемной банды самой импульсивной и несдержанной оказалась Валери ван Хутен. Мы хорошо знали Валери ван Хутен. Поэтому нас отнюдь не удивило то, что она сделала.

Валери пинком перевернула стул, сбросила с него кучу обойм к карабинам типа «Крафтсман А-III», сочно плюнула на экран монитора, мерцающий и иссеченный линиями помех, и вполне немелодично заорала:

— Ах ты, гребаный сукин сын! Ах ты...

Она надрывалась не меньше полуминуты и при этом ни разу не повторилась. Нам казалось, что стены здания трясутся не от взрывов снарядов, ракет и фотонных торпед, а от ее воплей.

Ямаширо на экране поморщился так, словно мог видеть сползающий по стеклу плевок Валери.

— Как неинтересно, — сказал он. — Как тривиально...

— И так точно, — не выдержал я. — Ты гребаный сукин сын, Ямаширо-сан, даже более того. Ты только что показал нам, что ты такое есть. В натуре. Да ты и сам прекрасно знаешь, какой ты сукин сан. Сейчас, когда мы овладели комплексом, когда практически захватили весь Город, ты, вместо того чтобы послать патрульные корабли Концерна, нагло приказываешь нам капитулировать, ибо твоя фирма, видать, стакнулась с «Ифигенией-Фетидой», и, выходит, тутошняя чертова война никому не была нужна. И теперь ты это нам говоришь? Теперь, когда «Нашвилл» кромсает нас торпедами?