Неизвестные лики войны - Казаринов Олег Игоревич - Страница 43

Иногда остаётся только удивляться, с каким упорством люди борются за право быть первыми в столь кровожадном соперничестве!

А я думаю о том, как солдаты, морщась и отворачиваясь, разгружали трупы, проклиная создателя этой машины, в каком бы звании он ни находился и к какой бы нации ни принадлежал. Как потом жадно пили шнапс (или водку) и не могли успокоить нервы. Как, несмотря на усталость, долго ворочались после отбоя и не могли уснуть: «Враги, конечно, врагами, так им и надо, но нам-то каково!»

Тот же Рудольф Хесс признавался позднее военному следователю:

«— Сочувствовали ли вы когда-нибудь жертвам, думая о своей собственной семье и детях?

— Да.

— И несмотря на это, у вас не было никаких угрызений совести, когда вы осуществляли подобную акцию?

— Если у меня и появлялись какие-то сомнения, то авторитетом были для меня совершенно чёткий приказ, который я получил, и обоснование причин таких действий. (…) Мне выпало на долю исполнение этой тяжёлой задачи. Теперь надо позабыть о всяких человеческих чувствах и думать только о её решении».

Многие думали, что волю можно «закалить», приучая себя к виду казней. Так, проконсул Лебон в дни террора Конвента выстраивал вокруг эшафотов детей, «чтобы воспитать в них мужество, необходимое для будущих революционеров».

«Всемогущий Генрих Гиммлер решил подвергнуть самого себя такому „испытанию характера“. 31 августа 1942 года он, во время посещения Минска, потребовал расстрелять сто узников местной тюрьмы в его присутствии. (…)

Увидя результат первого залпа, Гиммлер едва не упал в обморок. Спустя несколько минут, когда после очередного залпа выяснилось, что две женщины ещё живы и их надо добить, у него начался нервный приступ.

С тем большей, по-видимому, беспощадностью он старался потом бороться против этого греха мягкотелости у себя и у своих подчинённых. (…)

Может, он полагал, что им надо закалиться, научиться быть беспощадными, преодолеть человеческую совестливость и слабость? Может, он думал, что всех их надо проверить, по силам ли им эти нечеловеческие — он их называл „сверхчеловеческие“ — задачи?»

Как эсэсовцы при этом не сошли с ума поголовно? Наверное, ответ на этот вопрос заключается именно в том, что Гиммлер старался пропустить через школу концлагерей как можно больше личного состава СС, чтобы каждый имел возможность закалить волю. Поэтому солдаты из спецподразделений постоянно менялись.

Вероятно, для многих из них даже отправка на фронт являлась избавлением от лагерных ужасов.

Но волю, совесть, психику невозможно подобным образом закалить, их можно только сломать, исковеркать. Даже самому нравственно здоровому, доброму, одухотворённому человеку.

В сентябре 1947 — феврале 1948 годов состоялся суд над 24 командирами и офицерами «айнзатцгрупп». Американских судей поразил психологический феномен, какой являли собой фигуры убийц. В мотивировочную часть приговора была включена такая характеристика: «…Они не были нецивилизованными, дикими людьми, которые не в состоянии постичь изысканных радостей жизни. Каждый из представших перед судом получил хорошее воспитание. Восемь из них юристы, один профессор университета, один — зубной врач, а ещё один — искусствовед. Один из подсудимых — певец, выступавший с концертами по всей Германии. (…) Среди этих образованных людей из добропорядочных семей есть даже духовное лицо, человек, сам сбросивший сутану…»

Часто приходится слышать оправдания одних, что-де они лично никого не убивали, а лишь отдавали приказы. И оправдания других, которые лишь выполняли эти приказы, но лично никого не хотели убивать. Как говорится, у одних чистые руки, у других чистая совесть.

Но и у тех и у других целый букет психических отклонений, включая острые психозы. В основном у последних. У исполнителей.

Страшный круг замыкается: солдаты сходят с ума оттого, что убивают, и убивают, потому что сходят с ума.

«К сожалению, один из нас тяжело ранен, получил пулю в грудь от одного из этих свиней. Подло, правда? От этого впадаешь в ярость и хочется всех русских перестрелять как собак», — пишет немецкий солдат.

«…Я бы убил каждого немца. Просто обидно, зря им дают хлеб. Пусть бы они померли. Они этого заслужили», — пишет русский.

