Сказание о директоре Прончатове - Липатов Виль Владимирович - Страница 21

– Пригласите механика Огурцова!

VII

Прончатов отдыхал душой и телом, когда в его кабинете сидел инженер Эдгар Иванович Огурцов. По всему было видно, что механику приятен визит к главному инженеру, что Огурцов рад предстоящему разговору, хотя вся его фигура, лицо, глаза были независимо-насмешливы, а длинные губы сложены коварно. Усевшись, Огурцов закурил сигарету с фильтром, поигрывая красным карандашом, собрал на лбу расположительные дружеские морщины.

– Горячие денечки! – оживленно проговорил Олег Олегович. – И всюду страсти роковые… Чем, интересно, закончилось дело со сто четвертым дизелем?

– Тарахтит! – сморщив нос, тоже оживленно ответил Огурцов. – Его величество Никита Нехамов ловчил поставить дизель на новый катер, а начальник мехмастерских Бутырин рисует сто четвертый на персональной посудине. Я же на их распрю взираю с высоты. Означенная возня чи-ри-звычайно поднимает мой жизненный тонус!

Он был похож на актера миманса, этот механик Огурцов. Все, что было надето на нем, плотно обтягивало гибкую, живую фигуру, руки и ноги были великолепной длины; разговаривая, Эдгар Иванович сдержанно жестикулировал, и тело его существовало только вместе со словами. Если бы не умопомрачительный загар, если бы механика напудрить, походил бы он на Марселя Марсо, и он весь – снаружи и изнутри – был свободен, этот Эдгар Иванович Огурцов.

– Пусть победит сильнейший! – сказал Олег Олегович. – Думаю, Никита Нехамов одолеет-таки…

Расслабляющее бездумье было приятно Прончатову, как теплая волна после морозной улицы, он отдыхал, благодушествовал, думал о том, что вот уже и в Тагарской конторе есть пяток человек, которые смогут определить ее будущее, которые все похожи на механика Огурцова, но все разные, по-своему. Вот скоро поступят современные мощные краны, флот пополнится сильными водометными катерами, пойдут большегрузные плоты…

– У меня к вам нет дел, – вдруг сказал Прончатов. – Потреплемся, а, Эдгар Иванович!

– Извольте! – охотно согласился Огурцов. – Если я вас правильно понял, нас интересует не экскурс в историю, а современное положение и даже будущее Тагарской сплавной конторы.

Его слова нравились Прончатову: он тоже любил говорить шутливо-напыщенно, велеречиво, под иронией скрывая серьезные, нужные вещи.

– Словно в воду глядите, Эдгар Иванович! Что нам груз прошлого? Тлен! – ответил Прончатов.

Они, смеясь, глядели друг на друга. Мирная, дружелюбная тишина стояла в кабинете; на карте мира, что висела над головой Прончатова, порядочный кусок Азии был обведен красным карандашом; побольше Франции, но меньше, конечно, Соединенных Штатов Америки был этот очерченный кружок – Тагарская сплавная контора. Огромный зигзаг Оби, Кети, Васюганские болота, дикость верховьев Тыма принадлежали ей. Десятки шахт Кузбасса и Донбасса, верфи Европы и Африки, энергетики Японии, строители всех континентов прямо-таки дышать не могли без Тагарской конторы, которая снабжала их крепежом, судостроем, пиловочником, драгоценным кедром.

– С инженером Прончатовым работать зело трудно! – загибая пальцы, безмятежно сказал Эдгар Иванович. – Прончатов самолюбив – раз, властолюбив – два, мечется меж лебедками Мерзлякова и кранами – три, состоит из эклектической смеси дерзости и лукавой хитрости – четыре.

Загнув четвертый палец, механик поглядел на Олега Олеговича и увидел, что главный инженер легкомысленно раскачивается вместе с креслом.

– Ату его! – воскликнул Прончатов. – Ату! Смеясь, Огурцов обвил гибкими ногами ножки стула, положив голову на плечо, превратил губы в узкую щель.

– По лицу Прончатова я вижу, что он хочет получить жизнеописание директора Цветкова, – насмешливо сказал Огурцов. – Я, видимо, за этим и приглашен в начальничий кабинет, ибо работал под руководством вышеназванного товарища…

Прончатов оживленно кивнул. Да, именно вот так – насмешливо и несерьезно – можно было говорить о том человеке, которого собирались назначить директором Тагарской сплавной конторы. Механик Огурцов нащупал правильный тон, и им сразу стало легко смотреть друг другу в глаза, понимать друг друга.

