Сказание о директоре Прончатове - Липатов Виль Владимирович - Страница 46

– Ну, молодец, Прончатов! – добродушно воскликнул он, и его широкое монгольское лицо подобрело. – Вы только поглядите, Николай Петрович, каков он, а! Конфетка, а!

Секретарь обкома Цукасов молча улыбался. Все это время, пока Прончатов и Цыцарь разговаривали, он внимательно оглядывал кабинет Прончатова, подолгу задерживал взгляд на дисциплинированно сидящем в углу Вишнякове, и Олег Олегович заметил, что пальцы Цукасова, лежащие на подлокотнике кресла, жили как бы отдельно от него. Они то складывались, когда отвечали утвердительной мысли хозяина, то расходились, выражая его несогласие с самим собой или с другим человеком.

– Да, Олег Олегович – голова! – шутливо заметил Цукасов. – Бриан – тоже голова…

Прончатов разжал кулаки. Мелочи, надоевшего упоминания о знаменитом романе, короткого взгляда было довольно для того, чтобы он, Прончатов, получил право отделить Николая Петровича Цукасова от Семена Кузьмича Цыцаря. Неважно, читал ли «Золотого теленка» заведующий промышленным отделом; важным было то, что после шутливых слов Цукасова уже нельзя было принимать Цыцаря на полном серьезе, и к Прончатову пришла такая легкость, которую он испытывал только в беседе с молодым инженером Огурцовым. Их многое объединяло, секретаря обкома и главного инженера: одна и та же институтская скамья, одни и те же учебники, кинофильмы, песни, современная манера поведения и тот неуловимый, но реально существующий дух времени, который объединяет людей одного поколения.

– Чего это мы молчим, как на похоронах, – пробасил Цыцарь. – Муха летит, слышно!

Муха не муха, но овод, залетевший в кабинет, обреченно бился о твердые стекла; гудел прерывисто, как тревожный зуммер, с размаху налетал на тетрадь, то кружился, то замирал в воздухе и опять обреченно бился, хотя сантиметров двадцать отделяло овода от распахнутой форточки.

– Расскажите о положении конторы, Олег Олегович, – попросил Цукасов. – Каким макаром вам удалось вырваться вперед? Не чудо же…

Как легко было Прончатову с секретарем обкома! Знающий инженер, теоретик и практик сплавного дела, просто умный человек сидел перед ним, и Прончатов, пожалуй, в первый раз за все эти дни с тоской подумал о том, что приходится скрывать правду. Не будь бы сейчас в кабинете Цыцаря и Вишнякова, останься бы Прончатов с глазу на глаз с Цукасовым, он бы сказал: «Николай Петрович, я не хочу, чтобы конторой руководил Цветков. Покойный Михаил Николаевич тоже не хотел Цветкова и потому завещал мне не учтенный еще в годы войны лес». Вот что хотел бы сказать Прончатов секретарю обкома, но вместо этого он озабоченно порылся в бумажках и подчеркнуто небрежно проговорил:

– На двадцать пять процентов увеличена скорость хода лебедочных тросов. Вот выкладки, Николай Петрович. – Он протянул секретарю обкома лист бумаги и продолжил: – Это помогло нам ускорить погрузку леса в баржи. Что касается перевозок леса в плотах и молевого сплава, то мы просто-напросто улучшили организацию труда…

Приняв бумагу, Цукасов вежливо кивнул, но ничего не сказал. Несколько минут он внимательно читал, глядя в расчеты углубленными, насторожившимися глазами. Пальцы левой руки, по-прежнему лежащие на подлокотнике кресла, то сходились, то расходились, и Прончатов весь сосредоточился на них, хотя прекрасно знал, где пальцы скажут «да», а где «нет». Прочитав расчеты, Цукасов положил бумажку на стол, подумав, задумчиво проговорил:

– Все гениальные идеи просты. Поздравляю, Олег Олегович, но, понимаете ли… – Он еще раз сделал паузу, еще глубже сосредоточился: – Но, понимаете ли, хочется точно знать, как именно была улучшена организация труда на сплаве и перевозках леса в плотах. Это ведь нелегко теперь – накормить до отвала форсированные лебедки?

Олег Олегович уважительно молчал и думал о том, что Цукасов потому в сорок один год и был избран секретарем обкома партии, что на лету ухватил такие сложные проблемы, над которыми он, Прончатов, бился несравненно дольше. Ведь в самом деле нельзя было обеспечить лесом ускорившиеся лебедки Мерзлякова только за счет «улучшившейся организации труда».