В дневнике обер-ефрейтора Ганса Риттеля отмечено: «12 октября. Чем больше убиваешь, тем легче делается». (Уточню: в дневнике УБИТОГО обер-ефрейтора.)

Узники японского «отряда 731», над которыми проводились эксперименты с химическим и бактериологическим оружием, назывались «брёвнами», чтобы вообще не возникало ассоциаций с живыми существами.

Эффект был достигнут.

Один из служащих рассказывал позднее: «Мы считали, что „брёвна“ не люди, что они даже ниже скотов. Среди работавших здесь учёных и исследователей не было никого, кто хотя бы сколько-нибудь им сочувствовал. Все — и военнослужащие, и вольнонаёмные „отряда“ считали, что истребление „брёвен“ — дело совершенно естественное».

В 1975–1978 годах, во времена террора «красных кхмеров» в Камбодже, один из карателей с гордостью сообщал: «Я убил 2300 (!) человек. И со мной никто не мучился. Я убивал одним ударом мотыги в затылок. Другие приканчивали жертву двумя — пятью ударами. А потом ещё пускали пулю…»

В 1939 году молодой солдат войск СС, действуя по собственной инициативе, расстрелял 50 еврейских рабочих, которых он охранял. Состоялся суд. Его действия один из защитников оправдывал следующим образом: обвиняемый был «особенно чувствительным к виду евреев» и действовал «необдуманно, побуждаемый юношеским духом авантюризма».

Думаю, что и судили-то солдата не за то, что он убил 50 человек, а за самоуправство и нарушение приказа. Было приказано охранять, а он — перестрелял.

Добавлю от себя, что трёхлетнее заключение, к которому был присуждён этот солдат, было отменено в результате амнистии.

Но некоторые примеры приводили меня в состояние, пожалуй, ещё большего потрясения, чем бесконечные описания убийств. Наверное, своей необъяснимостью, «неправильностью» на фоне всеобщего помешательства. Это были примеры проявления воли совсем иного порядка.

Я расскажу о поступке старшего сержанта Юхима Раменюка, командира пулемётного расчёта 88-й гвардейской стрелковой дивизии, о котором упомянул в своей книге «От Сталинграда до Берлина» маршал В. Чуйков. И на него, судя по всему, этот поступок произвёл впечатление.

«— Вот придём в наши места, в гости приглашу. Там у меня жинка Яринка, дочка Оксана, старики — отец, мать. Хорошо у нас — пасека, лес, кругом привольно.

И вышло так, что часть, где служил Юхим, действительно попала в его родные места, и рота шла в бой за село. Юхим первым ворвался в село — и к своему двору. А его нет, двора-то, хаты тоже нет — одни развалины. Садик сожжён. Лишь одна старая яблоня стоит, а на ней — отец повешенный, возле яблони — мать убитая. Яринку и Оксану фашисты с собой угнали.

…Юхим с того дня переродился. Суровым стал и слова „фашист“ слышать не мог.

А вот ПЛЕННОГО ОФИЦЕРА ПРИВЁЛ. ЖИВОГО. ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОНУЛ (выделено мной. — О.К.)».

Нужно ещё добавить, что это произошло на другой день после освобождения Майданека, когда советские солдаты, потрясённые всем увиденным в концлагере, давали клятву беспощадно бить врага. Офицеры вообще опасались, что пленных после этого брать не будут.

Страшно даже подумать, что происходило внутри Ю. Раменюка! Держать боль в себе, не позволять ей выплеснуться наружу, запереть в мыслях, постоянно носить в сердце, как осколок разорвавшегося снаряда.

Пусть каждый задаст себе вопрос, способен ли он на поступок, подобный тому, что совершил старший сержант?

И не торопится с ответом.

Иногда то, что происходит на войне с человеком, вообще невозможно объяснить, выразить словами, заключить в рамки текста.

Однажды я услышал от отца страшную историю, о которой ему поведал коллега по работе (я не буду называть его имени). Пожилой человек, служивший в конце войны огнемётчиком, рассказал, как после боя он ворвался в один из домов и наткнулся там на молодого немецкого солдата. Тот, увидев перед собой вражеского огнемётчика, вжался в стену, вскинул руки вверх: «Нихт шиссен! Гитлер — капут!» Глаза расширены от ужаса, серое лицо, дрожащие руки. «А у меня в это мгновение проскочила мысль (чёрт знает, откуда она взялась!): а дай-ка я посмотрю, что будет, если я в него выстрелю с такого расстояния?» И в ту же секунду немец превратился в кричащий живой костёр.