– Я работал с Цветковым десять лет назад, – сказал Олег Олегович. – Был бы рад, если бы за это время…

– За это время ничего не переменилось, – весело перебил его Огурцов. – Нет, пожалуй, я не прав… – Он чиркнул спичкой, прикуривая потухшую сигарету, помолчал. – За десять лет Цветков стал толстым, рыхлым человеком… Все остальное вам знакомо: сладкая улыбка вместо ответа на вопрос, фальшивая чуткость, умение ладить с начальством всех рангов и поверхностное знание техники… Когда я увольнялся из его богадельни, Цветков со слезой во взоре провожал меня до порога: «Ах, как жалко, что не сработались!» Самое смешное знаете что?..

– Знаю, знаю, – быстро сказал Прончатов. – Цветков искренне жалел, что вы уходите.

– Точно! Мы говорим об одном и том же человеке.

Прончатов задумался. Механик Огурцов рисовал довольно точный портрет Цветкова, но описание, конечно, было неполным и потому необъективным, так как всякий человек не помещается в строго ограниченные рамки схемы. Видимо, об этом же думал и механик Огурцов – он сделался серьезным, строговатым, сосредоточенным.

– Молодые инженеры не хотят работать с Цветковым, – негромко сказал он. – В нашей альма-матер перед распределением перечисляют пять-шесть фамилий директоров сибирских контор, куда идти опасно… Среди них – Цветков.

– Чем же объясняется это? – тоже негромко спросил Прончатов.

– Хором говорят: «Погрязнешь, отстанешь!» Прончатов поднялся с места.

– Да. Цветков – бедствие! – сказал Прончатов, подходя к окну. – Он не только технически отстал от века, но и несет в себе активный заряд консерватизма. Он как раз из тех руководителей, которые приносят добро уходом на пенсию. Впрочем, когда-то он был хорош и, безусловно, порядочный человек!

Они помолчали. Огурцов теперь тоже глядел в окно, видел тихий Тагар, бредущих по тротуару мальчишек; лицо у него было задумчивое, славное, спокойное. Он думал, наверное, минуты три, потом негромко сказал:

– Будем работать, Олег Олегович! Нам в общем-то по пути…

Прончатов был сильным человеком, но ему сейчас нужно было приложить усилие, чтобы не выдать радость, сохранять прежний безмятежный вид. Поэтому он отвернулся от механика, прислонившись лбом к оконному стеклу, стиснул зубы. Он прислушивался к самому себе, как прислушивается врач к шорохам легкого, и ему казалось, что он слышит ход часов на собственной руке, заложенной за спину.

– Спасибо! – немного спустя сказал Прончатов. – Мерси!

Он выпрямился, поправил узел галстука, одернул привычными движениями манжеты и вдруг мгновенно переменился, словно переводная картинка: секунду назад она была тусклая, серая, но вот с нее сдернули бумагу – и все стало ярким. После этого Олег Олегович сделал шаг вперед и улыбнулся своей знаменитой улыбкой, от которой механик Огурцов почувствовал непреодолимое желание незамедлительно сделать для Прончатова что-то хорошее-то ли благодарить его, то ли обнять за широкие плечи. Рубахой-парнем, свойским до гробовой доски человеком, душкой-милягой был главный инженер.

– Эдгар Иванович, а Эдгар Иванович, – вкрадчиво сказал он, – а ведь лебедки-то Мерзлякова надо любить! Ненависть к старому, конечно, полезна, но лебедки-то надо любить…

Прончатов вдруг заинтересовался картой мира, что висела за его спиной; подошедши к ней, проследил, как впадает в океан экзотическая река Амазонка, покивал одобрительно, хмыкнул удовлетворенно, затем пробормотал:

– Фантастика!

Механик насторожился: он уже знал, что надо ждать необычного, если Прончатов вкрадчиво ходит возле карты мира и хмыкает. И вид у главного инженера был именно такой легкомысленный, фатоватый, когда надо было ждать необычного.

– Подумаешь, река Амазонка… – пробормотал Прончатов. – Опрос превышает предложение, предложение отстает от спроса… Хлеб надо есть с маслом…