–Вы правы, Николай Петрович! – серьезно сказал Прончатов. – Если хотите, я с этой проблемой вторгся в непривычную мне область философии. – Он насмешливо улыбнулся над самим собой. – Лебедки потому и работали на малых скоростях, что сплав и перевозка леса в баржах позволяли им быть тихоходными. Не было спроса, отсутствовало и предложение…

Он еще только договаривал, а уже понимал, что Цукасов немедленно ухватился за слово «спрос», поставив его в связь с действительностью, будет добиваться прямого ответа. Так оно и произошло. Как только Прончатов закончил, секретарь обкома спокойно спросил:

– Как все-таки вы увеличили спрос?

Прончатов помолчал, затем поднялся, подойдя к окну, накрыл рукой надоевшего овода. Он метко выбросил его в форточку, вытер пальцы носовым платком, сказал отрывисто:

– Энтузиазм!

Он назвал то, что не поддавалось никаким расчетам, не было подвластно инженерной мысли, но что Прончатов иногда учитывал как материальную силу, а сейчас понимал, что секретарь обкома Цукасов не сможет отнестись отрицательно к той силе, которая скрывалась в смысле этого слова.

– Да, энтузиазм, – вяло повторил Прончатов. – Мы, конечно, понимаем, что на энтузиазме далеко не уедешь, и разработали ряд кардинальных мер. Открыты два новых плотбища, усиленно ведется работа по комплектовке большегрузных плотов. Вы знаете, мы третий год бьемся над этой проблемой, но пока… Нуль, нуль, нуль!

Он огорченно развел руками и шумно сел, заметив во время движения, что пальцы на левой руке Цукасова разошлись. А что оставалось пальцам делать, если инженер Цукасов в отличие от секретаря обкома Цукасова мог принять только наполовину прончатовскую версию об энтузиазме, давшем сплавной конторе почти девять процентов прибавки. «Ох, как нехорошо! – садясь, думал Олег Олегович. – Ах, как нехорошо!»

Сидели в прончатовском кабинете опытные, умные, знающие дело мужчины; задумчив был секретарь райкома Гудкин, переполнен силой и энергией заведующий промышленным отделом Цыцарь, непреклонно молчал, храня заряд отрицания Прончатова, парторг Вишняков, думающе пощипывал правой рукой подбородок секретарь обкома партии Цукасов; все они были неторопливы в выводах и решениях, умели осторожно и умно пользоваться властью, знали, какой ценой добывается истина, и, конечно, понимали, что ведется важный разговор.

– Ну что же, Олег Олегович, – решительно сказал Цыцарь и полуобернулся к Цукасову. – Если я правильно понял Николая Петровича, областной комитет партии положительно относится к эксперименту с лебедками, хотя они отживают свой срок. Спасибо вам, Олег Олегович! Человек вы, несомненно, творческий.

Он славно говорил, этот заведующий промышленным отделом обкома товарищ Цыцарь. На его монгольском лице читалось истинное удовольствие, он, несомненно, был рад успеху Прончатова, так как славился объективностью, был знаменит тем, что никогда не руководствовался в работе побочными влияниями, был предельно честен и как вол работоспособен.

– И вам спасибо! – спокойно ответил Олег Олегович, а сам подумал о том, что нет, не бывает просто плохих или просто хороших людей. Жизнь так сложна, так быстро и противоречиво развивается, что тасует людей, события и факты, как колоду карт. Ведь можно было предположить, что лет десять – пятнадцать назад Цыцарь сидел бы на месте Цукасова, а кто-то другой – на месте Цыцаря и теперешний заведующий отделом был бы прогрессивен, а тот, другой, вызывал раздражение отсталостью. Шла, понимаете ли, жизнь-жизнюха, наматывала на колеса дни, месяцы и годы; старила одних и рожала других, наказывала; и прекрасна она, жизнь-жизнюха!

– Нужно поехать на лебедки, – задумчиво сказал секретарь обкома. – Поговорим с людьми, посмотрим… – Он сказал это так, точно разговаривал с самим собой, отвечал на собственные вопросы. – На рейдах области устанавливаются новые погрузочные краны, значит, проблема увеличения объема погрузки становится всеобщей…